С журналистом и правозащитником Александром Лашманкиным мы встретились накануне выборов президента. На избирательный участок человек cобирался идти под лозунгом «Ни одного голоса Путину» и выполнить там не только гражданский, но и профессиональный долг

 

Через несколько дней в интернете появилось видео того, как зачищали избирательный участок.

«Беззаконие!» — возмущались в комментариях одни. «Выборы не выборы, если Лашманкина не выставят», — иронизировали другие.

УИК №847 зачищали от Лашманкина 4 марта. А за три недели до этого, в День всех влюбленных, Александра избили. Шел на заседание оргкомитета митинга «За честные выборы», а оказался в нейрохирургии Пироговки — черепно-мозговая травма, перелом костей носа, ушибы... И опять в Сети дискуссии. Citizen351: «Политическими мотивами удобно объяснять обыкновенное ограбление. Можно и весомость своей деятельности придать, и в сторону Путина плюнуть!» Geas Muire: "Без политических мотивов - это просто отобрать телефон, а отобрать телефон + черепно-мозговая травма + перелом носа, вот это как раз уже политические мотивы».

Мотивы интересовали и нас. Может быть, не столько мотивы тех, кто выпроваживает Лашманкина с избирательных участков и пытается проломить ему голову. Хотелось понять, что движет самим этим человеком. И мы пригласили Александра в редакцию.

- Нападение 14 февраля - это ведь не первое нападение?

- Первое было в 2007-м. Во время саммита Россия—ЕС.

- Марш несогласных.

- Организацией марша несогласных занимались лимоновцы, а поскольку мы с лимоновцами, как с организацией, не готовы были сотрудничать, то решили организовать свое мероприятие в рамках альтерглобалистской парадигмы. Назвали «Межгалактический либертарный форум». В том смысле межгалактический, что прийти мог любой, включая инопланетянина. Это был такой парафраз форума, который проводили сапатисты (антиглобалистское движение, требующее конституционного закрепления прав коренных народов Мексики и выступающее против неолиберальных реформ в Латинской Америке, - ред.). Подали заявку на проведение в Центре общественно-политических организаций (Венцека, 38 - ред.), но прибыли Тархов с Азаровым (Азаров тогда был у Тархова замом), и нас оттуда выгнали.

- Под каким предлогом?

- Не знаю. Они общались с руководством центра, которое приказ города, конечно же, выполнило. Но у нас еще было запланировано шествие. Перед шествием мы дали пресс-конференцию по поводу ОПЦ, а потом у подъезда меня встретили двое с бейсбольными битами, отходили неплохо и потребовали телефон.

- Отдал?

- Оба. Но в возбуждении дела мне отказали - телесные повреждения легкие, ущерб меньше какой-то критической суммы...

- Легкие? Бейсбольными битами?!

- Ну, видно, тогда голова была крепче. Я, конечно, лишился сознания, и сотрясение было, но как-то дома отлежался.

- А вот ты говоришь «мы организовали». Мы - это кто, кроме тебя?

- Ну, например, Дмитрий Моисеев, которого убили в электричке и выбросили на пути. Якобы за телефон или камеру.

- А он какую организацию представлял?

- Свободный художник. Кого он представлял? Никого он не представлял. Там все представляли себя.

- А вот этот мальчик, которого в этом году зарезали, прямо перед тем, как тебя избить...

- Калин (Никита Калин, 20 лет, антифашист, участник движения «За честные выборы» -ред.). 9 февраля погиб.

- Пишут, убийцу уже нашли. Будто бы некрофил какой-то. А как твое дело продвигается? На этот раз ведь возбудили?

- Возбудили. Следователь звонил. Передают в городское управление внутренних дел. То есть не Следственный комитет почему-то ведет дело, а УВД.

- Бизнеса у тебя, как я понимаю, никакого.

- Никакого.

- Значит, ограбление?

- Версия ограбления, с моей точки зрения, не выдерживает критики. Самое ценное в материальном смысле, что у меня было с собой, это ноутбук. Не взяли. Хотя могли бы, наверное, вырвать из рук, как бы крепко я за него не цеплялся.

- Кто тогда?

- Единственный вывод, который я могу сделать, но это очень слабое предположение - слишком мало материала... Если я шел на заседание оргкомитета митинга и на меня напали, то логично предположить, что это как-то связано.

- Но одновременно туда направлялись и другие люди. И благополучно дошли.

- Ну, не знаю. Может, у кого-то были планы, связанные с тем, чтобы не допустить именно моего участия.

- И у кого, по-вашему?

- Есть основания предполагать, что у центра по борьбе с экстремизмом - это организация, которая на самом деле занимается борьбой с радикальной политической оппозицией. Для того чтобы у этой организации, выросшей, кстати, из такой структуры, как управление по борьбе с организованной преступностью, появилась такая возможность, еще до принятия соответствующего закона, выстроена была идеологическая цепочка: радикал - экстремист - террорист. В результате человека радикальных политических взглядов у нас можно приравнять к террористу и использовать для борьбы с ним агентурные методы и провокацию. Можно контролировать политические движения, внедряя туда своих агентов и через этих агентов оказывать влияние. Такая зубатовщина и гапоновщина.

- Но это твое оценочное суждение, да? Утверждать же ты ничего не можешь.

- Почему? Есть как бы факты, они известны, обнародованы, что оперативники отдела по борьбе с экстремизмом (я не говорю сейчас о Самаре, я говорю вообще о стране) принимали участие в силовых акциях против радикальной оппозиции.

- Но ведь все государства делают это.

- Нет, не все. Так делают тиранические государства.

- Ты хочешь сказать, что в США этим не занимаются?

- А что, в США с правами человека все в порядке? Проблема прав человека, она не только в России существует. Другое дело, что где-то остро стоит, где-то менее остро. Россия в этом смысле на уровне Нигерии.

- А где нормально с правами человека? На твой взгляд.

- А это как с коммунизмом. Есть такая красивая концепция — коммунизм. Но на практике... C правами человека то же самое. Хотя я считаю, что для Европы, для таких стран, как Норвегия, Швейцария в особенности, права человека - не прикрытие, а руководство к действию. Хотя и там, что печально, идут процессы размывания гарантий.

- А вот это твое, Александр, агентство «Свобода»...

- Самарское правозащитное информационное агентство «Свобода».

- Оно не связано с радио «Свобода», которое финансируется будто бы Конгрессом США, в советские времена у нас глушилось, а теперь даже имеет собственного корреспондента?

- Никоим образом. Самарское правозащитное информационное агентство «Свобода» - это зарегистрированное мной средство массовой информации, которое действует на общественных началах.

- И ты там не только учредитель, но и редактор и корреспондент?

- Есть и другие корреспонденты, но они тоже на общественных началах осуществляют свою деятельность. Мы, конечно, не против монетизации. Не в том смысле, чтобы сделать это целью, а в том, что какой-то экономический базиc подвести было бы неплохо, но пока...

- И на что живешь?

- Я - на то, что оставили родители. Есть несколько гаражей. Плюс стипендия.

- Чья?

- Университетская. Я - магистрант по специальности социальная аналитика новых медиа и стипендию, кстати, получаю повышенную - 2000 рублей.

- Магистратура - это значит, есть базовое высшее.

- Авиационный. Глупость совершил в свое время. Сейчас вот приходится исправлять. На 6-м факультете учился. Системотехника. Вспоминаю с ужасом те времена. Из двоек не вылезал. Диплом получил с трудом, по специальности работал недолго.

- В политической жизни девяностых никак не участвовал? Митинги помнишь?

- Не участвовал. Митинги помню. И помню, как в 91-м мы с товарищем ходили к «белому дому» и просили, чтобы нам дали винтовку. А в 93-м я уже никуда не ходил. Уже было какое-то понимание... Вообще мне о девяностых тяжело говорить. И, думаю, не мне одному. Для многих стала трагедией резкая смена ценностей. Идеалы, которые транслировала Перестройка, многими же воспринимались всерьез. Мной в том числе. И вдруг вместо рабочей демократии получаем капитализм по версии Милтона Фридмана (американский экономист, сторонник классического либерализма, доказывающий нежелательность государственного вмешательства в экономику, - ред.) причем без соблюдения законодательной базы. Такая антиутопия. Это было сложно перенести психологически. И, помню, смотрел трансляцию CNN, и было ощущение, что снаряды, которыми расстреливали Верховный совет, прямо в голову мне влетали. При этом так там, видимо, хорошо взорвались, что в себя я пришел не раньше 2000-го. Для меня 90-е - это какие-то ревущие годы, которые я с содроганием вспоминаю.

- Что случилось в 2000-м, что ты вдруг стал заниматься правозащитой?

- Вот об этом я не хотел бы говорить. Это связано с моей личной психологической травмой.

- Отец?

- Не только. Отец мой в 2003-м, кстати говоря, умер.

- Все же спрошу, но ты, конечно, можешь не отвечать. Он в КГБ работал?

- Тогда уже не было КГБ. Было ФСБ. А до того да - в КГБ работал.

- У тебя с ним были обо всем этом разговоры?

- Какие- то были.

- О диссидентах? Как он к ним относился?

- Ну, я думаю, он их ловил в свое время.

- И для него была драма все, что произошло со страной?

- Думаю, да

- Он верил, что делает полезное дело?..

- Он был коммунистом.

- И стоял на страже государства.

- Когда у нас с ним был последний разговор, он стоял возле окна и говорил, что опять наступает 37-й год. Знал, видимо, что-то. Ну, пока вроде на Колыму гуртом не везут. Уже хорошо.

- И все-таки, как это происходит? Жил, жил человек и вдруг занялся правозащитой.

- Да, конечно, не вдруг. Cначала произошло некое отрезвление. Стало понятно, что объективные социальные процессы, заложником которых я являюсь, отражаются на моей психике и не дают мне спокойно существовать.

- Повседневное сопротивление? Так ведь и блог (AL_LASHMAN) твой называется. А что это значит — повседневное сопротивление?

- Распространение информации. Через распространение информации формирование повестки дня и выдвижение требований в соответствии с этой повесткой. Классика, собственно говоря.

- Чем ты и занимаешься в блоге и на сайте «Свободы». Но это журналистика. А как с правозащитой?

- А вот этим заниматься без ресурсной поддержки еще тяжелее. Те же суды - это очень трудная и затратная в финансовом смысле работа. Но иногда — да, берусь и за это. Вот сейчас занимаюсь поселком Гранный, где людей незаконно, с моей точки зрения, лишили права решать самостоятельно вопросы местного самоуправления и оставаться в черте Самары.

- А кратко охарактеризовать Самару можешь?

- Самара - это гноящаяся рана.

- А если чуть развернуть?

- Говорить о дорогах не буду - не автомобилист. И просто не представляю, как эту проблему cнять с повестки. А из других актуальных, которые можно, если не ликвидировать, то хотя бы купировать, назвал бы сдачу в аренду «Водоканала». Я против обеими руками. Тархову не дали, но...

- …дело живет?

- Да просто поменяли Росводоканал на «Российские коммунальные системы». Поменяли Авена на Вексельберга и сдаем Вексельбергу, хотя кто такой Вексельберг, тоже давно понятно. В Томске же катастрофа была, и в результате этой катаcтрофы «Водоканал» томский попал в руки Veolia Voda, французской компании, в которой, кстати, участвует Европейский банк реконструкции и развития, который кредитовал Вексельберга на покупку РКС, которая раньше входила в чубайсовскую РАО ЕС. То есть идет приватизация последних сфер общественной собственности. Приватизация коммунальной сферы, культуры. Образование тоже начинают приватизировать - законодательная основа для этого имеется. Вторая проблема - установка счетчиков. Сейчас всех заставят счетчики ставить, а брать будут еще и сверх счетчиков. Как в Тольятти сделали? Там всем поставили счетчики, а пришли квиточки, где не только по счетчику надо было платить, но еще и за какое-то сверхнормативное потребление. Грабят, иначе говоря, как хотят!

- То есть главная беда Самары — это ЖКХ?

- Ну и то, что у нас нет понятия городского сообщества как коммуны. Как-то так живем, что за пределами нашей квартиры личная среда обитания заканчивается и начинается враждебный мир, который надо грабить, пока он тебя не ограбил. Ну так не будет. Наш город не так построен. Он строился в социалистические времена как единая система, он развалится при таком подходе, и он разваливается. Я думаю, что приход инвестора в кавычках в лице «Волжских коммунальных систем» на наш «Водоканал» приведет к его развалу. И я почему-то думаю, что произойдет это катастрофически быстро. Рост цен, развал «Водоканала» и приход зарубежного инвестора, как это было в Томске. То есть такую зачистку мы сейчас наблюдаем.

- А как ты думаешь, почему Европа не прищучит наших жуликов и воров, которые в ее банках денежки свои держат?

- Если давление европейской общественности на европейские правительства по вопросу отношений с Россией будет значительным, то будут реагировать. Там же демократия не фиктивная, а реальная.

- И все-таки говнюки! Ворью потакать!

- Ну они же живут с этого. Кто за Вексельбергом стоит? Европейский банк реконструкции и развития.

- Если бы Лашманкин-журналист брал интервью у Лашманкина-правозащитника, то какой бы вопрос был задан из тех, что я не задала?

- Я бы поговорил еще о положении дел со свободой слова в области. И о роли в этом правительства и местного самоуправления. Что такое средство массовой информации, учрежденное правительством или местным самоуправлением? Это общественное средство массовой информации, которое и существует на общественные деньги. Не частные. И его задача не в том, чтобы заниматься пропагандой, а в том, чтобы предоставлять людям адекватную информацию. Видим мы это? Мы этого не видим. Мы видим оголтелую, как в советские времена говорили, пропаганду. А еще видим скупку правительством еще и частных средств массовой информации. Все скуплены . Все. На корню. А между тем не отменен еще закон о СМИ, который в числе прочего говорит, что редакция должна быть независима от учредителя. Что если учредитель хочет свою информацию распространить, он должен распространять ее под грифом «информация от учредителя». А мы что видим? Мы видим договоры об информационном обслуживании. Что это такое - информационное обслуживание? Вы можете мне объяснить?

- Обслуживание. Информационное.

- Джинса это!

- Ну и как бороться?

- Отвечая на ваш вопрос, как бороться, cкажу словами старого лозунга «Пролетарии всех стран соединяйтесь!»

- На почве чего?

- На почве защиты своих интересов?

- У каждого свой интерес.

- Есть и коллективные. Надо только их осознать. Например, наш коллективный интерес как работников средств массовой информации, хоть я и не работник, я...

- Медиамагнат?

- Да, я медиамагнат, но тут позволю себе к вам примазаться. Так вот, наш коллективный интерес — это реализация права свободно получать и распространять информацию.

Светлана Внукова

Фото Владислава Волкова