У режиссера и драматурга Николая Коляды, пожалуй, лучший театр российской провинции

Коляду знают, уважают, о нем спорят, на него ходят. Небольшой деревянный особнячок на Тургенева, 20 в центре Екатеринбурга встречает зрителей самоваром, сушками и демократичными ценами на билеты в зал на 60 мест, которые не покупают, а «достают».

Месяц назад о Коляде заговорили и те, кто в театральных делах не сведущ - режиссер вступил в региональный штаб поддержки Путина. После чего на него обрушился вполне ожидаемый гнев тысяч противников действующей власти. Коляда плевать хотел на их мнение и продолжает творить. Его просегодняшний «Борис Годунов» идет с двадцатиминутными овациями и звучит как смелый ответ тем, кто обвиняет режиссера в «прогибе» перед «партией власти».

«Парк Гагарина» решил узнать этого интересного человека ближе. А тут и оказия подвернулась — наш корреспондент Нина Ванина отправилась по личным делам в Екатеринбург. И вот, после репетиции очередной премьеры – «Маскарада» - поговорила с Николаем Владимировичем. Кстати, специально стараясь не касаться политики. Совсем без нее, правда, все равно не получилось.

Он все знает

- У вас на днях запись была в ЖЖ – «мне давно все стало ясно, ничего и никуда не хочется». Как это понимать?

- Это по поводу всяких наших поездок. Артистам нужно ездить, что-то новое видеть. Сейчас вот намечается поездка в Бухарест. Я уже весь белый свет объездил. И не по одному, а по десять раз. Общаться с людьми, чтобы что-то понять, мне не надо. Все знаю и про театр, и про жизнь. Мне не надо ни с кем советоваться. Я – старая театральная крыса.

В истории с Путиным мне все стали советы давать, как поступить. Да идите вы в пим дырявый! Я сам без вас знаю.

Есть старая байка про двух стариков. Один сидит на лавочке и говорит: «Я так много ездил и ничего не узнал». Другой: «А я никуда не ездил и так много узнал». Надо в душу себе смотреть. Выключить радио, телевизор, интернет и задуматься. Вот я ехал на поминки мамы и думал: «Как может человек умереть? Жил, жил и ничего от него не осталось». Нам кажется, что будет как в названии фильма – «Все умрут, а я останусь». Любовь да смерть – самое главное, об этом и все пьесы. Об этом вообще все.

- В 2001 году, когда свое дело начинали, вы сказали, что в лепешку расшибетесь, но у вас будет лучший театр в городе. Так и вышло. У вас лучший театр, почет, уважение, известность. Дальше можно не идти, раз уже все есть?

- Мне интересно репетировать, писать пьесы. Для этого не нужно ездить в Бухарест, Берлин, Париж. Нервотрепка, сборы, театр перестанет работать две недели... Я хочу, чтобы каждый новый спектакль был открыт другим ключом. Весело и интересно, когда на репетициях что-то рождается, приходит от Бога. Ба - бах! Скажешь артистам, они сделают, так узелочки и завязываются.

Счастье получаешь не от аплодисментов в парижском театре «Одеон». Хотя не многие российские театры там играли, но нам повезло, мы играли там «Гамлета» девять раз. Да, все замечательно. Но счастье – это когда смеешься и плачешь на репетициях, когда один в тишине придумываешь пьесу.

- А если на вас все же свалится счастье в виде нового, отремонтированного помещения бывшего кинотеатра «Искра» (власти Свердловской области решили передать в пользование театра требующее капитального ремонта здание – ред.), то это будет все тот же «Коляда - Театр»? Атмосфера сохранится?

- Все сохранится. А те спектакли, что я поставил в Свердловском академическом театре драмы (проработал там 10 лет), восстановлю. «Корабль дураков» - 200 квадратных метров воды на сцене, это было потрясающе. «Ромео и Джульетта» - до сих пор спектакль вспоминают. Хочу, чтобы они были в репертуаре. Руководство Драмы их сняло через два-три года, потому что было недовольно. Я ушел из этого из театра. Со мной работали пятнадцать артистов, остальные сорок, народных причем, шарахались налево-направо. Противно было. Ни на репетиции не хотелось идти, ни даже в буфет.

Для своих – царь и бог

- У меня теперь своя команда, все они мне в рот смотрят. То, что вы сегодня на репетиции видели, будет переделано. Мне какие-то новые идеи в голову приходят, на каждой репетиции, пытаюсь их воплотить. И никто – никто! – никогда не спрашивает: зачем мы делаем то-то и то-то. Они знают: надо мне доверять и верить, я их куда-то выведу всё равно. Потому что сорок спектаклей вместе сделали: и сказки-говнязки, и трагедии, чего только не ставили. И не провалились ни разу. Если режиссер говорит, что вода должна на артиста литься, значит, надо так, терпи. У нас на репетициях нет никакого парламента, никаких дискуссий.

- Сейчас проще стало человеку талантливому начать свое дело?

- Если очень хочется, то можно сделать все, и без помощи дядь и теть. В этой комнате (кабинет Коляды – по совместительству реквизиторная, размером два на два метра – авт.) можно посадить десять человек. Начать на коленке, с нуля. В 2001 году театр был зарегистрирован как некоммерческое партнерство, после этого я два года, пока набирал труппу, делал всякие совместные проекты с театром драмы, с «Театроном». И если бы помещение на Ленина не подвернулось, сделал бы театр прямо в подвале. Идите в ЖЭК, вам тоже дадут подвал, расчистите его, и будет вам театр. Мы своими руками все делали, никто не помогал. И зарплата была 500 рублей, не было денег, потому что стулья для зрительного зала купили, колонки, фонари, первый спектакль оформили. Если ты художник, можно театр и из помойки сделать.

- Ваша главная заслуга как режиссера, как организатора в чем?

- Моей заслуги никакой нет. Маме и папе спасибо, что они меня таким родили. Я могу завести людей, могу их увлечь. Извините, но себя буду хвалить. Все знают, что я не просто так болтаю, а куда-нибудь да выведу. Мне как-то Валентин Гафт рассказывал. Снимался в фильме: атмосфера на съемочной площадке великолепная, режиссер умница, говорит так красиво. А на премьеру пришли – говно, а не фильм. Обидно, когда режиссеру верят, а в итоге – пшик!

- В искусстве, получается, нельзя врать?

- Наверное. Может быть.

- «Наверное» или «может быть»? Или нельзя?

- Нельзя.

- А в жизни?

- Наверное, и в жизни. Тут у нас, видите, как места мало (между сценой и первым рядом зрительного зала – сантиметров десять – авт.). И грязь, и брызги на зрителей летят. А я тут перед ними начну «театр играть»? В этой комнатке так не проканает. Расстояние маленькое, обманывать не получается. Это одновременно и прекрасно, и тяжело. Артистам в том числе. Я их заставляю работать честно. В «Маскараде» они видят стихи – значит, надо как в школе их тарабанить. Я их сбиваю с этого. Там же всё прописано: вопрос – ответ, вопрос - ответ. Стихи нельзя красиво завывать. Это не какой-то пошлый театр драмы. Это нормальный человеческий разговор, но в стихах. А если артисты устают и после спектакля выпить водки хотят – говорю, пейте. Потому что знаю: если остаться жить в этих эмоциях после спектакля, то голова взорвется. Сам три дня после «Короля Лира» хожу никакой. Мои артисты не техникой работают, а проживают все.

- Где вы их находите? Какой-то суперкастинг нужен?

- Сами приходят. Народу много - надо увольнять половину. Всегда так говорю, но никого не буду увольнять, конечно. Приблудных кошек выкидывать нельзя. Театральные труппы собираются годами. Вот в наш старый театра драмы не часто молодых актеров брали. Так, раз в три года – одного, двух: краску новую в труппу внести. Зато каждый выходил и блистал. Спектакли тогда были без особой режиссуры, без выкобенивания, зато какие актеры были, на подбор – Максимов, Охлупин, Ламочкина, Гецов, Буйный, Захарова, Шатрова, Васильев, Марченко, Кириличев, Тиунова, Мелехов (актеры Свердловского академического драматического театра старой школы – авт.)… Какие были актеры, Боже мой! Сам в то время играл в театре и наблюдал за этими великими стариками. А со своими мне повезло. Как известно, 90 процентов успеха – в распределении ролей. Как только нет человека на роль – это проблема.

- В голову не приходило поставить «самотечный» спектакль? То есть, положась на артистов, без режиссуры?

- Нет, это невозможно. Каждое слово, видите, показываю на репетиции.

- А почему бы не дать им волю?

- У артистов нет вкуса, пусть они на меня не обижаются, но это правда. Я их очень люблю, но при этом они сукины дети. У них узкий кругозор, кроме себя на сцене никого не видят. «Я на сцене в белом платье, а остальные в говне». Вот о чем они всегда думают. Общей картинки они не видят, не художники потому что, а действующие лица, исполнители. И это нормально.

- Все артисты или только ваши?

- Вообще все.

«Я - художник»

- Вам на сцене тоже указатель нужен?

- Мне надо посмотреть на себя со стороны – на видео записываю сцены. Когда репетировал «Короля Лира», у меня был исполнитель, который вместо меня играл, а я смотрел. Потом я сам проходил этот рисунок. Все артисты, даже большие, одинаковые. Когда я ставил пьесы в «Современнике» никто меня не слушал там. Налево перейти? Ну ладно, перейдем. Валентин Гафт, Елена Яковлева, Лия Ахеджакова… «Так, дальше че? Ну, давай. Все, два часа, конец репетиции, у нас съемка». И поехали. Это не плохо и не хорошо, а печальная данность.

- Когда вы играете, то «в белом платье, а остальные в говне», простите?

- Нет... Я пытаюсь быть художником.

- В Самаре вы лет пять назад были, в ближайшее время нет планов приехать к нам с гастролями?

- А мы приезжали несколько лет назад на фестиваль «Волжские сезоны». Привозили «Ревизора»… Такой скандал был, такой разнос! В Доме актера было обсуждение, как сейчас помню. Один критик встает и говорит: «Ну, когда же герои Коляды выйдут на сцену не в фуфайках, а во фраках?!». Другой: «Да неужели у нас в России только грязь и больше ничего?!». Так что я запомнил этот город очень хорошо. А говорили, что Самара - театральный город. А нас так заклевали… Хотя что там такого особого было в спектакле? Ничего. Наш «Ревизор» играется на грязи. И это всех ужасало. Какие фраки, вы чего, товарищи, ку-ку? Судите по каким-то другим законам! Но, правду сказать, я не обижаюсь, потому что было весело. Мы ехали в поезде назад, вспоминали это обсуждение и жутко хохотали. Потому что мы-то в себе уверены.

- Но добрые слова для Самары, Тольятти, у вас наверняка тоже найдутся. С Вадимом Левановым часто доводилось работать?

- Более того, мы с ним дружили. На «Новой драме» общались. Он приезжал к нам на «Евразию» - получил первую премию за пьесу «Святая блаженная Ксения Петербургская в житии», которую Валерий Фокин потом поставил у себя в Александринке. Я высылал им в Тольятти мои пьесы и пьесы моих учеников, они потом выходили в тольяттинских сборниках. Тольяттинская и уральская школы драматургии не соперничали. Приятно было сознавать, что где-то там, в провинции, люди пишут пьесы. Что сейчас будет с тольяттинской школой без руководителя?.. О Вадиме у меня остались самые светлые воспоминания. Мне его очень жаль.

- Вы только что Тольятти провинцией назвали, а Екатеринбург, по-вашему, тоже?

- Лучше - не провинция, а провинциальная Россия. И мы тоже. И что такого? Я к этому хорошо отношусь. Как в Москве говорят – «регионы». У нас в регионах… тоже кое-что есть. Горжусь этим. В свое время хотел переехать в Москву. Слава богу, что не переехал! Сидел бы сейчас писал диалоги для сериалов, а кто-то ремарки, а другой – ситуации, а автором сценария был четвертый. Друг у меня в Москве. Рассказывает: « В 8 встаю, в 12 ложусь, только за сигаретами в киоск успеваю сбегать и всё. А всё остальное время - пишу сериалы». Провались ты пропадом такая жизнь!

И чуть-чуть про политику

У Коляды звонит телефон – одного из его актеров зовут на съемки рекламного ролика.

- А ваш Ягодин (Олег Ягодин – артист «Коляда-Театра» - авт.) в рекламе не снимался? Уж больно лицо знакомое…

- Он на Путина похож, поэтому и знакомое (показывает на календарик с изображением премьера — авт.).

- Вот и неправда (отодвигаю календарик — авт.).

- А чего отодвигаете? Вы оппозиционерка?

- Раз уж вы про Путина заговорили… Про сегодняшние политические события нет желания написать пьесу?

- А чего писать? Я вот «Годунова» поставил. Там про все. Народ безмолвствует!

- Слышала про медвежат (в спектакле режиссер всячески измывается над символом правящей партии – авт.)…

- Там много чего есть. И Олимпиада, и медвежата, а из чрева Бориса вылезает шар, держава, символ власти. И-эх! Как это я придумал – вообще не знаю! На репетиции ругались с Ягодиным – не хотел он эту роль играть. Борис, когда умирает, остается наедине с детьми. Говорит им сделать то-то и то-то, завещание свое произносит. И так страшно это, так жалко человека, который жизнь положил на вот эту херь под названием власть. Так страшно…

- Ну, а собственную пьесу именно про сегодняшние события написать и поставить? «Театр.doc» же поставил «Берлуспутина».

- Я коллег по цеху никогда не ругаю. И вообще никак не оцениваю чью-то работу. Ни чужие пьесы, ни чужие спектакли. Во всяком случае, стараюсь язык прикусить. Другое дело, что это редко мне удается. Вообще вот вы, оппозиционерка, зачем берете у меня интервью? У такого человека, который поддерживает Путина? А что Путин вам сделал? «Вор, вор»! Есть какие-то факты?

- Разве я сказала, что оппозиционерка, а он - вор?

- Да ну это я так… Вчера снова читал в фейсбуке. Сколько грязи на меня льется, мама дорогая! Я и сволочь, и проститутка, на кол меня, и четвертовать меня...

- Как скоро это закончится, по-вашему?

- Боюсь, что это плохо закончится. Только и могут всякими словами обзывать Хаматову, Гергиева, Нетребко, Фрейндлих… У этих «оппозиционеров» пелена перед глазами. Они ничегошеньки не слышат, с ними невозможно разговаривать.

Нина Ванина

фото автора, www.66.ru