Шурале – существо из татарской мифологии, что-то вроде нашего лешего. Нурхатим Зарифович Бикулов – известный самарский живописец, которого творчески в ту самую мифологию порою масштабно закидывает
Настолько, что, приглядевшись к одной из самых известных работ художника, «Шурале и нимфы», можно заметить некое портретное сходство мужского персонажа с автором полотна. И то сказать: когда вокруг тебя по жизни столько всякой чертовщины, положение уже обязывает…
В последний раз в бикуловской мастерской я был лет пятнадцать назад, кабы не более. И уже от входа удивленно понял, что ничего-то здесь с тех пор особенно не поменялось. Разве что картин изрядно прибавилось, и теперь они окружают тебя по периметру рядов, поди, в пять, никак не меньше. Зато сам мастер выглядит абсолютно так же, как на излете прошлого века и прошлого тысячелетия. Аж завидно сделалось от такой жизнестойкости. Впрочем, этим качеством Бикулов отличался всегда и везде.
Он родился в селе Ново-Мансуркино Похвистневского района в один из самых окаянных в российской истории годов, в 1937-м. Выбраться в знаменитости из деревни, где и по-русски никто толком не разумел, у татарского мальчонки не было ни единого шанса. Когда бы не круговерть событий, где боли, радости и какого-то иррационального расклада на грани мистики хватило бы на все нынешние и грядущие слезоточивые телесериалы.
К четвертому школьному классу Нурхатим самостоятельно освоил технику рисования «по клеткам». Это когда каждую черточку и точку с разграфленного оригинала кропотливо фиксируешь в определенной части своего бумажного листка, и в результате получаешь схожее изображение. Занятие не только многохлопотное, но и требующее определенного таланта; одним задом тут ничего не высидишь. А у пацана получались донельзя похожие портреты Ленина, Сталина и еще почему-то Мичурина – не иначе, как из газет или с учебников. Родителям, воспитанным в жестких традициях ислама с его строгим табу на изображение людей и животных, эдакое увлечение сына по нраву не пришлось. Но со временем односельчане стали приносить пареньку свои фотографии, и тот за пять рублей любому цветными карандашами изготовлял неплохой портрет. Так вот первые профессиональные гонорары позволили без особого напряга решить проблему мусульманских отцов и детей.
В седьмом классе Нурхатим уже умело копировал акварелью Брюллова и Айвазовского. И оставаться бы ему местным самородком для раскраски красных уголков и досок почета, но тут стряслась беда. Из разряда тех, про какие порою говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя вот лично я от такого счастья вприпрыжку бы бежал. А Нурик бежать не мог. У него после обязательных тогда для малолетних колхозников недетских работ по уборке подсолнечника открылся страшный остеомиелит. Врач из соседней деревни помимо ампутации ноги ничего предложить не смог. Местные знахари с барсучьим жиром тоже не выручили. Из конечности прямо через кожу мелкими осколками выходила кость. Мальчик медленно и мучительно отходил где-то на полатях или на печке.
- И тут сосед Салиджан, что года на два постарше меня, посоветовал: «А ты нарисуй портрет Сталина и пошли в Москву, чтобы тебя вылечили»,- вспоминает Бикулов, - Ну, я сделал портрет, написал письмо (кто-то грамотный, кажется, еще ошибки исправлял) и отправил в Москву, в Кремль, товарищу Сталину. Мол, мечтал всю жизнь служить защитником Родины (какая жизнь, мне всего 14 лет было!), но никак не могу вылечиться. И ровно через месяц почтальон вдруг приносит ответ за подписью самого Ворошилова: ваше письмо рассмотрено в ЦК ВКП(б), копия направлена в Куйбышевский обком. А еще через неделю из города приходит письмо с приглашением прибыть в больницу им. Соловьева. В больнице прежде всего увидал огромный портрет Сталина в блестящих сапогах. Как сумел, доковылял поближе и замер: блеск исчез, остался мазок белым широкой кистью. Это было мое первое живописное открытие.
Худо-бедно, но Нурхатима поставили было на ноги, а тут – новая напасть. У него проявился турберкулез в грудном отделе позвоночника. При тогдашнем уровне медицины с таким диагнозом надобно недвижно лежать на спине четыре года, иначе горб, постоянные хвори и скорый конец. И здесь пареньку, похоже, снова на выручку пришел шурале из детских снов – кстати, существо не больно зловещее и вдобавок изначально горбатое. Во-первых, юный пациент Бикулов сумел побороть недуг за 20 месяцев (тут не рискну вставить словечко «всего»). Во-вторых, во время того долгого лежания он познакомился с неким медбратом именем Александр. Тот оказался художником-любителем, но уже с определенными навыками, главное – с настоящим этюдником, кистями и красками. Под его руководством Нурхатим прямо в свой палате рисовал портреты девчонок из легочного отделения и осваивал технику пейзажа, когда летом выносили лежать на балкон. Этот же добрый человек посоветовал своему, можно сказать, младшему брату по ремеслу после выписки продолжить образование на серьезном уровне.
Поступать в художественное училище без специальной подготовки, когда и обычную-то восьмилетку только в 19 лет сумел закончить, было изрядной наглостью. Но опять по какому-то сказочному наваждению Нурхатим в родном селе наткнулся на справочник учебных заведений. И отыскал там подходящее по профилю в далеком Сталинабаде (Душанбе), где у него жил дядя Исмаил. И приняли ведь – без авторских работ, с одними акварельными копиями. И закончил худучилище с пятеркой в дипломе за изображение Петра Первого в историческом интерьере. Понятно, такого везения без упертости не бывает. Но и наоборот – тоже!
- Сразу после училища поехал за высшим образованием в Харьков, - рассказывает Бикулов. – Таджикам давали целевое направление в Москву и Ленинград даже с тройками в дипломе, но я-то среди них считался русским. Однако мне и тут повезло. Тогда в обеих столицах у художников была диктатура натурализма. А в Харькове преподавали авангардисты, которых не до конца извели после расцвета авангарда в 20-х годах того века. На факультете монументальной живописи у меня были такие замечательные педагоги, как Борис Васильевич Косарев и Василий Дмитриевич Ермилов. Они научили широко воспринимать различные направления в изобразительном искусстве, без оглядки на политику или какие-то приевшиеся уже формы. Когда в 1968-м вернулся в Куйбышев, меня здесь сразу записали в авангардисты, хотя всю жизнь придерживался реализма. И здесь, на общем одинаковом фоне, сразу отметил работы Вадима Сушко и рисунки Анатолия Песигина. Толя вообще рисовал, как в Харькове – линиями, без мазни и тушевки. А с Вадимом мы сегодня одни из немногих живых членов бывшего куйбышевского ГМК-62.
Так началась и доселе продолжается очень насыщенная творческая жизнь живописца Нурхатима Бикулова. Он успел отличиться примерно на 15 областных, зональных, персональных и международных выставках (точного количества уже не упомнит). Отметился настенными росписями Дворца бракосочетаний и лекционного зала медуниверситета. Последние – с мотивами из Да Винчи и Ботичелли – впрочем, не сохранились, поскольку «многорукие мужики» и «слишком голые бабы» не пришлись по вкусу кому-то из руководства медицинского вуза. Нурхатим Зарифович толково и охотно расписал церкви в г. Чапаевске и с. Абдулино Оренбургской области. При этом у него, мусульманина, не возникало никаких разногласий с православными священниками. Равно как от души он, принципиально не состоявший даже в пионерах, писал в свое время огромный, в два с половиной метра портрет В.В. Куйбышева или самарских марксистов с молодым еще Ильичом в центре композиции. «Многие тогда опять твердили про авангардизм, а вон Валентину Пурыгину, который и предложил мне тот заказ, очень понравилось», - делится воспоминаниями Бикулов.
Одним из главных направлений его творчества, несомненно, являются жанровые картины с элементами пейзажа. В основном тут все действие происходит в сельской местности, и очень легко догадаться, что это именно родимое Ново-Мансуркино. Среди персонажей этого необъятного цикла и родные Нурхатима – мать и отец на картине «В поле», и просто односельчане, с которыми он до сих пор при оказии ходит по землянику. Иногда художник вспоминает «Детство», иногда вместе со зрителем присутствует на «Встрече стада», а то и заглянет тайком в деревенскую «Баню». Сюжетов полно, и они разнообразны, как сама жизнь. Но любое из этих полотен удивляет и радует дотошно выстроенной композицией при необычайно контрастном красочном насыщении. «Выборы пастуха», например, в которых участвуют с полтора десятка персонажей, каждый с тщательно прописанным индивидуальным характером. Мне сдается, что если бы так несуетно и рассудительно мы подходили к любому выборному процессу, то и порядка с покоем у нас было бы не в пример больше нынешнего. Причем не только в Ново-Мансуркино.
Еще одна важнейшая тема живописи Бикулова – женщины. Большинство изображений выполнено в жанре «ню» и с натуры. Их в мастерской художника столько и они так хороши, что как-то неловко даже курить или, паче чаяния, сквернословить в столь прекрасном окружении. Да и небезопасно оно, наверное. Вон «Ведьма» как извернулась к нам одновременно всеми своими прелестями (и как это автор такой необычный ракурс отыскал) – а ведь не манит, сильна и тревожна, тут уже не до похоти. «Русалка» внешне холодна, но тоже недоступна; такая, того и гляди, без щекотки утопит. В работах, где мастер посчитал нужным лично портретно запечатлеться («Семья», «Вечный союз»), стоящая рядом целомудренно-неодетая подруга жизни как бы подчеркивает мужское несовершенство на фоне женской красоты. Вообще Нурхатим по-восточному изысканно способен преклоняться перед любой барышней. И потому кажется, что многие его женские образы способны дать фору своим живым оригиналам.
Впрочем, рядышком со всей этой неземной идиллией висит в мастерской и совсем простенькая голенькая девушка, один в один скопированная с мужского календаря. По словам Бикулова, это едва ли не единственная его картинка, пользующаяся в кругах нынешних хозяев жизни несомненным всегдашним спросом. А жить как-то надо. Да, его работы есть в ряде музеев и в частных коллекциях Америки, Франции, Болгарии, даже Японии. Да, его персональная выставка в Казани из 120 произведений собрала полно ценителей и имела хорошую прессу (только это было, кажется, уже с дюжину лет назад). Но сам он торговать плодами собственного дара не умеет, а возьмись кто помогать – жди подвоха или лиха.
- Один деятель взялся раз продать мои работы в Штаты, - говорит художник. – Потом ему заказчик, вроде из Техаса, прислал для меня фотографию собственной дочери, чтобы написать портрет. Сделал два варианта, на картоне и на холсте, американец попросил исправить губы. Выполнил просьбу, передал эскиз посреднику, Ваней Горшковым зовут. Такой был аккуратный, а тут исчез на год. Скорее всего, по моему эскизу сделали портрет – да и продали без меня. А то еще в интернете недавно сын отыскал несколько моих картин с пометкой «Продано». Кому и куда, если они у меня в мастерской вон пылятся? Стало быть, скопировали, да и загнали. Одно жулье кругом.
При всех своих несомненных художественных заслугах Нурхатим Бикулов до сих пор не имеет звания «Заслуженный художник России», хотя наград разного уровня выше крыши. Солидные вроде люди и давние сотоварищи по цеху еще в 2009 году обещали: мол, все уже на мази, не сегодня, так завтра… Подобных «завтраков» набралось – весь Союз художников кормить до последнего заката Солнца. Да чего там, когда пару лет назад мэтр справлял 75-летие, ему всегда традиционную к такому поводу выставку устроить даже не предложили. Это, увы, еще крепче в отечественной традиции: у любого талантливого человека влиятельных недругов через край.
- В партию не вступал, когда велели, в стукачи не пошел, когда звали, говорю всегда, что думаю, чему же удивляться? - без великой печали, но горестно и устало подытоживает нашу встречу этот умный и тонкий человек, любящий иногда поиграть в простачка; настоящий артист в своей профессии и в жизни.
Он на собственной шкуре ощутил, что все недоброе обязательно когда-нибудь кончается. Только целенаправленно ожидать этого глупо. Нурхатим Бикулов и так уже лет двадцать будто впрок живет и работает в своей мастерской в окружении дивных картин, часть из которых написаны с кого-то красивого и явно к нему расположенного. А покуда неподалеку наличествуют нимфы, шурале по прочей ерунде убиваться нет резона.
Александр Владимиров
