Каких-нибудь 15 лет назад практически все люди из моего окружения были всегда готовы посмеяться над весёлыми вещами, будучи в хорошем расположении духа и находясь в подходящей обстановке

 При наличии чувства юмора всех одинаково смешили анекдоты про апостола Петра, про незадачливого раввина или прожорливого хохла, и никто не кричал про оскорблённое чувство собственного достоинства, разве что в ситуации последней стадии опьянения, которая, впрочем, бывала такой редкой и невинной, что и отдельного упоминания едва ли заслуживает. Больше того, если нырнуть в плюсквамперфект треклятого застоя, когда мой отец был секретарём парторганизации научно-исследовательского института, то я могу вспомнить, как у нас дома при любом застолье напропалую травились анекдоты про брякающего отпадающей челюстью генсека и специфический советский патриотизм из серии "Армянское радио спрашивают". Не думаю, что, откровенничая о царящем в нашей семье плюрализме, я сильно рискую репутацией: подобного рода откровения уже давно никого не шокируют. Да, как очень многие люди моего поколения, я выросла в конформистской среде, где широкое хождение имели двойные стандарты. Да, действительно, на кухне, когда приходили друзья, говорилось одно, а на работе у родителей, где всегда имелся штатный стукач, совсем другое. Да, я с трех лет вместе со взрослыми смотрела по вечерам сначала программу "Время", а потом слушала "Голос Америки", мало что понимая по смыслу, но отлично улавливая интонационную разницу. Всё было именно так, и для среднестатистической интеллигентной семьи 70-х это классика жанра. Оттуда - всё: и ощущение, что семья - моя единственная территория искренности и любви в завравшемся мире, и отвращение к этим самым двойным стандартам, которое сопровождает меня всю жизнь, - оно тоже оттуда, из брежневских времён, когда не было туалетной бумаги, зато было словосочетание "интернациональный долг", от которого меня вот прямо сейчас, когда я набираю его на клавиатуре, бросает в дрожь.

Сейчас те 70-е - как глубокое средневековье. Мы и не замечаем, что уже много лет ходим по коридорам офисов, которые словно скопированы с исследовательской станции из фильма "Солярис". Привыкли. Мы вообще много чего не замечаем, потому что лень. Если намеренно не заниматься калькуляцией чисто человеческих потерь, можно спокойно жить с мыслью, что наш прежний уютный круг друзей-приятелей ничуть не изменился, все по-прежнему в добром ладу со своими былыми воззрениями, а если кому и пришлось прогнуться под обстоятельства, то к этому мы относимся с глубоким пониманием, потому что жизнь у нас очень трудная.

Может быть. Я не уверена, правда, что мир вокруг меня сильно испортился с тех самых 70-х прошлого века. Но вот чего мне отчаянно не хватает, так это нормальных человеческих реакций. Откровенно говоря, меня попросту с души воротит от пухнущего в воздухе фарисейства. Я не могу понять, откуда вокруг меня появилось столько любителей поговорить свысока, покровительственным тоном, подчёркивая свой жизненный опыт и одновременно отрицая мой, - вроде бы лица у всех те же, что и раньше, но интонация так же отличается от прежней, как насморочный бас диктора Нонны Бодровой от ведущих "Голоса Америки".

Я пропустила этот момент, и теперь уже не могу сказать, когда они все из остроумных, начитанных, живых людей превратились в остолопов с кислой миной и непреподъёмным чувством собственного достоинства. Чувство собственного достоинства для них - это что-то вроде игрушки тамагочи, которую они, как живого ребёнка, холят, лелеют, подкармливают, поют ему песенку на ночь и меняют памперсы. Этот их тамагочи по имени Чувство Собственного Достоинства двадцать четыре часа в сутки нуждается в защите от всех и вся: от моих любимых анекдотов, которые его задевают, от моего атеизма, который его оскорбляет, от моего нового цвета волос, который ранит его в самое сердце. Вероятно, им кажется, что они очень мудры и непреклонны. На самом же деле они просто зануды.

Эти люди, которых я всегда знала, как замечательных друзей, готовых прийти на выручку в любую минуту, теперь страшно, нечеловечески заняты. Они носятся со своими уязвимыми чувствами, как с писаной торбой, и непрерывно ищут виноватых. От кое-каких чувств у них действительно остались одни руины, видимо, потому что в свое время они не позаботились их как следует защитить, пролоббировав в думе подходящий закон, а следовало бы! Такая скорбная участь, например, тотально постигла чувство юмора практически у всех, кто неожиданно открыл в себе неистовую способность к проповедничеству. Они больше не смеются, словно Тим Талер из детской книжки, продавший свой смех, - с той разницей, что они ничего не продавали, они просто разучились смеяться, и немудрено: вы бы тоже разучились, если бы вам пришлось столько раз в день, сдвинув брови к переносице, назидать и наставлять. Они обижаются, если им рассказать анекдот на библейскую тему, они устраивают вам показательный расфренд во всех соцсетях и пишут вам открытое письмо в духе "Я обвиняю", потому что вы - кощунник. Они талдычат про грех уныния, словно не видя в зеркало собственных постных физиономий. Они вообще очень полюбили с осуждением потолковать о чужих грехах. Подразумевается, что своих собственных за ними не водится, а ведь кое-кто из них, не будем показывать пальцем, совсем недавно был ещё очень даже ого-го по части выпить без закуски и приволокнуться за красивыми девушками. Я, собственно, даже и не имею в виду ничего плохого. Я просто хочу сказать, что раньше все эти святоши были живыми людьми. А превратились в ничтожных зануд, с которыми даже словом перемолвиться противно.

И самое смешное, что все они живут так, словно вокруг нет никого, в том числе и нас. Тех, кто знает их, как облупленных.

Екатерина Спиваковская