В семьдесят третьем году я нарядилась привидением и бегала по квартире, подвывая и размахивая руками. Бабушка, провожая меня одобрительным взглядом, когда я курсировала по траектории от балкона до кухни, констатировала: «Придумщица. Так и будет всю жизнь придумывать и придумывать»
Это был тот редкий случай, когда бабушка ошиблась. Обычно она попадала в точку — согласно семейной легенде, именно бабушка Шура предсказала ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году. Случилось это во время просмотра очередной серии польского фильма «Четыре танкиста и собака». Там есть момент, когда всех убили, и наших, и не наших, и вот голубоглазый танкист Янек смотрит на этот пейзаж после битвы и красиво моргает своими голубыми глазами, а фоном звучит в меру патетический саундтрек — почему в меру, потому что этот фильм снимался с вяло-пропагандистскими целями. То есть была, конечно, задача воздействовать на растущие организмы и особенно умы польских подростков, но всё-таки авторы этого кино были не какие-нибудь подлые прислужники режима, а нормальные деятели польской культуры, которые понимали, что фильм для подростков должен быть битком набит стрельбой, мордобоем и прочими весёлыми приключениями, и музыка тоже должна быть подходящая. Так вот, бабушка встретилась взглядом своих голубых глаз с голубыми глазами Янека, зевнула и сказала: «Пошлют вот скоро таких наших мальчишек куда-нибудь на таких вот танках». Не прошло и двух недель, как её пророчество сбылось.
Что касается характеристики меня, как придумщицы, тут бабушкин футурологический прогноз с треском провалился — по части разнообразия фантазий меня всегда обскакивали если не все, то очень многие. Важно, однако, не это, важно, что недосягаемый уровень изобретательности этих фантазёров перевернул мои представления о соотношении и роли духа и материи в картине мира. Всегда ведь как было? Вот есть толстокожие люди, рождённые ползать. Живут по режиму, встают по звонку будильника, завтракают овсянкой, исполняют за световой день положенный набор телодвижений. Ни ума, как говорится, ни фантазии. И есть такие люди-птахи, которые в любом возрасте не живут, а исключительно порхают. Всё у них с придыханием, всё сквозь флёр или марево, всё исполнено туманного смысла, который в слова не уложить, только в махи руками и ресницами. На таких достаточно посмотреть один раз, чтобы убедиться — королева играет в башне замка Шопена. В мою персональную картину мира оба вида людей — и толстокожие материалисты, и воздушные пташки — замечательно укладывались, и каждому были делегированы понятные обязанности: пока первые держат на своих накачанных плечах грубую реальность, вторые привносят в неё необходимую дозу безуминки, иначе откуда бы взяться искусству, например, ведь наркотики и алкоголь являются лишь сопутствующими элементами и сами по себе не могут решить столько вопросов, будь вы трижды Модильяни.
Некоторое время окружающий порядок вполне соответствовал этой схеме, но матрица дала сбой аккурат в тот роковой момент, когда моя собственная судьба взялась активно возить меня мордой об асфальт. Внезапно выяснилось, что если ты мама ребенка-инвалида, то это автоматически электризует атмосферу вокруг тебя, массово притягивая людей второго типа, то есть порхающих и погружённых в сказочные грёзы. Тут надо уточнить, что кем бы ты ни была до этого, статус мамы ребенка-инвалида так же автоматически делает из тебя человека первого типа: из чистого инстинкта самосохранения ты начинаешь наращивать крепкий панцирь и обретаешь способность твёрдо стоять на земле, чаще всего, если ребенок, например, гиперактивный или, напротив, имеет проблемы с опорно-двигательным аппаратом, — в буквальном смысле слова. Все до единой твои фантазии сводятся, по сути дела, к одному пункту: как не стать несчастной самой и не сделать несчастным твоё дитя. И вот тут на сцену выходят наши летучие друзья-идеалисты, битком набитые разными видами фантазий. Как они проникают в твою жизнь — загадка, но не слишком сложная: вообще-то мать ребенка-инвалида — очень легкая добыча практически для любого хищника, особенно в самом начале своей скорбной карьеры.
Никогда не забуду распространительницу гербалайфа, интеллигентную пожилую леди, которая мертвой хваткой вцепилась в нас с дочерью на четвертой очереди набережной и шесть минут (я засекла) ездила по ушам, рассказывая про «отличные результаты», наблюдаемые ею и коллегами по пирамиде во время приема аутичными детьми средств для похудения. Я тогда чудом выцарапалась из её объятий и спасла ребёнка (тощего, как былинка, — не жестоко ли, о ты, безжалостный сетевой маркетинг, так слепо впаривать всё подряд и всем подряд? не выстилают ли твои представители себе ровную дорожку прямиком в ад?), пришла домой, почитала дочке книжку, накормила, напоила, не без усилий, но всё же привлекла её внимание к развивающим занятиям, потом опять погуляла, накормила, почитала, искупала, поцеловала, уложила спать, предварительно ещё раз почитав книжку, убрала квартиру, перебрала зёрна, помечтала о принце на белом коне, подумала о смысле бытия и напомнила себе, что надо покрепче втыкать колышки вокруг своей частной жизни, ведь заступаться за нас особо некому, а что бабушка ошиблась, уже очевидно: не я в этом мире главная придумщица, нет, отнюдь не я. Тут есть кому на меня нападать со своими феерическими замыслами и как меня ими добивать.
Ещё до встречи с дамой на набережной меня посетила ближайшая на тот момент, а теперь, что неудивительно, давно уже бывшая подруга, знакомая мне со школьной скамьи. Надо верить и любить, твёрдо сказала она, и помахала у меня перед носом какой-то брошюркой. Тогда у тебя всё получится, сказала она ещё твёрже и добавила: а ещё надо как следует хотеть, потому что мысль — она материальна. А у воды есть мозг, ехидно отозвалась я, надеясь привести её в чувство, но она не провелась. Напротив, моя старая, верная подруга вела себя, словно уличный клоун. Она вскакивала на стул, изображая материальность мысли, доказывала мне, что в этом мире нет и не может быть ничего случайного, потому что вот эта вот чашка, она сделана из того же материала, что и мы сами, и это неспроста. Это неспроста, это высший замысел, потому что мысль материальна. А твое желание помочь дочери слишком слабо, говорила она, ты слишком мало энергии направляешь на силу своего желания. Надо, чтобы твоя материнская любовь овладевала всеми точками пространства. Я внимала молча этой дикой чепухе, пока не начала клевать носом — трудно сказать, почему, но моя дочка всю жизнь просыпается с петухами, то есть очень рано. Этим объясняется моё малопристойное для хозяйки дома поведение, с которым я просто не в силах бороться: если мать здорового ребенка, отбыв положенный природой срок его беспомощности, ранних пробуждений, ора по ночам и прочих прелестей первых лет младенчества, может позволить себе некоторую вальяжность поведения, то я — нет, я не могу. Моя девочка так и осталась во многом маленькой девочкой. Вот почему я открыто клюю носом, когда утрачиваю в силу недосыпа нить повествования. И неважно, идет ли речь о материальности мысли или о том, что через секунду наш дом накроет слоем пепла и надо хватать детей, котов, деньги и документы и спасаться. Мне абсолютно всё равно: мой сонный нос тянет меня к земле, этой силе невозможно противостоять. Конечно, от окружающих это требует большого понимания. Но мой жизненный опыт, помимо прочего, дал мне понять, что не стоит хотеть этого понимания от всех подряд. В основном, практически все люди считают, что они мудрецы, и обижаются, когда ты, клюя носом у них на глазах, пренебрегаешь их мудрыми речами. Что ж, иногда это соответствует действительности, по крайней мере, в случае с той подругой это соответствовало действительности на сто процентов: я была намерена пренебречь тем горячечным бредом, который так изобильно несла подруга, выпроводить её восвояси и лечь спать, а перед сном ещё раз напомнить себе, что колышки вокруг своей частной жизни следует втыкать поглубже и покрепче. В тот вечер, помнится, у меня ещё мелькнула мысль, что колышки эти, возможно, следует делать ещё и поострее, и повыше. Не стоит ловить меня на проявлениях мизантропии — давайте поговорим об этом, когда я загляну вам в голову на исходе дня, чтобы прочитать ваши мысли после визита на вашу кухню полусумасшедшей женщины, с серьёзным видом несущей антинаучную дурь.
Ещё с десяток подобных эпизодов разной степени патологии участников, не считая нас с дочерью, — безумная старуха-знахарка, облепившая мне лоб тряпками, вымоченными в чем-то отвратительно липком (до сих пор не могу себе простить, что повелась на уговоры друзей — впрочем, см.выше: мать ребенка-инвалида — легкая добыча, только это и оправдывает меня в собственных глазах), несколько припадочных православных проповедей со стороны ударившихся в религию знакомых моих родителей, соседка, посыпавшая чем-то сухим и, простите, коричневым коврик у нашей двери, приговаривая, что это от порчи-сглаза, ну и ещё так, по мелочи, псевдозадушевные беседы из серии «Материнская любовь творит чудеса», — и я поняла, что нет, я вовсе не твёрдо стою на земле. Или, если быть точной в формулировках, на земле твёрдо стою не я. На земле как вкопанные стоят все эти первобытные атланты с кариатидами, по причине нелепого заблуждения принятые мною за птиц. Это у них толстые панцири, крепкие ноги, длинные загребущие руки и железобетонная, как у неандертальца, уверенность, что если трижды стукнуть по дереву и рявкнуть «У-у-у!», тут же прольётся плодородный дождь. Они до сих пор, в эпоху тотального втыкания в сенсорные экраны, верят в свой карго-культ и непреклонны в своей вере — можно колотиться в истерике и кричать, что нет на свете никакой силы мысли, что только мифические британские учёные способны декларировать подобную ахинею, а они будут смотреть на вас со снисходительной жалостью во взоре, словно вы неразумное дитя. И вся ваша реальная жизнь, жёсткая и жестокая, все ваши бессонные ночи над ребенком-инвалидом, все ваши ужасы, пережитые в реанимации, когда в вашего ребенка втыкают никакую не силу мысли и не материнскую любовь, а вот такущие шприцы с сильнейшими препаратами, вся ваша осязаемая, как шершавый и горячий песок, повседневность для них — легко сдуваемая пыльца. Они со своим бредом первичны, вы — вторичны, чтобы не сказать хуже. Иногда они ведут себя так, будто вас просто не существует.
Екатерина Спиваковская
*Из стихотворения Бориса Пастернака «Я в мысль глухую о себе...»
