«Холодное танго». Реж. П.Чухрай
Тот случай, когда вопрос зачем сейчас нужен фильм о событиях 60-70-летней давности, не возникает. Не только для того, чтобы помнили. Чухрай делает историю, произошедшую в предвоенной, военной и послевоенной Литве, актуальной для современной России. Большая история, битва идеологий, борьба не на жизнь, а на смерть — все там наверху. На грешной земле — люди, умы которых меняющиеся государственные идеологические установки затрагивает лишь по касательной, зато жизнь и душу меняют кардинально. Большая история заставляет маленьких людей на коротком временном отрезке почувствовать себя жертвами и палачами, героями и предателями, властителями и рабами. У каждого из героев есть свой подвиг и свое предательство. Никого нельзя назвать мерзавцем, но и восхищаться некем. Для тех, кто сейчас клеит идеологические ярлыки, пытается поделить общество на правых и виноватых, безупречных и подлецов, отважных львов и скользких жаб, весьма своевременное напоминание.
240 тысяч
Цифры завершают фильм. «240 тысяч евреев погибли во время оккупации Литвы фашистскими войсками».
Макс встречает войну подростком. Чудом избегает гибели. Остается один — без матери и сестры. Прячется в собственном доме, который фашисты передали лояльной литовской семье. Хозяйка семьи порывается опасного мальчика из дому вышвырнуть, отец рискует, оставляя подростка в чулане на всю войну. Их дочь Лайма — ровесница Макса. Подростки целые дни проводят вместе. Первая любовь. «Я тебя выбрал» — произносит Макс. Много лет спустя, уже в советской Литве Лайма вернет эту фразу Максу: «Это я выбрала тебя».
Однажды немецкий офицер, зайдя в дом, где нет взрослых, воспользуется ситуацией. Литовка Лайма изнасилована немецким офицером на глазах еврейского мальчика, который не рискнул выйти из своего укрытия. Это событие определит всю дальнейшую жизнь. Лайма и Макс теперь обречены не вечную любовь-ненависть, на измены и ревность, на вспышки страсти и холодное отчаяние. Фашисты уйдут, на смену придет советский уклад со своими особенностями отношений в семье, в обществе, между нациями.
Редкий случай, когда кино говорит не только о жертвенности евреев в годы войны, но и об их мере ответственности, об их части вины в планетарном кошмаре. Благоразумие, обернувшееся трусостью — это тоже вклад в холокост. Увы, персонаж, который в сценарии был противоречивым, объемным, живым, в исполнении Реналя Мухаметова оказался плоским и одномерным. В треугольнике литовка-русский-еврей (Юлия Пересильд-Сергей Гармаш-Реналь Мухаметов) именно еврейский угол оказался не острым, а прямым. Актер держит только одну ноту — исступленного желания искупления, чем сильно проигрывает подростку, который сыграл Макса в отрочестве.
260 тысяч
«260 тысяч литовцев были насильно выселены из Литвы в годы советской власти».
Юлия Пересильд в роли Лаймы — оказалась смысловой и эмоциональной доминантой картины. Литовский угол, нарушив расчисленную геометрию, оказался в центре художественной конструкции. Лайма независима, вздорна, элегантна, вульгарна, беззащитна, горда, уязвима. По сути, Пересильд сыграла судьбу всей страны и нации середины 20-го века. Жертва насилия — безусловно. Гордячка и мракобеска — точно. Сильный характер, который ломается, но не гнется — вот и поломался. Причем, сразу в нескольких местах.
Взрослая певица Лайма в ярком красном платье поет в ресторане. Среди публики — и новые «оккупанты» — советские офицеры, и «оккупированная» местная интеллигенция. Репертуар под стать времени — «Что сказать вам, москвичи, на прощанье?». Европейский шарм, легкий прибалтийский акцент, высветленные до обесцвеченности волосы, ярко-алое французское платье и черный американский цилиндр вместе с советским репертуаром создают такой степени маньеризм соединения несоединимого, что точнее и не придумаешь.
Отец Лаймы, приютивший еврейского подростка при немцах, при советах оказывается в рядах «лесных братьев». Жизнь в лесу подкашивает здоровье. Теперь уже еврей Макс должен вернуть долг и спрятать отца своей любимой. Но вот фотодоказательство — полутесть в лагере на фоне трупов сожженных евреев. Фото оказывается несколько лукавым — он сам не сжигал, он «только уголь подвозил». Вот и все... Это кино о тех, кто вел к вагонам составов в Сибирь, прятался по чуланам, пел не свои песни, уголь подвозил, помогая костру ненависти полыхать и дальше.
120 тысяч
«120 тысяч советских солдат погибли при освобождении Литвы от немецко-фашистских захватчиков».
Русский угол оказался не совсем русским. Сергей Гармаш играет своего офицера Таратуту, педалируя его украинские корни. Суржик, фрикативное южнорусское «г», протяжные украинские песни под водку, гармонь и слезы. Таратута хочет мира и согласия, но ни в ком не находит единомышленников — ни в литовцах, ни в евреях, ни в своих. И сдадут его свои, а литовцы и еврей под этим подпишутся.
Сделать выбор
Художественное послание Чухрая гуманистично, актуально и точно рассчитано. Фильм имел все шансы стать событием, но не станет. Главное, что мешает фильму «взлететь» — это, как ни парадоксально, высокая операторская культура. Операторы давно вышли из тени, они все чаще получают долю своей славы, наравне со «звездами-актерами» и режиссерами. У этой медали не сегодня и не вчера появилась оборотная сторона. Тонкие игры с цветами (черный-белый — красный в ресторане, зеленый-коричневый в лесу, черный-желтый в доме), изысканные живописные композиции кадров, оригинальные лучи подсветки, контражуры, игры теней — весь этот прекрасный операторский арсенал органичнее смотрелся бы на страницах глянцевого журнала, а не в кино про суку-историю, которая прошлась по душам и жизням, втаптывая все человеческое в грязь. Если к этому добавляется еще и среднестатистическая компьютерная графика, то дистанция между зрителем и экранной историей увеличивается до неприлично больших расстояний. Режиссер рассказывает про живых людей с исковерканными судьбами, а оператор их снимает как персонажей салонной драмы для «Харперз базара». Диссонанс этот бередит и раздражает от начала до конца, как неуместная и бестактная эстетизация страданий узников.
Но и режиссер очень часто уступает натиску продюсеров, у которых, как известно, в глазах вместо художественной палитры доллары с нулями. Самое начало картины — еврейских детей насильно увозят от матерей в госпиталь для немецких солдат. Там детям предстоит стать донорами крови для раненых. Донорами до своей смерти. По пути грузовик вынуждено останавливается. Одна из матерей, которая добежала до машины, умоляет охранника-литовца в обмен на украшение, отпустить ее детей — сына и дочь. Охранник согласен отпустить только кого-то одного. Кого — решать матери. Жуткий эпизод? Конечно. Рвет душу на части? Никак нет. Просто потому, что несколько десятков лет назад я уже свое отрыдал на аналогичном эпизоде в романе Уильяма Стайрона «Софи делает выбор», а затем и над фильмом-экранизацией Алана Пакулы, где этот нечеловеческий выбор делала актриса Мэрил Стрип. Прямая неотрефлексированная цитата оборачивается почти плагиатом. И это картину губит на корню. Воленс-ноленс почти с самого начала начинаешь анализировать «Холодное танго» на предмет художественных заимствований и находишь их тьму. По всей ткани фильма рассыпаны приветы от Роберто Росселини и Анны Маньяни («Рим-открытый город»), Витаутаса Жалакявичюса («Никто не хотел умирать»), Валерия Рубинчика («Венок сонетов»), Алана Пакулы («Выбор Софи»), Иштвана Сабо («Мефисто»), Франсуа Трюффо («Последнее метро») и прочая, прочая, прочая. Да, эти цитаты не так прямолинейны, как начальная. Да, это приветы от прекрасных мастеров. Но ведь и Павел Чухрай — один из лучших режиссеров нашего кино. И он достоин, чтобы его открытия цитировали, а не он вставлял в свое достойное кино находки предшественников.
Творцы и финансисты
Представить, что честнейший и талантливейший Чухрай в своей картине сам снебрежничал, потому что очень торопился, я никак не могу. У нас не так много самостоятельных режиссеров, которые дорожат не только талантом, но и репутацией, чтобы подозревать одного из них в том, что он наплевал на художественный результат, чтобы не превысить смету и уложиться в сроки.
Уверен, проблема, когда продюсер целиком и полностью задавил режиссера в российском кино, становится просто кошмарной. Удручающие художественные результаты российского кинематографа последних лет — тому свидетельство. Гламурно-глянцевая картинка — это требование продюсеров, которые убеждены, что зритель ничего другого не воспримет. Расхожие штампованные образы и сюжетные ходы — из этого же убеждения, что зритель хочет смотреть только то, с чем уже знаком. Переживать в сто десятый раз одну и ту же трагедию — это очень щадящий режим для зрителя, который ходит в кино, чтобы отвлечься от серых офисных будней. Вот эти законы и заблуждения определяют правила в нашем кино в последние лет 7-8.
А теперь я хочу спросить господ-продюсеров: «Ну и что, помогло вам это?» Посмотрите на бокс-офисы, где показатели отечественной продукции демонстрируют печальные цифры. Может, представления о зрителе пора подкорректировать? Может, стоит все-таки довериться тем режиссерам, которые вопреки всему сохранили свой стиль и почерк? Хотя с каждым годом их становится все меньше. Павел Чухрай из тех, кто борется с продюсерским кинематографом. Борется так же отчаянно, как его отец — великий Григорий Чухрай боролся за человечность и художественную правду с придурками из идеологического отдела ЦК КПСС. И, как показывает практика, несмотря на все грозное величие, ЦК КПСС иногда сдавалось. Продюсеры — мейджоры в РФ пока непобедимы.
