В декабре в Самару приезжал с дружественным визитом Александр Покровский. Однако, в рамках неофициального визита он совершил три, cкажем так, полуофициальных действа. Участвовал на «Эхо Москвы» в «Самарском развороте», встретился в книжном магазине "Чакона" с читателями и попил чай с мэром города Дмитрием Азаровым. 

О встрече с читателями написала Светлана Внукова, о встрече с мэром написал сам Покровский.

«Контактов не будет», - сообщила Офелия предпенсионного возраста и опустилась рядом. Ежу понятно, что в роскоши человеческого общения дама отказывала либо продвинутым, но высокомерным альдебаранцам, либо богомолоподобным представителями Федерации Драко. Но беспокойство овладело и мной.

Пир духа самарцам устроили, выписав из Питера известного российского писателя Александра Покровского, в книжном магазине ТРК «Вива Лэнд». А это, на минуточку, площадь Кирова. Нет, на свой-то счет у меня опасений не было. Садами и огородами, с пересадками, с Офелией в попутчицах, но я-то трамваем ехала. А Покровский, как знатный гость, на авто. А время вокруг шести - самое пробочное. Вдруг застрянет? Ну и не факт, что народ подтянется. Запросто ведь может духовной пище пищу плотскую предпочесть: книжный в «Вива Лэнде» на третьем этаже, а продуктовый на первом.

Народ, однако же, не подвел. И писатель прорвался. И удивился: столько самарцев на него набежало. И были среди набежавших и юноши с горящими взорами, и нежные девицы, и люди с армейской выправкой, и с лицами ИТР. Судя по вязанкам книг, приготовленных к подписи, с произведениями бенефицианта знакомить набежавших смысла не было. И, судя по репликам, фильмы, по книжкам этим поставленные, они тоже глядели. И Покровский - публицист не новость для них. Но хотят об оборотной стороне дела узнать. И первый вопрос был такой: как подводник докатился до ручки?

Покровский в этом месте оригинальничать сильно не стал. Во всем, сказал, виноват Пушкин. Но не один. Белинский был у него в подельниках. Ну и без Рейгана, как уже я сама поняла, не обошлось.

Нет, поначалу беды не предвещало ничто. Хорошую специальность получил - радиохимик. У вас мозги набекрень: где - химия, а где радио? Но речь не о том радио, на котором прозревшие вдруг Собчак и Кудрин правительство костерят. О радиоактивных веществах речь. По ним Покровский специалист, и по окончании вуза должен был придумывать средства защиты от вредной ионизации. На берегу. Но свободного места на берегу для Покровского не нашлось, и его отправили на подводную лодку.

А подводная лодка - это такой немножко особый вид вооруженных сил. И дело не в том, что 16 ракет и угрожаем всему миру. И даже не в том, что хорошее там становится лучше, а плохое не задерживается, как и известная субстанция в прочищенных трубах. А в том, что страсть к чтению на подлодках недюжинная открывается.

На девяносто же суток уходит подводник в море. А в море - бессонница. И читается там все. Даже то, что не читается вовсе. Ну вот как-то не принято было у нас читать, скажем, Белинского. Нет, в школе-то мы неистового Виссариона, конечно же, проходили. Но читать никто не читал. Кроме Покровского. Он Белинского перечел всего. Все собрание сочинений. Тогда же у нас не только с колбасою напряги были. Но и с книжками. А Белинский пылился. Все 9 томов Покровский и приобрел. Перетаскал потихоньку на лодку и, чуть погрузилась, начал читать. Сначала Пушкина всего перечел. Все собрание сочинений. И над койкой портрет повесил. Вместо иконы. Потом пошли собрания сочинений Гоголя, Лермонтова, Лескова. Бальзак пошел. Все 30 томов. Чехова начал читать с последнего тома - письма. За неимением других томов. Ну и за Белинского взялся. Днем службу несет, ночью читает Белинского и понимает, что зря соотечественники пренебрегают. Редкий по красоте русский язык. А он же заводит, прекрасный русский. К собственному словообразованию возникает тяга.

«Я прошел сложный путь от сперматозоида до капитана первого ранга, поэтому буду краток». Примерно так начинал инструктаж командир корабля, начитавшись классиков. А Покровский в кают-компании отрывался. Рассказывал сослуживцам истории разные. Принимали радушно. Но тут Рейган, который нас империей зла обзывал, объявил вдруг о конце «холодной» войны. И мы, как дурачки, поверили и начали разоружаться и армию сокращать. До Покровского волна сокращений докатилась. Сначала подлодку его порезали, а потом и начхиму сказали «адье».

На пенсии всяк военный моряк по-своему развлекается. Кто-то кроликов выращивает, кто-то капусту. Некоторые исключительно по фаянсу. У Покровского рука потянулась к перу.

Первый свой роман «Расстрелять!» он писал десять лет. Писал, уверяет, исключительно для себя. Ну, чтобы пережитое избыть. Издатель тоже на большой резонанс не рассчитывал. И долго пребывал в изумлении, когда расчеты не оправдались. А тут еще эта телеграмма на имя Покровского. Из Нижней Вахлы. «Саня, приезжай, встречу - ты меня спас». Стали выяснять, оказалось, мужик в предынфарктном лежал. Но кто-то ему «Расстрелять!» подсунул. Прочел больной и подумал: «Ну ее на фиг, эту болезнь!» и встал здоровым совсем человеком. Врачи Вахлы до сих в пор в претензии: где инфаркт? А Покровский столько уже с тех пор наваял, что в показаниях путается. То про двадцать шесть произведений говорит. То про двадцать восемь.

Но если вы думаете, что способность к словообразованию это все, что вынес Покровский из ВМФ, то знайте: Покровский не только автор 26-28 литературных произведений, но также целого ряда идиоматических выражений, в том числе такого популярного, как «клепаный Кулибин». Покровский еще и атлет. И с каждым приездом в Самару становится все атлетичнее и атлетичнее. И это тоже следствие автономных плаваний.

Вообще уже на подлодке организм подводника демонстрирует чудеса. Взять хотя бы процесс курения. На подлодках курилка есть. И есть фильтры, которые вытягивают воздух, а приток воздуха организуется тем, что в курилку входит народ и вместе с ним входит какое-то количество кислорода. Покровский, как химик, пытался замерить по-честному, чем сослуживцы в курилке дышат. И посылал мичмана со специальным прибором. И оказалось, что замерить нельзя. Подводник таким количеством кислорода может дышать, которое даже самым чувствительным прибором не измеряется. Главное, в курс дела подводника не вводить. Скажешь ему, что в курилке нечем дышать, он в обморок хлопнется. Не скажешь, будет стоять и спокойно использовать то, что собственный организм выделяет.

Звучит, конечно, удивительно. Но если вдуматься... Приписана- то была подлодка Покровского к северным морям, а ходила по Атлантике в основном. Майами, Бискайский залив. Треугольник. Бермудский. А там сами знаете - аномальная зона. Ну и организмы демонстрируют чудеса. «Сразу после автономки, - делился Покровский с самарцами, - у тебя подворачиваются ноги, слабеет голеностоп, и ты идешь шаркающей как у старика походочкой. Потом расхаживаешься, потом начинаешь бежать. И бежишь два километра, восемь, двадцать, совершенно километры эти не замечая. И плаваешь так же. Можешь час плыть, три, десять... Серфингисты вот только мешают. Спасать кидаются. А так очень даже все просто».

Когда Покровский не бегает и не плавает, он тягает всякие жуткие грузы и выполняет упражнения на кольцах, которым его знакомые циркачи научили. А когда он не бегает, не плавает и не тягает тяжести, он, как вы понимаете, пишет. В том числе публицистику. И как публицисту ему, между прочим, значительно лучше, чем в Питере. Тут его колонки не только «Парк Гагарина» публикует, но и «Новая Газета в «Поволжье» и «Самарская Газета» печатают. А в Питере он как-то сказал в телевизоре, что знает, где воруют, и может проводить, так его тут же в телевизор и перестали звать. И газеты избегают. Питерским редакторам почему-то кажется, что каждой своей статейкой Покровский под нынешнюю власть копает. Покровский с питерскими редакторами категорически не согласен. «Я же, - поясняет, - не говорю открытым текстом, что власть такая и сякая. Я обтекаемые формы для этого нахожу. И к топору не зову. Многие писатели звали, Некрасов, к примеру, и все мы знаем, чем это закончилось. Писатель не должен звать к топору. И к управлению писателя нельзя допускать. Станет на вышестоящих орать.

Державину вон дали должность, он на Екатерину спустил кобеля. Царица в тронную залу вышла, а он ей: «Ваше Величество, разрешите два слова?». И начал орать: «Эти твои фавориты разоряют Россию!». Поэтому писателей подальше нужно от власти. И вообще - художников. Они либо орать начнут. Либо служить. Что тоже художнику вредно. Вот был такой хороший режиссер Станислав Говорухин...». «Да он вроде живой», - не понял кто-то. «Вроде живой», - усмехнулся писатель. «Ну, а как в Питере с литературной жизнью»? - продолжали пытать его наши люди. И узнали, что в Питере только зарегистрированных писателей полторы тысячи. И все пишут. Но куда и как, Покровский не знает, потому что до Союза писателей все никак не дойдет. Надо же понять, зачем это нужно. А Покровский не понял пока. Но с премиями уже разобрался. И не берет. А пытались дать. Позвонили и говорят: «Если бы все члены жюри прочли вашу книжку, у вас бы первая премия была. А так только третья». «Это что же, - подумал Покровский, - они сначала премии дают, а только потом книжки читают?» И завязал с премиями.

«Скажите, а с депрессиями у вас как?» - начали копать вглубь cамарцы. «Какие депрессии?! - воскликнул Покровский. - Почва твердая под ногами. Над головою небо. Солнце всходит и заходит. На лодке этого нет». - «А как же, - не унималась публика, - вы время суток там различали?» - «А по физиономиям сослуживцев. Скисшая, значит, ночь. А так - никакой связи с природой. Акустики еще могут свист дельфина услышать. Но не все же на лодке акустики. На «Акуле» есть какая-то камера, и можно жизнь за бортом наблюдать. Но «Акула» - гордость наша. Самая большая в мире подлодка. В Книгу рекордов Гиннесса занесена. Распилить собираются. Представляете? А мне жалко. Я говорил: «Ну сделайте из «Акулы» туристическое судно. Полно же сумасшедших, они дадут вам 10 тысяч долларов, свозите их на день на Северный полюс к белыми медведям, пусть они пофотографируются в обнимку. Пока все зависло. Но один корабль удалось спасти. «Дмитрий Донской». Не я лично спас. Но и моя в этом малая толика есть. И уж никогда не думал, что придется еще и «Аврору» спасать. От Прохорова. Еще от каких-то. Единственный корабль, сохранившийся до наших дней со времен Русско-японской войны. И что же вы делаете? Какие вечеринки?! Зачем же гадить в память. Там люди умирали. Палуба каждого корабля полита кровью. А уж «Аврора» этой кровью умыта. Нельзя же на крови плясать».

Танцы, которые так возмутили Покровского, в 2009-м стряслись. Экономический форум в Питере шел, и олигарх решил устроить для друзей вечеринку. И почему-то именно на «Авроре». Икра, водочка, официанты в тельняшках. Матвиенко и Набиуллину будто бы среди гостей засекли. И будто бы Шнур пел гостям с баржи: "Я дикий мужчина - яйца, табак, перегар и щетина!", а Канделаки вечеринку вела. Питерцы потом долго ругались на олигарха. Долго и сильно.

«В общем, за Прохорова не стоит голосовать, - подвели итог печальной повести присутствующие на встрече с писателем журналисты.

«Да он же уже куда-то ходил. Ну и почитайте, - предложил Покровский, - биографию. - Человек, только-только окончил четырехгодичный институт и уже банком управляет». «Нас такой карьерой не удивишь, - хмыкнул рабочего вида мужчина. - У нас тут тоже один операционист как-то вдруг стал председателем правления банка».

«Ну видите, какие люди талантливые», - съязвил Покровский. Но за олигарха вдруг дамы вступились: «Мальчик из хорошей семьи, ну и в девяностые всякие чудеса случались». - «Да, - согласился Покровский с дамами, - страна чудес». Но было ясно: за Прохорова он все одно голосовать не станет.

Светлана Внукова

Александр Покровский, писатель, автор книг "72 метра", "расстрелять" и других:

С мэром города Самары Дмитрием Игоревичем Азаровым я встретился в рамках проведения «зимнего Грушинского» – так мы с друзьями называем зимнюю поездку в Самару, где у нас происходят, встречи, разговоры, песни.

На «летнем Грушинском», где мы познакомились с Дмитрием Игоревичем, им было сказано, мол, будете в наших местах, заходите. Вот мы и зашли – нам же, как сказано, мы так и делаем. Привел меня к мэру Сережа Курт-Аджиев.

Мэрия – современное здание, внутри тихо. Кабинет мэра – это надо по лестнице подняться, а потом еще и пройтись, и не попадешь сразу – дверь особая, но нас ожидали. Сначала Дмитрий Игоревич держался сухо, был напряжен, а потом – все легче и легче... Так всегда бывает: сначала со мной мэры городов российских держатся напряженно, а потом – все легче, легче…

Это не от меня зависит и даже не от них – просто далеки друг от друга наши планеты, и потом – всем известно, что я могу сказать все, что у меня на уме, потому что врать мне вслух и не только самому себе очень сложно, и я давно для себя решил (как Марк Твен): если что-то надо сказать, то лучше говорить правду.

Дмитрию Игоревичу я подарил книгу «Бегемот», а говорили мы с ним о Самаре, о культуре, о старине, и о том, что ее надо бы хранить, об окружающей среде – ее стоило бы очищать (нынешний мэр Самары в прошлом занимался экологией, да и я тоже когда-то этим занимался – тут у нас общее желание всю природу чистить).

На прощанье Дмитрий Игоревич мне тоже подарил книгу о Самаре – фотографии, история, современность, виды – и сказал, что готовится еще один альбом – и он тоже о Самаре. Чаю выпили – ну, пора и честь знать.

Вышли с Сережей, и он меня спросил: «Ну, как?» – и я ему ответил: «Да, наверное, ваш мэр на своем месте, а там – как время покажет».