Прекрасны лица восточных женщин – армянки, грузинки, еврейки, арабки, кто там у нас еще, их медовая кожа, глаза в форме ореха, породистый нос, тяжелые волосы, совершенные пальцы, спокойная миролюбивость, умеющая вмиг смениться на страстные мольбы, проклятья и удар кинжалом промеж лопаток
«Деточка, а вот во втором окне такая женщина работала, с желтой косой, она что? Через сорок минут придет. Ну, так я подожду сорок минут. Можно, деточка, я подожду здесь? Спасибо. А ты не подскажешь мне, что можно сделать? Кредиты, деточка, вот ведь какая у нас нехорошая история: сын женился пять лет назад. Такая девочка была милая, Ксюшенька, мы даже и ничего почти не сказали, что русская, такие глазки, такой лобик высокий. Она так робела, бедняжка, так прятала свой живот, что я сразу обняла ее и сказала: не будьте дурочкой, ведь я – бабушка того, кто сейчас в вас сидит. А потом как-то так получилось, мы даже с мужем и не поняли, как. Сначала удивились, что Рубенчик к нам снова ходит кушать. И такой голодный, знаете! Неудобно же спросить, почему Ксюшенька не готовит. Может быть, думаю, нехорошо ей, с животом-то. Но Ксюшенька никого не родила, и уже через год Рубенчик снова жил у нас, а Ксюшенька вроде бы в его квартире. «Мы немного повздорили», - сказал Рубенчик. А потом его сбила машина, и он скончался на месте, на асфальте прямо, на улице Карла Маркса. А потом пришло первое письмо из суда. Постановление, что Ксюшенька не платит по кредиту, какой-то кредит, потребительский, и она взяла триста тысяч и не платит. А мы с мужем были куда-то там вписаны как родственники. Это я не помню точно. Но заплатили триста тысяч, тяжеловато, конечно, пришлось. Как-то сдюжили. А сейчас вот нам снова пришли уведомления, и снова Ксюшенькины кредиты – пятьсот тысяч и двести пятьдесят. Это как же так! Наверняка можно что-нибудь сделать, деточка. У нас ведь нету этих денег. Мы ведь Рубенчику памятник и то установили в долг – кусок мрамора, с одной стороны полированный, с другой – так… Как думаешь, деточка, помогут нам тут? А кто может? Это как? Да уж… Но можно, я все-таки подожду ту, с желтой косой. Такая милая женщина, наверняка она что-нибудь придумает…».
Азиатки завораживают: эти глаза без век, аккуратно вмятое круглое лицо, птичьи трубчатые кости, узкие плечи, детские ступни, черные волосы. Если они подстригают челку, то она спускается до края зрачков идеальной прямой. Если они учат детей музыке, то вырастают новые Моцарты и Паганини стаями.
«С тех пор, как с папой все это произошло, я стараюсь у него бывать раз в неделю минимум, что довольно сложно, потому что в любой вечер на Московском – пробка, и путь туда занимает никак не меньше двух часов, а ведь нужно побыть с ним, а потом еще и обратно. В какой-то момент так устала, что стала оставаться этот день у него, ночевала в гостиной, утром на работу. И вот в один вечер, я уже и папе постелила, и себе тоже диван разобрала, лежу, читаю. Папа занялся, наконец, своей библиотекой, и в тот момент разбирал журналы «Юность» за 1979 год. И вот я читала что-то там такое, закоренело советское, но довольно милое, как в окно влетел камень, разбивши стекло. Звон, грохот! Потом сразу – следующее окно. Папа испуганно прокричал что-то вроде «Солнышко, спасайся!»
Славянский тип убийственно красив – высокие скулы, прямые носы, русые волосы острым мысом сходятся надо лбом, узковатые глаза – а триста лет татарского ига! А Золотая Орда! Намешано кровей в песнях восточных славян.
Скандинавское северное лицо с белыми бровями-ресницами и прозрачной кожей ранит в самое сердце.
Наталья Фомина
