Хотите узнать, что чувствует человек, который сидит в башне из слоновой кости (добровольно и не без удовольствия) и наблюдает с неизбывным антропологическим интересом за своими соотечественниками, гибнущими не только за металл как таковой, но за любую разновидность потребительской радости? Нет, не с целью заклеймить общество потребления – трудно заклеймить то, на чём и без меня давно клейма негде ставить. С чисто познавательными целями: полезно же бывает узнать, как со стороны смотрится платье, на которое вы убухали половину месячного заработка. Может, это только вам кажется, что вы в нём богиня, а непредвзятый консилиум независимых экспертов быстренько наградит вас какой-нибудь «Развесистой малиной» за безвкусицу – все эти рюшечки-фестончики и вообще, вам нейдёт палевое.
Так вот, человека из башни в период первичного наблюдения всё умиляет. Его соотечественники пока ещё не кажутся ему сорвавшимися с цепи, когда они истошно пробуют на вкус все тридцать три удовольствия одновременно: путешествия, шмотки, гаджеты, духовные, чтобы им пусто было, практики и тренинги экспертов по любым вопросам, от полировки ногтей до отношений с детьми-подростками. Нет, они сами выглядят полуголодными во всех смыслах тинейджерами на своей первой «взрослой» вечеринке, потому и смотрится их раж непрерывного поглощения скорее трогательно.
Пусть, пусть, снисходительно думает человек из башни, что с детей возьмёшь. Нагуляются, перебесятся, успокоятся.
Дудки, никто не успокоится. Но человек в своём добровольном заточении пока что об этом не ничего не знает. Это неведение позволяет ему пока что не чувствовать себя за бортом истории, но ничего, скоро жизнь как следует шарахнет его фейсом об тэйбл, и он начнёт пробуждаться. Пробуждение вообще неизбежно, надо сказать, – и забегая вперёд, надо уточнить: для всех. Наиболее активные члены общества потребления – не исключение, однако и они пока ни о чём не подозревают. Они проснутся много позже, когда их подлинная жизнь будет профукана тренингами, курсами, фитнесс-клубами. Так, в приятном неведении о своей участи одни продолжают втягивать через трубочку коктейль гедонистических наслаждений, а другой с интересом следит за развитием событий.
Драматургия нарастает, когда на сцену выходят близкие люди человека из башни. Внезапно выясняется, что им всё это тоже нравится: нон-стопом покупать всё самое модное и дорогое, записаться на пять тренингов и всюду успевать, стремглав хвататься за свеженаписанную книжку писателя Пелевина и кривиться, слыша названия каких-то там «кофебинов».
Человека из башни, который любит своих близких просто так, ни за что, всё это немного озадачивает. Они ведут себя так, словно им необходимо срочно достичь неведомого идеала: побывать – везде, поносить – всё, прочитать – всех, съесть... ох, это самое сложное, съесть надо тоже всё, как минимум – всё попробовать. Как говорил Александр Калягин в «Рабе любви», есть хочется, худеть хочется, всё хочется. Только он, произнося это, был лениво-флегматичен, а тут дело идёт о жизни и смерти.
Созерцая эти потуги, человек из башни чувствует себя ничтожеством, потому что он не занимается так называемым «саморазвитием» – в башне из слоновой кости принято заниматься чем угодно, кроме саморазвития: писать книги, думать о смысле жизни, перебирать рис, грызть семечки, починять примус, праздно лежать и смотреть в потолок, но только не саморазвиваться в том смысле, который вкладывают в этот термин любители предаваться тренингам и хапать впечатления ложкой размером с рыболовный трал.
Пока человек из башни тихо недоумевает, его окружение начинает его тихо презирать. И это не удивительно, потому что всякому ясно: он всё это делает, чтобы нас всех позлить! Что – это? А вот это самое, буквально ничего он не делает, умудряясь вылавливать впечатления из воздуха. Не сходя с места.
Человек из башни смотрит в окно и видит старушку на лавочке. Старушка как старушка, ей, должно быть, лет сто, но у неё белые штаны, синяя футболка, пышная юбка с воланами и красивые колготки. Неизвестно почему, но традиционно принято считать старушек в красивых колготках городскими сумасшедшими – человек из башни с этим категорически не согласен, для него эта старушенция проходит по рангу стопроцентно нормальных людей, потому что в зубах у неё сигарета, на носу очки в поблескивающей оправе, а на коленях толстая книжка, которую старушка увлечённо читает. Человек из башни просто смотрит на старушку и ему хорошо. После чего он сам наугад открывает первую попавшуюся книжку и читает: «Эти умники все такие глупые, не с кем мне поговорить... Всё одна, одна, никого у меня нет и... и кто я, зачем я, неизвестно... (Уходит не спеша.)» Человек из башни приходит в восторг, у него в мозгу складывается ровненький пазл из старушки, которой не с кем поговорить, как чеховской Шарлотте, и она каждое утро является в скверик, чтобы в одиночестве предаться чтению. Тут же из-за ближайшего куста выкатывается маленькая девочка на самокате, и на ней, вот чудеса, точно такая же пышная юбка с воланами, как на старушке, которая, подняв на секунду глаза, заговорщицки подмигивает девочке поверх очков, чтобы тут же, пока никто – кроме человека из башни, разумеется, – не заметил, снова углубиться в чтение. Ага, соображает человек из башни, так эта девочка на самокате – та же самая старушка, но в детстве. Перед ним простирается целое биографическое полотно, словно он только что прочитал томик из серии «ЖЗЛ». Он видит старушку сначала маленькой девочкой в воздушной юбке, новогоднюю ёлку в кругу семьи, гору подарков, а потом всё рушится, война, эвакуация, потери, но потихоньку что-то налаживается, с большим трудом, через кровь и новые потери, бывшая девочка встречает любовь всей своей жизни – по крайней мере, так ей кажется в тот миг, когда она идёт по широкому проспекту навстречу юноше со светлыми волосами и букетом сирени. Человек из башни видит детей этой старушки, сына и дочь, оба неуловимо похожи и на мать, и на отца, но они совсем другие, и жизнь у них совсем другая. Сын жив до сих пор, он по-прежнему навещает мать раз в неделю и приводит внуков, а дочь – про дочь старушка до сих пор не любит говорить, там какая-то тайна, саднящая рана, так бывает, знаете (человек из башни знает, ещё как): с виду всё хорошо, но на вопрос «Как там ваша девочка?» старушка только коротко роняет: «Спасибо» – и улыбается так, что всем становится понятно: лучше не спрашивать.
Тут в поле зрения человека из башни попадает дама в терракотовом костюме, элегантная, как английская королева, с сумкой, явно превышающей по стоимости бюджет среднестатистической российской гражданки. Человек из башни заинтересованно наблюдает, как деликатно дама рассматривает цветущую вишню, и строит догадки: дама – профессор? супруга профессора? просто дама с изысканным вкусом? Тусклые идеи относительно возможности наделить эту богато наряженную даму статусом чиновницы человек из башни решительно отметает – не хватало только замусоривать мир своих смелых фантазий этими картонными персонажами. Терракотовая дама тем временем приближается к старушке и украдкой, скосив глаза, заглядывает в её книжку. Улыбается чему-то знакомому и так же тихо идёт дальше. Ага, соображает человек из башни, у терракотовой дамы – любовное свидание, иначе и быть не может, если человек улыбается, заглянув в чужую книжку.
Выловив на ровном месте миллион новых впечатлений, человек из башни возвращается к своему обычному занятию – починке примуса. Нет, он ничуть не презирает общество потребления за его тотальное обжорство, это оно почему-то презирает таких как он. Он бы истолковал это завистью, но люди из башни обычно ничего не знают про зависть – в этом вопросе обычно сведущи как раз его антагонисты, погружённые в вопросы саморазвития и прочей прокачки собственного «эго». А люди из башни вообще ничего не знают, кроме того, что городских сумасшедших не существует – так же, как не существует тренингов, способных вывести вас на седьмой уровень самосозерцания.
Екатерина Спиваковская
