То ли Фрейд, то ли Юнг, то ли ещё какой-то умник утверждал, что главное в человеке – это стыд. Ничего подобного, главное в человеке – это податливость к мифу

 

Когда в 1976 году наша семья очнулась после премьеры фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», баба Шура позволила себе нерешительно заметить, что актёр Мягков – во всех смыслах сомнительная кандидатура на роль разбивальщика сердец. Мы немедленно заклеймили её самым обидным образом, заметив, что она нечувствительна к романтике и препарирует искусство там, где им следует наслаждаться. Видавшая виды бабушка нисколько на нас, дураков, не обиделась, лишь плечами пожала. Не знаю, догадывалась ли она о своём великом провидческом даре, но так или иначе именно она, уроженка деревни Верхний Лох Саратовской губернии, первой предугадала одну из крупнейших культурологических демифологизаций. Правда, сама баба Шура до неё не дожила: когда кто-то из умных кинокритиков всё-таки осмелился высказаться в том смысле, что хитрые авторы «Иронии судьбы» заморочили нам голову никакой не зимней сказкой, а довольно циничной версией воцарения Хама, бабушки уже давно не было – осмысление подлинной картины событий, развернувшейся в фильме Рязанова, заняло у человечества около двадцати пяти лет.

Сдирание романтического флёра было процессом болезненным. Выяснилось, что всё самое любимое в этом фильме оказалось какой-то мишурой: добрый голос Сергея Никитина, который последовательно спросил у ясеня, у тополя и у осени, где его любимая; шутка Жени Лукашина про заливную рыбу, отчего-то считавшаяся уморительно смешной; польская актриса Барбара Брыльска в роли советской учительницы (много вы видели таких советских учительниц?); лирический снегопад и вообще умышленное обилие снега, под которым коварный Рязанов, очевидно, и попытался спрятать все этические нестыковки. Нам открылись неожиданные вещи. Не знаю, как для кого, а для меня основным ударом стала совершенно не привычная трактовка образа Надиного официального жениха. Под партикулярным платьем глубоко неприятного мне Ипполита, оказывается, скрывалось надёжное сердце любящего мужчины – мужчины, а не лысеющего вертопраха Жени Лукашина, который с лёгкостью меняет московскую Галю на питерскую Надю, и тут имеет смысл вспомнить, что в своё время он сбежал от Галиной предшественницы в пресловутый Ленинград. Кроме того, уверяли критики ошеломленных зрителей, только очень не воспитанный человек, придя в гости, будет критиковать приготовленное хозяйкой угощение. А уж не придя, а свалившись к хозяйке с самолёта на тахту, тем более. И чем же, чем, задавались вопросом критики, чем так уж хорош этот Женя Лукашин, который наворачивает за обе щёки приготовленное не для него угощение и смеет его критиковать? Да ничем он не хорош, заключали они. Насчёт этого пункта я до сих пор пребываю в сомнениях. То ли времена очень сильно изменились, то ли представления об очень не воспитанных людях стали другими, только я то и дело сталкиваюсь с гостями, которые, окинув недовольным взором праздничный стол, накрытый яствами, над которыми я убила полдня и целую ночь, сообщают мне, что им очень жаль, но они, к несчастью, никогда не едят блюда, если процент жирности в них выше 17-ти. С моей точки зрения, большего хамства и вообразить невозможно, однако так я думала до того, как у меня дома побывала группа мусульман-веганов. Теперь я считаю, что в этой жизни я повидала практически всё, и потому высказывание Жени Лукашина о заливной рыбе мне, конечно, не кажется смешным, но и никакой особой жестокости в нём я тоже не вижу. В полной же и безоговорочной правоте своей бабушки я убедилась, когда однажды увидела актёра Мягкова живьём: увы, даже при всех комических допущениях на роль человека, способного разбить сердце учительницы с внешностью Барбары Брыльской, он никак не тянул. В этом смысле Рязанову при его любви к актёрам-легионерам лучше было дозвониться до Пьера Ришара – он убедительней. Словом, от новогодней сказки не осталось камня на камне, а потом кинокритики в своём стремлении развенчать всё живое настолько вошли во вкус, что на орехи досталось даже ушастому слесарю Гоше из фильма «Москва слезам не верит», этому олицетворению счастья в варианте «был бы милый рядом». Прозорливые скептики отметили не только Гошину петушиную заносчивость и закомплексованность, совершенно точно обратив внимание на то, как он одновременно тянется к женщине, потому что она красива, и презирает её за то, что она может «испортить шашлык», но и всё то же самое бытовое хамство, родное, женилукашинское, а следовательно, и внутреннюю готовность сбежать: от Гали – к Наде, от Нади – к Кате, от Кати – в заоблачные дали.

Есть ещё одна сказка, которую пока никто не тронул. Не наша, но хорошо прижившаяся, как приживается на отечественной почве всё, что содержит хотя бы каплю сентиментальности. В фильме Жана-Пьера Жене «Амели» сентиментальности не просто много – от неё там буквально не продохнуть. Главную героиню как будто уже в раннем детстве густо полили удобрением, которое способствует пробуждению сентиментальности в каждом встречном-поперечном. Сначала это меланхоличный щекастый ребёнок с серьёзными глазами, потом, минуя жестокую инициацию переходным возрастом, - сразу изящная брюнеточка в круглоносых башмаках. Любит запускать руку в мешок с фасолью или с чем-то таким сыпучим. Пускает камнем блинчики по воде. Бумкнув ложечкой по поверхности крем-брюле, сладострастно проламывает трещину в аппетитно подрумяненной корочке. Как не любить такую милую и тихую затейницу? Сущая зайка, а не девушка. Существуй тогда интернет, стена Амели Пулен ВКонтакте пестрела бы комментами в духе: «Детка, ты супер!»

А этот монотонный саундтрэк, зловещий вальсок Яна Тирсена, который незаметно деморализует вас, лишает силы воли и заставляет, как завороженного, вращать головой в такт машине, производящей тянучки. А это нелепое каре главной героини и её губки бантиком, на которые смотришь и не понимаешь: как она это делает? А этот жутковатый, простите за неполиткорректность, Стеклянный Человек, вырастающий у нее за спиной. Да и не он один, не он один… Всмотритесь как-нибудь в лица персонажей, оцените мастерство гримёра и оператора. И кстати, вы как никогда не пробовали смотреть «Амели» поздней ночью в одиночестве? Хо-хо! Рискните как-нибудь, очень рекомендую.

Чтобы убедиться в слепоте аудитории, околдованной мастерскими примочками режиссера, я провела скромный мониторинг среди своих знакомых. Ни один из опрошенных не заметил в Амели самого главного. Все в один голос характеризовали Амели как романтическую героиню.

Хм. Уже в розовом детстве эта романтическая героиня сидела на крыше с радиоприёмником, чтобы в момент гола безошибочно выдернуть из гнезда телевизионную антенну своего обидчика, прицельно сломав ему кайф. «Амели мстит», - комментирует голос рассказчика, и это ключевые слова во всём закадровом тексте. Амели мстит. Она мстит не только людям, но и неосязаемым категориям. Мстит времени, которое отбирает детство, любовь, старые письма и добрые воспоминания. Мстит дурным эмоциям, заставляя двух раздражённых от затяжного одиночества людей предаться ни с того ни с сего бурному сексу в уборной. И само собой, заступница слабых, она мстит охамевшему торговцу, который обижает безропотного помощника.

Все помнят фразу, что «месть – это блюдо, которое должно подаваться холодным». Но никому не приходит в голову примерить это выражение к образу Амели Пулен и ошарашенно отпрянуть: ба, да наша романтическая девушка – хладнокровная и расчётливая стерва!

Хладнокровие – вот главная черта характера Амели. Все её «чудеса» тщательно спланированы и подготовлены так, что комар носа не подточит. Одержимая «причинением добра», Амели скрупулёзно идёт по следу, подделывает почерк, собирает клочки разорванных снимков, прокрадывается в чужую квартиру, чтобы перевести стрелки часов и натворить ещё кучу разных шпионских штучек. Люди, будьте бдительны. Помните о печальной участи злобного продавца. Эту хладнокровную девушку лучше не иметь во врагах.

Как это могло получиться? Как мы могли проморгать истинную природу Амели? Да очень просто. Жан-Пьер Жене просто отрешился от негативных коннотаций слова «хладнокровный». Хладнокровный персонаж не может быть положительным, этому учит нас мировая художественная культура. Все хорошие в книжках и фильмах мечутся, сгорают от неистовых страстей, совершают нелепые поступки, вместо сердца у них – пламенный мотор, да и выглядят они чаще всего, скорее, так, как вечно сопливая продавщица лотерейных билетиков из фильма «Амели», чем его главная героиня с губками-бантиком. Все плохие заранее планируют свои тёмные делишки, чертят схемы на салфетке в кафе, рассчитывают точное количество шагов отсюда и до того столба. Вот даже и Трумэн Капотэ недвусмысленно назвал один из своих лучших романов «Хладнокровное убийство», потому что речь в нём идёт именно о хладнокровном убийстве. При этом сами убийцы там далеко не хладнокровны, и в отличие от нашей душечки Амели Пулен, у них далеко не всё из задуманного получилось так гладко, как им хотелось бы. И всё же убийцы – это убийцы, страшные, с руками по локоть в крови. А тут – нежная девушка с глазами, как у ламы, ботинки с коварно закругленными носами, губки-бантиком, мешок с фасолью, блинчики по воде, да и творит ведь она сплошные чудеса… Как не сбиться с толку?

А так и не сбиться. Помнить о хитрости режиссера Жене. Может ли быть романтической героиня фильма, в котором даётся настолько точная справка: «Сегодня 28 сентября 1997 года, 11 часов утра. В парке аттракционов, рядом с Карпатским горным хребтом, машина, производящая тянучку, производит тянучку. В тот же миг Феликс Лербье, сидя в сквере, обнаруживает, что число нервных соединений в человеческом мозгу превышает число атомов во Вселенной. В это время у подножья собора Сакре-Кёр монахини отрабатывают удар по мячу. Температура 24 градуса Цельсия, влажность 70% и атмосферное давление 999 гектопаскалей». Да это словно сама Амели Пулен, педантичная перфекционистка, и написала. Словно она и была автором сценария фильма о самой себе.

Только не надо, как та графиня, изменившимся лицом бежать пруду. Всё в порядке. Сказка про Амели тут, никуда не делась. Во всём виновата она, наша неистребимая податливость к мифу. Попасться на крючок к какому-нибудь удобному, как гамак в тени, штампу, свернуться в клубочек и поверить любой ерунде – ох, как же это завлекательно! Между тем всякий миф – перевёртыш. Вот, например, в русских сказках заяц – вечно обиженный слабачок, а в африканском эпосе – жуткий кусачий оборотень с косыми глазами. И нигде, нигде на самом деле не написано, что добро делают лишь романтические девушки, а девушки хладнокровные, с хорошими комбинаторными способностями (поиск Доминика Бретодо) и меткой рукой (блинчики по воде) сидят и тихо злобствуют. Это мы сами придумали в своих беспомощных попытках упростить мироздание. Совсем даже напротив, такое хорошо спланированное добро ничем не отличается от добра спонтанного. Да и какая вам, в конце концов, разница, каким способом делаются чудеса, если в одно прекрасное утро к вам снова пришло любовное послание, на которое вы уже и не надеялись.

Екатерина Спиваковская