Представьте доктора честного и знающего, но все его пациенты умирают. Чем не повод впасть в депрессию и уйти из профессии

Есть, однако, категория врачей, для которых медицинская статистика со стопроцентным летальным исходом пациентов - норма. У них цели и задачи иные. Какие, «Парку Гагарина» рассказала главный врач автономной некоммерческой организации «Самарский хоспис» Ольга ОСЕТРОВА.

- Я часто говорю родственникам пациента: «Наш кораблик отплывает. Мы с вами не можем этого изменить. Но можем сделать так, чтобы он отплыл не в бурю, не со сломанными мачтами, а ушел из тихой гавани – мирно и спокойно. А мы бы помахали вслед рукой, поплакали и улыбнулись друг другу. Потому что сделали все, что можно и нужно было сделать». Ощущение, что ты все сделал, как надо, утешает в горе. Умирающий успел увидеть вашу заботу, вы успели показать ему свою любовь. А когда человек уходит внезапно, остается недоговоренность.

- Хотя многие мечтают о смерти скорой и безболезненной, чтобы самому не страдать и близких не мучить.

- Недавно позвонил человек, ставший моим другом, он потерял жену четыре года назад в хосписе. И вот этим летом у него разбивается родной брат-близнец. Мы встретились, и он говорит: «Ольга Васильевна, какой я был глупец! Когда терял Лену, думал, что это самое тяжелое, что может быть. Но я был с ней, слышал ее последнее дыхание, успел ей сказать и прости, и прощай, и что я ее люблю. Я качал ее на руках в последнюю ночь. И это было прекрасное время». По его словам, лишь после внезапной смерти брата он понял, как Господь был к нему милостив, позволив так проводить жену. И сожалел, что с братом не было времени для прощания и проявления любви. Он считал тот период наказанием, а оказалось, это милость. Несмотря на то, что жена ушла в сорок лет.

- Поговорим о тех, кто создает эту «тихую гавань», из которой в последний путь уходят люди. В сентябре прошел семинар работников российских хосписов. Почему выбрали наш город?

- Повлияло несколько факторов. Самый важный - самарскому хоспису в этом году исполнилось 15 лет. Вместе с тем фонд «Вера», занимающийся поддержкой хосписов в России, три предыдущих обучающих семинара проводил в Москве. Во-вторых, москвичи захотели своими глазами увидеть, как идут дела в провинции. И, наконец, тут во мне борются два чувства – скромности и справедливости (смеется), наш хоспис, несомненно – настоящий. Он может быть моделью, и его можно показывать. К тому же мы особенно нуждались в поддержке. Хоспис сегодня в сложном положении. Фото8В течение15 лет мы работаем на территории Медицинской Компании «ИДК». В марте этого года собственник медкомпании сменился. И будущее хосписа стало неопределенным. Правда, уже после конференции, в октябре, нам сообщили, что на следующий год нам сохраняют помещение и благотворительное пожертвование, которое составляет 105 тысяч рублей в месяц. Но в мае, когда решалось, будет семинар у нас или в Москве, это не было известно. А кроме того, проблема отложилась на год, но она есть. И чтобы поддержать самарский хоспис всеми силами российских коллег, семинар прошел . Но и это не все. С 1999 года к нам ежегодно приезжают врачи из Великобритании и Швейцарии, которые сами находят средства на поездки. В этом году один из них, наш друг Брюс Клеменсон, пригласил с собой в Самару Роберта Твайкросса (один из основателей хосписной паллиативной помощи в мире – Ред.). И тот согласился, хотя в силу возраста уже пять лет за пределы Англии не выезжал. А в России до этого был всего раз – в 1992 году, на открытии первого хосписа в Санкт-Петербурге. Это очень воодушевило всех российских коллег, когда выяснилось, что наша страна имеет такое значение для одного из основателей хосписов. А мы порадовались за Самару, которую он выбрал для посещения.

- Что такое настоящий хоспис?

- Хосписная помощь должна быть бесплатной и всесторонней, необходимы и выездная служба, и стационар. Хоспис должен занимать активную жизненную позицию: в частности, обучать врачей, быть неким образовательным и просветительским центром.

- В Европе не сразу, но к середине 20-го века поняли, что безнадежным больным можно и нужно эффективно помогать. У нас тоже осознали (хотя пока не все), но только к концу прошлого века. Почему так затянули?

- Прежде всего сказалось коммунистическое воспитание. Мы ведь жили так, будто смерти нет. Этой проблемы просто не было.

- Здравоохранение у нас охраняло здоровье…

- И отношение к неизлечимым больным было как к отработанному материалу. К тому, что уже не поставишь в строй. Одно дело - реабилитация, после которой человек вернется на производство, а другое, когда люди уже не смогут…

-… пригодиться.

- Да. Наша государственная машина, к сожалению, работала так, что на эти «отходы» никто не обращал внимания. Поэтому у нас хосписы появились позже.

- У нас и сейчас государство не больно гуманное, зато ужасно «практичное». Сэкономить на умирающих для чиновников так естественно. Но, говорят, хосписы экономически выгодны. Это так?

- Несомненно. Взгляд дальше собственного носа убедительно показывает, что хосписы – одно из самых экономически выгодных вложений государства. Хоспис не так уж и дорог. Здесь нет операций, не требуется высокотехнологическое оборудование. Медикаменты составляют небольшую часть расходов - нужны человеческие условия и люди. Но хоспис делает главное: он помогает пациенту и сохраняет близких. Вокруг каждого онкологического больного, в случае нормальной функциональной семьи, всегда образуется «ближний круг». Это может быть и один человек. Но фактически меньше трех не бывает. А порой и десятерых. И когда семью оставляют без поддержки, наедине с больным, у которого с каждым днем появляются проблемы, и физиологические, и психологические, и духовные, тогда все, кто находится вокруг онкобольного, включаются в атмосферу хаоса и сгорания.

- И они уже не работники, уходят в отпуска…

- Даже если и присутствуют на производстве, ничего толкового они сделать не могут. Фактически в 99 процентах случаев мы приходим в семью разрушенную. Старого уже нет. Новое представляется кошмарным. Хоспис как бы строит семью заново, спасая родных и близких от паники и ужаса. И тем самым, получается, хоспис сохраняет людей для жизни и работы.

- Еще есть статистика, что от 60 до 70 процентов вызовов «скорой» приходится на потенциально хосписных больных. Это при нашем-то дефиците врачей и машин. В итоге «скорую» по пять часов ждут и не всегда могут дождаться те, кого можно было бы спасти и кто в идеале смог бы вернуться в строй.

- Да, это так.

- Опять же если человека довозят до реанимации, его порой там и оставляют до самого конца. Его не лечат, он неизлечим, но место занимает. Вот еще один аргумент для бездушного, но рачительного чиновника. Так?

- Несомненно. Хотя два последних фактора не столь существенны. Потому что он все-таки бюрократ, тот, кто экономическую выгоду ищет. И, хотя письменного указания, конечно, нигде нет, негласно действует правило – «скорой» к онкологическим больным не выезжать. Реальная практика: «скорая» приезжает к такому больному трижды, но после третьего укола родным и близким умирающего говорят: «Вы эту проблему решайте сами». Врачей «скорой», которые, разрываясь между двумя вызовами, делают выбор в пользу больного, которого еще можно спасти, тоже можно понять. Но семья этого не поймет и больной тоже. Посему да, это действительно нерациональное использование ресурсов, только если есть альтернатива. А альтернатива – хоспис.

- В Волгограде – городе, сопоставимом с Самарой, действует областной клинический хоспис, в котором четыре отделения. А что у нас?

- Да, там хоспис на сто коек. А , кроме нашего на четыре коечки, есть хоспис при городской больнице № 7 – на Управленческом. Там 22 койко-места. В какой-то мере потребность в хосписной помощи удовлетворяется.

- В какой?

- Есть нормы. У нас должно быть примерно 100 коек на город.

- Не мало при таком количестве онкологических больных?!

- Сейчас к этому отношение меняется. Открываются, кроме хосписов, отделения паллиативной помощи, которые берут менее тяжелых, чем терминальные (безнадежные – Ред.) пациенты. Но из умирающих больных действительно примерно столько хотят быть госпитализированы. Потому что терминальное время жизни составляет от двух до шести месяцев. Среднее время наблюдения за пациентом нашего хосписа - два с половиной месяца. И ни один человек, включая нас с вами, не захочет столько времени лежать в больнице. Более того, если дома хоть кто-то есть и помощь на дому оказывается на достаточном уровне, только один из пяти пациентов хочет госпитализации. Да и то чаще делает это под давлением обстоятельств. Он хотел бы быть дома, но понимает, что там все устали, надо дать им отдых. К примеру, пару недель назад выписалась от нас 92-летняя бабулечка. Месяц отлежала, дома у нее никого нет, раз в день приходит социальный работник. Дочери 74 года, инвалид. Но она все равно выписалась со словами: «Я хочу уйти дома».

- А я думала, к вам так сложно попасть.

- Только на прошлой неделе мы искали, кого госпитализировать – у нас всего 4 койки и 47 человек под наблюдением на дому. Мы среди них не нашли желающего лечь в хоспис, положили вновь взятого пациента. Потому что если боль купирована, все симптомы под контролем, люди предпочитают оставаться в родных стенах. Хотя есть у нас правило: мы не кладем повторно, если прошло меньше трех- пяти месяцев. Есть и семьи, которые бы вообще оставили нам своего больного до конца. Но здесь точка зрения такая: мы кладем больного в хоспис, потом возвращаем в семью. Чтобы родные и близкие тоже становились зрелыми. Мы еще и воспитательную функцию выполняем. Это неправильно – забрать человека в стационар хосписа, оставив дома его 50-летних детей, которые не взрослеют, приходят, садятся в дальнем углу палаты, а через две минуты выходят. Надо их обучить. И пусть они сейчас не скажут спасибо, но через 20 лет, когда уже к ним придут их дети, помня о том, как те заботились о своих родителях, вот тогда они скажут спасибо. Это тоже задача хосписа – очеловечивание некоторых, даже если сами они этого не хотят. Был у нас пациент. Ему было 86 лет, и он пролежал у нас два месяца, потому что жена говорила: «Я так устала, я инвалид, а дети в Москве». В конце концов его все равно пришлось выписать. Хотя мы бы его оставили и до конца. Но он плакал почти не переставая, говорил: «Все здесь хорошо – и уход, и люди. Но я хочу домой, пускай меня заберут и пусть даже за мной не ухаживают».

- Ужас какой!

- Каждому из нас важно быть нужным не только чужим, но и своим тоже.

- Наверное, последним - важнее всего.

- Да. И его забрали. Он еще две недели был дома. Жена потом была благодарна.

- За то, что помогли ей выполнить свой последний долг?

- Да, это было уже не такое длинное время. И она это сделала для себя и для своего будущего.

- Получается, той материальной базы, что у нас есть на сегодня, вполне хватает?

- Нет. Все-таки сто коек должно быть на миллионный город. Если бы меня спросили, я бы сказала, что нужны хосписы на пятнадцать, допустим, коек в каждом районе города. Чтобы это было близко и удобно для родственников. В Москве именно так все организовано. И выездной службе работать удобнее. Сегодня, например, обратились родственники пациента из кошелевских Крутых Ключей. Понятно, что выезд туда займет полдня, а то и весь день будут заняты и врач, и машина. Во-первых, пробки, во-вторых, бывает, мы у больного два-три часа проводим на дому. Это же не пришел, сделал укол и – по следующему адресу. Хосписная помощь – это присутствие. Столько – сколько нужно.

И еще об идеальном хосписе. Это должно быть отдельно стоящее здание. Обязательно с садом, цветами и возможностью выхода (выезда) на прогулку для каждого пациента. Я уж не говорю – из каждой палаты, как практикуется в мире и в Москве или Санкт-Петербурге. Там из каждой палаты есть выезд с колясочкой на улицу. Наши пациенты летом с удовольствием проводят время в закрытой беседке – чай пьют с родственниками, беседуют. Такой уголок природы обязательно должен быть. Это тоже лечит душу. А значит, и тело.

- Мать Терезу знают во всем мире и все. А вот Сесилия Сандерс (создатель первого в мире хосписа – Ред.) популярна в основном среди продолжателей ее дела. У лондонской медсестры Сесилии был свой путь – смерть мужа от рака. Как приходят в ваш хоспис?

- В нашем хосписе работают 25 человек. Люди приходят по-разному. Я, например, пришла в свое время из медуниверситета. С человеком, который впервые сказал слово «хоспис» – это Марина Александровна Шампанская, жена Владимира Игоревича Карнауха. Она умерла в 2005 году от рака желудка и тоже была нашим пациентом. Хоспис начался с визитов на дом к людям, у которых были боли и которых «сарафанное радио» приводило к Марине. Через год это была группа из восьми человек – четыре доктора и столько же медсестер. И стало понятно, что это надолго.

Приходят девочки-студентки, чтобы подработать в ночное время. Некоторые остаются на годы. Или есть у нас в стационаре достаточно новый сотрудник, младшая медицинская сестра. У нее дочь умерла от ВИЧ. Хоспис им помогал. Она говорит, никогда не думала, что так в ее жизни все обернется. Работала продавцом и по сути им была. Продавец и работник хосписа – профессии почти полярные. Но она замечательный, прекрасный работник хосписа. Разными путями попадают сюда. Но все-таки неверующему человеку в хосписе работать, наверное, не стоит. Потому что это опасно.

-?!

- Работая в хосписе, ты не поможешь, если не участвуешь сердцем. Ты будешь что-то делать, оказывать какую-то помощь, но счастья от общения с пациентом и его счастья от общения с тобой не случится. Настоящее общение без сердца невозможно.

- А многие врачи говорят, что нельзя пропускать боль пациента через собственное сердце. Иначе оно не выдержит. И это говорили те, кто спасал людей, ставил их на ноги. В хосписах стопроцентный летальный исход. Как с этой болью жить?

- Вот мы и возвращаемся к вере. Она - источник, из которого сердце может черпать силы. Независимо от конфессии, поэтому у нас работают люди разных вероисповеданий. Но когда у человека истощается сердце, но он верующий, оно снова может наполниться оттуда (показывает вверх). Когда ты отдаешь только свое, да – нельзя чужую боль пропускать. А вот когда ты отдаешь от Божьего, тоже тяжело быть посредником, и ты порой истощаешься, но ты можешь восполнить потери. Это важно. Потому что настоящая хосписная помощь – именно тогда, когда она идет через твое сердце.

- Порой врач говорит: «Медицина в вашем случае бессильна» и умывает руки, обрекая больного на мучительную смерть. А вы в хосписе доказываете, что это не так, что можно помочь и умирающему.

- Не только умирающему. Не раз пациенты меня просили: «Ольга Васильевна, когда я уйду, вы моих не оставляйте». Отношения с хосписом у многих сохраняются. Был у нас чудесный молодой пациент Сереженька, архитектор, он проектировал в нашем Иверском монастыре. А у него замечательный папа, который продолжал общение с хосписом, наверное, в течение семи лет. Помощь родственникам, уже потерявшим близких, - важный аспект работы хосписа. Хотя эта помощь бывает нужна не всем. Люди разные. Кто-то переживает горе в себе. Кто-то впадает в агрессию, считает, что все вокруг виноваты. Но кому-то, и таких достаточно много, помощь извне необходима. Именно от тех, кто был с ними рядом. Вам есть о чем поговорить. Даже близкий друг, который не находился в момент утраты плечом к плечу, он ничего этого не знает.

- Сколько человек прошло через хоспис?

- За все время более четырех тысяч человек.

- Огромная цифра. Но когда подумаешь, что можно было бы…

-…облегчить уход гораздо большему числу умирающих? Да. Вместе с тем хоспис захватывает самую, я бы сказала, болевую точку. Если представить гору из разных жизненных ситуаций, то самые трагические находятся на вершине. Там, где боль вообще не купируется, где пациент кричит непрерывно и жалуются соседи. Тогда в поликлинике говорят: «Ой, вам только в хоспис надо, там подберут обезболивание». Или психологически тяжелая ситуация. Близкий больного не владеет собой, плачет даже на работе. И обязательно найдется среди коллег кто-то, кто уже получил помощь хосписа либо знает таких. То есть мы захватываем точку пульсирующей боли.

- Но если точка разрастается, сил-то ваших не хватает.

- Не хватает. Несомненно, город нуждается в расширении хосписной службы. Потому что мы закрываемся время от времени даже на прием выездной службы. Ведь нельзя поставить на ожидание 20 человек, через месяц позвонить очереднику и сказать: «Мы к вашему близкому придем завтра», а в ответ услышать: «Он две недели назад умер». Это огромная травма двусторонняя. И мы отказываемся ставить в очередь, просим просто перезвонить в конце следующей недели, например…

- Отказывать тяжелее, чем наблюдать страдания и общаться со смертельно больными людьми и их убитыми горем близкими?

- Отказывать очень тяжело. Это ощущение собственной беспомощности. Знать, что помочь можно, но не помогать… Но возможности наши человеческие. Вот вчера (в воскресенье – Ред.) я была на работе в стационаре. Позавчера была у пациента, который на дому… Но у нас чудесная работа, самая лучшая на свете (улыбается).

- Иногда физическую боль можно купировать, а душевную – никак. Как сделать, чтобы человек ушел с миром?

- Попросить прощения у Бога, успеть простить всех самому и попросить прощения у тех, кого обидел – три важные духовные задачи, решить которые помогают работники хосписа. Нам надо подвигнуть человека задуматься о душе. Чтобы он смог посмотреть в небо. Пациент часто не понимает, отчего «болит душа», и надо просто долго разговаривать. Чтобы он рассказывал о своей жизни и в итоге сам понял, в чем его проблема. Для него самого, как правило, это становится открытием. Что вот, оказывается, есть боль внутри. Он ее всегда чувствовал, но не знал, чем она вызвана. У нас здесь особое место примирения близких. Часто бывает, люди поссорились, годами не виделись, не разговаривали, и вот мирятся.

У нас была удивительная ситуация. В Зубчаниновке брат и сестра рассорились 25 лет назад из-за наследства: родители оставили дом брату, который с ними жил, и ничего не оставили сестре, жившей неподалеку на той же улице в лучшем доме. Дети их учились в одном классе и даже не общались. Сначала у нас в хосписе умер пациент, который хотел помириться с сестрой. Его жена звонила ей, но та сказала: «Вот когда вы принесете документы на раздел, тогда я с вами помирюсь».

Проходит год или два. Еду я на выезд и вижу очень знакомую улицу. Общаюсь с больной и начинаю понимать, что, возможно, это вторая участница той истории. Сказала, что был у меня на этой улице больной. Вдруг она начинает плакать: «Да, я тогда не пошла, и Бог меня наказал. Сейчас я ухожу сама, им звонила, но они не хотят примирения». И я сама позвонила дочери бывшего своего больного: «Я вас очень прошу, остановите зло. Пускай она не была тогда права, она сейчас это поняла. Вы простите ее». Они помирились. Дочка пациента ее простила, и дети, внуки наконец-то смогли общаться. Семья восстановилась. Не сразу, но это случилось.

Такое хоспис делает много раз. Часто это происходит в стационаре с теми бабулечками и дедулечками, которых нам бы поначалу отдали навсегда.

- Кто-то говорит, что так любит своего родственника, что не может видеть его страданий. А вы учите их со-страдать.

- Именно так. Хоспис не только помогает уйти больному, но и помогает его близким жить и становиться более зрелыми.

- К вопросу о зрелости. В Европе на 20 больных приходится почти 100 волонтеров. А как у нас?

- У нас постоянных волонтеров человек семь-десять. Не очень много, но этими людьми надо заниматься, им самим нужны поддержка, обучение. В хосписах должна быть должность координатора волонтеров. Работа волонтера - это в первую очередь реализация собственных внутренних потребностей. Кто-то сажает цветочки, кто-то стрижет больных, кто-то просто разговаривает с пациентом, кто-то с ним гуляет. Кто-то с кем-то начинает дружить. Хотя это очень сложный аспект. У нас была очень хорошая девочка, которая подружилась с одним из пациентов. Для него было важно успеть написать мемуары. И девочка к нему приходила в стационар каждый день, а когда его выписали, то и домой - помогала их писать. Это была замечательная дружба, но когда пациент умер, она ушла из хосписа.

- Ольга Васильевна, вы очень много даете пациентам, а они вам? Чему-то вы у них учитесь?

- Конечно. У каждого человека обязательно что-то берешь. Одну пациентку не посещают близкие. Но у нее нет обиды. Она радуется: «Ой, они хотя бы отдохнут. Я им вчера позвонила и сказала, чтобы и не приходили». Сейчас у нас лежит дедулечка, который уже четвертый раз попадает в стационар – каждые полгода. Мы его наблюдаем два года, срок жизни у каждого свой. У него печени практически нет. Чем он живет и как, непонятно. Но он полностью сажает огород, делает заготовки, варенья. «Болит, мой хороший??» - «Болит, на этом боку вообще не могу спать, но вот три ночи искал позу и нашел, теперь сплю». Хотя сейчас уже боль у него сняли, стало получше. Если бы он все время лежал, давно бы умер, а так живет через не могу. Даже от противного можно приобрести жизненный опыт. Делай так, а вот так не делай. И еще одно. Вся практика работы в хосписе доказывает, что даже когда человек просит об эвтаназии – это лишь мольба о помощи. Поэтому хоспис называют альтернативой эвтаназии. У нас был пациент с метастазами в печени, и у него был ужасный зуд из-за этого. Он чудом спасся от суицида. Приготовил веревку, повесил ее на лоджии. Хотел свести счеты с жизнью, пока жена пошла с собачкой погулять. Потому что, говорил, когда 20 дней подряд без секундной передышки раздираешь всего себя в кровь и ничего не можешь с этим поделать, терпеть уже нельзя. А собачка спустилась с третьего этажа на первый и вдруг с лаем побежала обратно. Жена зашла, а он стоит на табуретке. Когда пациент попал в хоспис, этот зуд сняли, с ним говорил священник, он покаялся, сказал: «Чуть было не согрешил».

- 15 лет – срок для хосписа немалый. Появился опыт, а уверенность в завтрашнем дне есть?

- Есть периоды особого риска, сейчас, к сожалению, переживаем такой. Во-первых, в хосписе много новеньких – несколько студентов, работавших у нас с первого курса и даже учась в ординатуре, стали врачами и ушли в разные медучреждения; во-вторых, тревожит нестабильность территориальная – как долго мы сможем занимать нынешнее помещение, неизвестно; в-третьих, финансирование волнует безусловно. Финансирует хоспис региональный бюджет, он покрывает 50 процентов наших затрат. Проходим через процедуру торгов. Это очень сложно и тяжело. Стоимость койко-места реально составляет 2000 рублей, платит за него государство 700 рублей. Но на будущий год вместо 3 миллионов из-за сокращения финансирования здравоохранения нам снизили сумму до 2 миллионов – на 30 процентов! Как мы это переживем, не знаю. Я региональный минздрав проинформировала еще раз. Но если нас не услышат, то этот миллион надо будет где-то искать. Принцип хосписной помощи – это бесплатность. Мало того, у нас и благотворительные пожертвования родственников в период наблюдения запрещены: твоему близкому помогают безвозмездно. Если захочешь, то потом, после 40 дней можешь помочь, следующему. Один-два человека за год потом помогают. У многих, правда, и возможности нет.

Поэтому деньги приходится искать. Есть у нас программа «Сто по тысяче», когда организации ежемесячно перечисляют от 1000 рублей хоспису по договору. Кто-то и больше. По 10 тысяч перечисляют Издательский дом «Федоров», банк «Солидарность», 15 тысяч – «ВолгаТрансстрой». Это позволяет сохранить бесплатность помощи и иметь какие-то средства на развитие. Только на стационар нужно, дополнительно к государственному, 150 тысяч ежемесячно. А выездная служба, а бензин? Государство дает только на зарплату – 4-5 тысяч в месяц и на медикаменты – по 62 рубля на выезд.

- А обезболивающие препараты? Они же очень дорогие.

- Они идут через поликлинику. Раньше, действительно, были проблемы. Но лет пять назад мы начали читать лекции в поликлиниках. В каждой поликлинике города побывали. Над качеством обезболивания хоспис вместе с онкоцентром работает.

- А как вы ищете спонсоров?

- Делаем рассылки, хотя, возможно, они как спам проходят. Стыдно сказать, но я в этом году не была ни у одного благотворителя, но только потому, что и так на работе с восьми до восьми, зачастую включая выходные. Просто нет ни физических, ни моральных сил.

- Потому что деньги просить даже на благое дело нелегко?

- Нелегко. Много приходится слушать, что у этих стариков есть дети и внуки…

- … что мы, мол, налоги платим.

- Да. А также – очень часто! – что вот когда нам губернатор скажет помогать, мы будем. Мы помогаем только тем, кому сказал губернатор.

- Ох, как охота, чтобы губернатор на очень-очень важном совещании встал, кулаком стукнул и с трибуны велел хоспису помогать!

- Я думаю, они ждут письменных указаний.

- Ну, Николай Иванович и устно кого хочешь убедит. Другое дело, что сам он о вашем хосписе, может, еще и не слышал.

- Наверное. Он же еще не так давно у нас. Но я о другом. Вот сейчас в Казани строят детский хоспис. Строят всем миром. Допустим, проектная документация стоила два миллиона, а организация проектная выполнила работу бесплатно. И кирпич, технику дают бесплатно.

- Казань особенная. Недавняя авиакатастрофа показала, что там беда общая, даже таксисты возили всех в аэропорт бесплатно, в отличие от московских, которые после теракта цены вздували.

- Ну, Москва – город контрастов. Там и волонтеров много, и благотворителей столько, что в фонде «Вера» говорят, они могут себе позволить отказаться от денег фирмы с сомнительной репутацией. Хосписы и должны быть щепетильны. Потому что настоящее требует настоящего.

Беседовала Лидия Караулова

Комментарий

Ирина Скупова, Уполномоченный по правам человека в области:

- Как бы ни был человек окружен близкими в последний период своей жизни, он все равно остается один на один перед ужасом неизбежного ухода. Как ни странно, но его не могут разделить даже родные люди. А врачи хосписа – могут, облегчая страдания и помогая человеку обрести душевный покой, сохраняя достоинство личности. Они – больше, чем медперсонал; они – ангелы–хранители не только пациентов, но и их семей. Эта работа требует такой отдачи и таких душевных сил, что негоже их тратить на финансовые и организационные вопросы. Сейчас их у нашего Самарского хосписа накопилось достаточно, чтобы государство в лице руководства области и минздрава оказало поддержку, мобилизовав возможных спонсоров и урегулировав правовые вопросы с помещением и земельным участком, а в перспективе – изыскав средства на развитие хосписной помощи.

Помимо общего гуманистического посыла, нужно сказать, что люди, основавшие хоспис (а поначалу они оказывали эту помощь бесплатно, посещая безнадежных больных на дому после своей основной работы), заслуживают огромного уважения и поддержки. Владимир Карнаух, Ольга Осетрова и вся их команда – это люди с совершенно незаурядными личными качествами, не говоря уже о профессионализме. И все, что они делают, – это не работа в обыденном понимании. Это – миссия, душа и смысл жизни!

РЕКВИЗИТЫ

АНО «САМАРСКИЙ ХОСПИС»

Адрес фактический: 443067, г. Самара, ул. Гагарина, 85-а.

Адрес юридический: 443082, г. Самара, проспект Карла Маркса, 19-116

Тел. 262-22-41; 262-22-42

Тел/факс 262-22-41

e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Р/счет 40703810654080101010 в Поволжском банке ОАО «Сбербанк России» г. Самара, Самарское отделение №6991

К/счет 30101810200000000607

БИК 043601607

ИНН 6311042068 КПП 631101001

Код ОКПО 48135956

Код ОКВЭД 85.11.1

ОКАТО 36401000000

ОКОГУ 49013

Управляющий делами - главный врач Осетрова Ольга Васильевна на основании Устава