«Подозреваемый в краже настольной лампы заявил, что просто хотел почитать», - прочитала я в полицейском протоколе и сразу вспомнила про антипиратский закон

Года два назад мой коллега встревоженно сказал: «Нужно срочно качать фильмы, чтобы им насолить, а то эти сволочи протащат свой антипиратский закон, и мы больше ничего не увидим». «Да будет тебе, - возразила я, - как можно протащить закон, связанный с интернетом? Из этой затеи ничего не выйдет, мне кажется». Коллега только посмеялся надо мной, припомнив, что я живу, под собою не чуя страны, и что у нас тут возможно, что угодно. Я тут же побежала качать фильмы, повторяя про себя: «Эти сволочи, эти сволочи», и первое время этот рефрен меня очень тонизировал, потому что я думала, что занимаюсь крайне опасной деятельностью. Мне казалось, если вдруг кто-нибудь пронюхает, что я не только бесплатно скачала, но и абсолютно даром посмотрела четыре раза португальский фильм "Табу", то со мной случится какая-нибудь печальная история. Ну, допустим, придут люди в чёрном («эти сволочи»), постучат в мою дверь, на которой разноцветными акриловыми красками написано «Par excellence» и нарисован раскрытый зонтик, и скажут: «Так-так. Отдай нам жёсткий диск и заплати штраф в сто тыщ миллионов». И страшно будет не от того, что им захочется от меня таких невероятных деньжищ, а от того, что сами они возьмут мой диск и потихоньку пересмотрят все прекрасные фильмы, скачанные мною с торрентов. И ладно, если пересмотрят и поймут, что эти фильмы – прекрасны, а если нет? Что, если они даже не сумеют получить удовольствие, какой же тогда смысл в том, чтобы я отдавала им жёсткий диск? А ведь они, скорей всего, не получат никакого удовольствия: когда это люди в чёрном, откуда ни возьмись приходящие к кому-то в дом с карательными целями, разбирались в киноискусстве? Словом, мне было бы обидно, если бы со мной произошла такая история. Тем не менее я продолжала качать фильмы. Среди них было великое кино, например, с виду совсем простенький, но очень мудрый фильм Вуди Аллена «Ты встретишь таинственного незнакомца». Понятия не имею, как отнесся бы сам режиссер к тому факту, что я трижды начинала и бросала смотреть его картину, но в любом случае первые двадцать пять минут я посмотрела трижды совершенно бесплатно. Конечно, при этом я дрожала от страха, потому что нарушала закон. Сидела в тёмной комнате, дрожала и смотрела на Энтони Хопкинса (тут, вероятно, я должна подчеркнуть, что он красиво постарел, но дело в том, что я не помню ни одной роли, в которой он выглядел бы молодо). Либо меня оштрафуют, думала я при этом, либо приговорят к общественным работам, и уж наверняка подвергнут осуждению, а это очень неприятно, особенно если предположить, что где-нибудь найдутся скверные люди, которые, узнав о моём позоре, не только не посочувствуют, но ещё и позлорадствуют. Кроме того, многое было мне просто непонятно. Казалось, что антипиратский закон полон такой словесной казуистики, которая предназначена специально, чтобы всех запутать. Воплощение же его в жизнь представлялось мне весьма сомнительным, но все вокруг говорили, что «эти сволочи» всё равно нам всё запретят. Радовало меня лишь то, что на моей стороне был французский режиссер Жан-Люк Годар. Считается, что он был одним из тех режиссеров «новой волны», кто произвел переворот в мировом кинематографе. Не знаю насчёт мирового кинематографа, но в моей жизни он произвел настоящую революцию, поскольку в первом же фильме, который я увидела, Годар предъявил мне совершенно непривычного Жан-Поля Бельмондо. Так вот, Жан-Люк Годар оказался моим сообщником в вопросе морального сопротивления антипиратскому закону. В одном из своих интервью он сказал, что нет ничего глупее запрета на скачивание фильмов из интернета, потому что его невозможно осуществить. И вообще, сказал Годар, меня смешит вся эта трескотня вокруг авторских прав. Получается, что и за каждое прочтение любимой книжки всякий раз нужно снова и снова платить, добавил Годар. Я всегда рассуждала примерно так же, но поскольку я не Жан-Люк Годар, скорее всего, меня бы подняли на смех, позволь я себе высказаться в том же духе. Кстати, люди в чёрном ко мне не пришли и жёсткий диск не отобрали. Не пришли они и ни к кому из тех моих друзей, кто точно так же качает фильмы из интернета. И сейчас я думаю: а над чем так смеялся мой коллега, когда я сказала, что закон, который призван воспрепятствовать в том числе и скачиванию фильмов, никогда не будет работать?

Вот это, пожалуй, самое главное: почему такие простые вещи поначалу кажутся смешными или странными. Может быть, людям просто нужно время, чтобы сообразить, что правы бывают не только они? Надо вам сказать, что когда над тобой слишком часто смеются или крутят пальцем у виска, рано или поздно желание что-либо обсуждать просто отшибает физически. Зная, что всё равно прослывёшь сумасшедшей, не очень хочется высказываться, даже будучи уверенной в своей правоте. Вполне достаточно думать так, как ты думаешь, и помалкивать. История всех моих высказываний, связанных с насущными проблемами, примерно одинакова. Лет двенадцать назад, когда я рассказывала в редакции газеты «Репортёр», что творится в наших поликлиниках, мои коллеги недоверчиво качали головами и повторяли: «Ну, надо же! Только с тобой могло такое случиться!» То же самое они говорили и в ответ на мои истории про ЖКХ, и про службы социального обеспечения, и про всё остальное. Иногда я чувствовала себя врушкой: в самом деле, если всё это случается только со мной, если только я имею дело со взяточниками и непрофессионалами, может быть, все они являются плодами моей личной фантазии? Интернета, а вернее, соцсетей в том виде, в каком они существуют сегодня, тогда ещё не было, а потому и не было тренда под названием «Моя Гражданская Позиция» в самом распространенном варианте: в перепостах с возмущенными комментами о «кровавом режиме». Когда газеты «Репортёр» не стало и наш коллектив растёкся по разным редакциям, я постепенно стала обнаруживать коллег то ВКонтакте, то в Фейсбуке, то в Живом Журнале. Все они волшебно преобразились. От их былой наивности не осталось и следа. Теперь уже я на их фоне чувствовала себя существом не от мира сего. Все они резко «полевели», обзавелись модной гражданской позицией, научились красноречиво негодовать по поводу хамства в поликлиниках и грязи на улицах, и вообще прекрасно освоились в уютном виртуальном мирке, где можно шуметь сколько угодно, тем самым демонстрируя своё неравнодушие к окружающему безобразию. Я вовсе не считаю их неискренними людьми. Я просто констатирую факт: это самое окружающее безобразие уважаемые коллеги «заметили» лишь тогда, когда не замечать его стало просто неприлично, если только ты не офисный планктон, которому всё хорошо, пока есть возможность раз в полгода позагорать в Шарм-аль-Шейхе. Ау, коллеги, а мои реальные истории – их вы забыли?

Был и другой пример. Несколько лет назад я написала для « газеты» заметку о том, сколько старых вещей в очень плохом состоянии мы с дочерью получаем от самых разных людей в качестве подарков. Не могу судить, насколько корректно мне удалось донести до читателей мысль о том, что даже в трудной жизненной ситуации ребёнку не нужны продранные на коленях колготки и ржавые велосипеды, но только обидела я той заметкой очень многих. Люди, занимающиеся благотворительностью, рассказывали мне, как трудно собрать деньги на операцию ребёнку, как тяжело живут семьи, потерявшие кормильца, как нуждаются в любых, даже сильно поношенных вещах. Спорить мне не просто не хотелось – это было бессмысленно. Прошло всего два года после той заметки, и всё в том же интернете появился так называемый «мануал» для тех, кто намерен посвятить себя благотворительной деятельности. В одном из пунктов мануала жирным шрифтом выделено требование отдавать нуждающимся только чистые вещи в хорошем состоянии, «а лучше новые». И снова я не испытываю ни малейшего желания прыгать до потолка с визгом – «Вот видите, я была права!» Но всё-таки интересно: вы помните, как рассердились на меня за ту заметку про ржавый велосипед, друзья-благотворители?

Я понимаю, что любому человеку нужно либо время, чтобы разобраться, что такое хорошо, а что такое плохо, либо ему нужны идейные сторонники, потому что одному – страшно. Страшно не только ошибаться, страшно вообще – что-то говорить или делать, в том числе и хорошие, правильные вещи. Или даже просто говорить вслух без оглядки на «тренд», что да, конечно, «они» - действительно сволочи, «они» придумывают дурные законы, «они» сажают людей ни за что, ни про что в тюрьму, «они» разворовывают страну, «им» на нас наплевать. Но ты скачиваешь фильмы не с целью насолить «им», а просто потому, что любишь кино.

Екатерина Спиваковская