Порой долгие поиски чего-то нового в давно придуманной театральной классике становится ни чем иным, как нанизыванием друг на друга режиссерских придумок, технических в том числе

 Подобное часто называют «новым прочтением» и выдают за с трудом проделанную работу режиссерской мысли. Карло Антонио де Лючия, итальянский режиссер, певец, оперный продюсер, работающий в Самарском оперном над «Травиатой», не лукавя признается, что ему неинтересно демонстрировать публике собственные измышления по поводу давно известного шедевра мировой оперы. Об этом и не только – в его интервью «Парку Гагарина».

- Как так получилось, что юрист стал музыкантом, а потом и оперным режиссером?

- На факультете юриспруденции я учился, потому что это было семейной традицией. Отец, дядя… у нас много адвокатов в семье. К тому же это дисциплинировало, а обучение не было для меня сложным. В Италии в мое время это было нормальным - иметь базовое образование и заниматься музыкой в свое удовольствие. Чтобы, если с музыкой не сложится, уметь заработать другой профессией.

Моя связь с театром началась не с теории, а с практики. Важным было начать играть, учиться всему сходу. Хотя теория тоже прилагалась: я брал частные уроки музыки. Первая афиша с моим именем появилась в 1982 году, вот уже тридцать лет прошло.

- За это время вы стали не только музыкантом, но и организатором. Вы продюсируете и отдельные постановки, и музыкальные фестивали. Что сейчас в моде на мировых оперных сценах?

- Времена изменились и опера вместе с ними. Главное - изменилось отношение публики к опере. До 80-х годов были звезды: Лучано Паваротти, Пласидо Доминго. Все шли на имена, но эти времена в прошлом. Теперь зрители приходят либо на прославленный театр, либо на знакомое название оперы, либо на какие-то особенности режиссуры. И, естественно, они идут за новинкой. Последние тридцать лет эти особенности состоят в изобретении новых, странных даже, и, по возможности, скандальных моментов. С сексом и все такое прочее. Я вне этой тенденции.

- Вы хотите в «Травиате» обойти тему эротизма?

- Моя «Травиата» очень эротична. Но это не значит – показать все. Я могу быть эротичным даже в наглухо застегнутой одежде. А зачем нам раздеваться, когда у нас есть музыка? Она обо всем рассказывает. Мне нужно только поставить артиста в те условия, которые помогли бы ему выразить то, о чем она говорит. Мне не интересно, чтобы зрители смотрели на мои идеи. У меня нет непреодолимого желания творить. Я лишь хочу быть отличным исполнителем. Если бы мне это было интересно, я стал бы не режиссером, а композитором. Поэтому этот тип режиссуры, наверное, можно назвать паразитарным, когда полностью зависишь от работы другого. Если бы хотел что-то показать, то сделал бы не оперу. Но… я не творец.

- Достаточно смелое признание. С критикой в свой адрес по этому поводу не сталкивались?

- Мне это не интересно. Я никогда не читаю критику на свои работы, потому что это тоже чья-то работа. Каждый делает свое. Для меня важна работа коллег, но я не всегда должен быть согласен с ними, однако это огромный источник вдохновения. Я имею ввиду работы всех режиссеров: от великих Дзеффирелли, Висконти до современных.

- Если я правильно поняла, самарская «Травиата» будет достаточно классической постановкой?

- Вы верно подобрали определение – классическая. Но никак не традиционная, разница в этом большая. Мы не пытаемся создать «открытку», которую можно отправить родителям. Классическая – это когда все элементы находятся в балансе и ни один из них не выделяется. То, что нужно пытаться делать в театре, - это замкнуть круг между сценой и зрителями. Чтобы зрители никогда не чувствовали себя как в школе: «Посмотрите, какую замечательную вещь мы сделали. Учитесь!» Зрители должны проживать спектакль, а для того, чтобы его проживать, необходимо понимать. Поэтому мы рассказываем историю, которая была задумана Джузеппе Верди. Я хочу, чтобы зрители унесли ее собой домой.

Все знают «Травиату», но об этом мы должны забыть. Сделать вид, что зритель видит ее в первый раз, и думать, что мы делаем ее впервые. Просто рассказать историю – это очень сложно, потому что для меня опера – это не куда я что-то привношу, а то, откуда я убираю лишнее… Надеюсь, хотя бы немного понятно.

- В одном из последних своих интервью российский кино- и театральный режиссер Кирилл Серебрянников сказал, что никого сегодня не интересует человек. Никто не снимает и не смотрит про человека. Можете с этим поспорить? «Травиата» глубоко психологична…

- Конечно же, мы не рассказываем о людях как таковых. Об Альфреде и Виолетте. Мы хотим, чтобы через этих людей зрители почувствовали важное: какую бы жизнь ты не вел, внутри ты должен оставаться чистым человеком. Мы не замыкаемся на истории одной Виолетты, именно поэтому это не традиционный спектакль.

- Вот вы сами и рассказали о связи такой старой истории с современностью.

- К тому же это особая опера, она одна из первых носила характер самоанализа. Фрейдистская опера. Автор через нее пытался проанализировать собственную драму. Вторая жена Верди была женщиной по типу Виолетты: певица, которая уже не поет, с тремя внебрачными детьми. И это у Верди, у отца Родины, великого композитора. Он мог жениться на любой даме из высшего света, самой красивой и благородной. Он написал оперу, чтобы доказать всем: смотрите, женщина, которая со мной, провела достойную жизнь. Это было современно, хотя первую постановку и ждал провал. А что значит современность? Мы современны, пока живы. И я на сцене расскажу вам историю про современность.

- Вы планируете растянуть спектакль на традиционные для «Травиаты» четыре акта?

- Окончательно не решено: пока не знаем, успеем ли со сменой декораций. Но ориентируемся на традиционные в Италии четыре акта. И несмотря на то, что зрители в наше время привыкли к скорости… это не моя проблема. В течение веков не изменились всего две профессии: циркового артиста и оперного. Когда приходишь на спектакли, нужно притормозить (делает движение рукой, будто опускает ручник в автомобиле – Авт.)

- В самарском театре оперы и балета технические возможности позволяют использовать в спектаклях практически любые «спецэффекты». Вы что-то задействуете?

- Возможности впечатляют, да. Но даже в этом вопросе я немного по-другому смотрю… Мне нравятся старые театральные эффекты. Потому что люди удивляются этому больше. Если я сделаю видеопроекцию, что в этом нового? Это можно увидеть в кино. А вот если я поработаю с тюлем, то реакция будет другой. В кино люди этого не увидят. Это моя борьба: я не против современности, но я против банальности современности. Потому что если ты в 50-й раз видишь голую певицу на сцене, то это банально, потому что впервые это было в 1920 году.

- А какого цвета будет ваша «Травиата»?

- Для классической постановки вопрос цвета и света так же важен, как и все остальные составляющие оперы. В ближайшие дни мы начинаем искать баланс вместе с художниками и дизайнерами…

- Нынешняя ваша работа с Александром Анисимовым далеко не первая. Скажите пару слов о вашем с ним творческом дуэте.

- Говорить о маэстро Анисимове – все равно, что говорить о солнце. Это великолепный человек, и я его очень люблю. Особенно потому, что с ним можно поговорить, обсудить, найти решение, а не спорить и доказывать, кто умнее. Именно такими взаимоотношениями можно добиться гармонии в спектакле.

- К солистам у вас такой же подход?

- Да, каждому я уделяю время. И солистам, и остальным актерам. Причем в опере не бывает второстепенных персонажей, важен даже тот, у кого только одна реплика. Сейчас идет самый интересный и самый сложный период в репетициях. Когда выстроена геометрия спектакля, каждый знает свое место, начинаются интерпретации. Сложно еще и потому, что певцы – не итальянцы. Нужно хорошо объяснить, что конкретно обозначает каждое слово. И когда раскрывается, что русский и итальянец любят одинаково – всегда бывает такое удивление. Но здесь на самом деле не нужно удивляться. Мы все одинаковые: плачем, смеемся и любим.

Беседовала Нина Ванина

P.S. Премьерные спектакли состоятся 1 и 2 октября. Опера будет идти на итальянском языке с супратитрами. Имена солистов пока не называются. «Парк Гагарина» выражает благодарность в подготовке материала переводчику Олесе Петиной.