Непредсказуемое течение жизни предательски не даёт мне почувствовать себя героиней.

Вот только-только я соберусь сделать что-нибудь выдающееся, и даже не просто соберусь, а сделаю! – тут же выясняется, что этот велосипед уже трижды был изобретён до меня, и если в чём-то и есть моя заслуга, то в одной лишь тупой кропотливости, с которой я повторила шаг в шаг путь своих предшественников. Чуть проще с попытками быть всегда доброй и хорошей: это модно, это тренд, это мейнстрим, - нужное подчеркнуть, не чураясь однообразия смыслов, потому что, как это явление ни назови, а хорошими хотят быть все и всегда, вот только представления о хорошем у всех разные. И раз уж пошёл такой непростой философский разговор, то позвольте мне внести в наши с вами скучные будни приятную дозу мракобесия, поскольку в запасе у меня давно имеется история про старушку-оборотня, с которой я проживаю на одной улице.

Как-то раз в ближайшем супермаркете я встретила маленькую сказочную старушку в сказочном платке и со сказочной клюкой. Росту в старушке было ровно столько, сколько требуется настоящей сказочной старушке, то есть была она удобного карманного формата: такую старушку хорошо носить с собой в корзинке и извлекать по вечерам в детской комнате, чтобы наглядно проиллюстрировать сказку на ночь. Старушка с блаженной улыбкой гуляла меж стеллажей и посматривала на халву и песочное печенье – самое простенькое, в незатейливой обёртке. Что-то у меня внутри словно булькнуло, лопнуло и с треском оборвалось, когда я увидела, как по-детски смотрит старушка на сладости. «А давайте, бабушка, я вам куплю, что вы хотите», - робко предложила я. «А давай, доченька, курлы-курлы», - разулыбалась старушка и маленьким пальчиком показала мне и на конфеты, и на шоколад, и на ту самую халву, вот только печенье она выбрала другое, а именно - солёные крекеры в форме рыбок, и что ж тут удивительного, ведь не сладостью единой жив человек, даже когда он маленькая старушка с клюкой. «Спасибо, доченька, курлы-курлы», - сказала мне растроганная старушка, вышла вслед за мной из магазина и поковыляла домой. Дом её оказался аккурат между моим домом и этим самым супермаркетом, а окна старушкиной квартиры, как выяснилось в процессе нашего с ней трогательного прощания с объятиями и пожеланиями здоровья, выходили непосредственно на ту самую дорогу, которую я никак не могла обойти, если шла в магазин. Эту деталь – касаемо окон старушкиной квартиры – игнорировать решительно не советую, поскольку именно она привнесла в эту историю неожиданный саспенс. Может быть, мне сразу стоило присмотреться к той старушке повнимательнее, а ещё лучше – прислушаться к её странному и как будто недоброму курлыканью, да только какое там присмотреться да прислушаться, когда все мысли мои были лишь о том, как бы совершить что-нибудь прекрасное.

Домой я пришла в тот день гордая собой, долго любовалась в зеркале своим отражением, восхищаясь своим просветлённым ликом, и непонятно, какие такие ангелы сдержанности уберегли меня от спесивого поста в фейсбуке, где я напропалую расписывала бы свой подвиг по спасению старушки от голодной смерти, собирая восторженные комментарии френдов. На этом месте можно было бы забыть и про старушку, и про моё желание быть всегда хорошей, если бы не злосчастные старушкины окна. Если вы любите Конан Дойля, то вам, конечно, запомнились все эти жуткие эпизоды, связанные с внезапным мельканием где-нибудь в полузадёрнутом окне чьей-то зловещей головы, когда Холмс хватает Ватсона за руку и восклицает: «Ватсон, вы видели это? Вы видели, там, в окне?» - и всё это наши талантливые кинематографисты ещё и сдобрили скрипочками композитора Дашкевича, отчего происходящее выглядит в десять раз страшнее. Так вот, представьте себе, что в лице той маленькой старушки со сказочной клюкой и в сказочном платке я обзавелась своим маленьким персональным ужасом, мелькающим в окне. Стоило мне только выйти из дома с целью наведаться в ближайший супермаркет – а идти туда, как вы помните, мне приходится исключительно по одной-единственной, как в страшной сказке, дороге, и дорога эта, словно заколдованная, струится аккурат мимо старушкиного дома, - так вот, стоило мне только выйти из дома, как в ушах моих раздавалось угрожающее скрипичное крещендо композитора Дашкевича, нарастающее по мере приближения к месту обитания моей старушки. И конечно же, всякий раз она, промелькнув в окне и увидев меня, идущую в магазин, успевала схватить свою сказочную клюку и первой прихромать к стеллажам с халвой и прочими сладостями, чтобы там, едва завидев меня, радостно закурлыкать: «Курлы-курлы, доченька! Соскучилась я по тебе, курлы-курлы!»

Очень скоро доброе старушкино лицо перестало мне казаться добрым. Оно превратилось то ли в пугающую клоунскую маску с резиновой улыбкой, то ли в подобие звериной морды. А потом я вдруг вспомнила одну знакомую бродячую собаку, которую много лет назад накормила прямо с руки, после чего она, благодарно облизнувшись, внезапно оскалилась, натопорщила шерсть на загривке, словно гиена, и набросилась на меня с бешеным рыком, искусав ту самую руку, с которой только что с большим удовольствием поужинала. И когда я спустя месяц встретила эту коварную псину на улице и попятилась от неё, она, чувствуя, что заполучила меня в своё полное и окончательное рабство, подошла ко мне вплотную и принялась медленно, но настойчиво подталкивать к колбасному ларьку, а стоило мне слегка затормозить, начала угрожающе курлы… простите, рычать. Полгода шантажировала меня та собака-манипулятор, вынуждая покупать ей колбасу, а потом вдруг исчезла. И тут я вынуждена признаться, что несмотря на своё искреннее – искреннее! – желание быть всегда хорошей, я испытала не менее искреннее облегчение, когда перестала каждое утро натыкаться на оскаленную морду этой псины. Но как говорит один хороший журналист, «образ в отличие от персонажа характеризуется способностью к тиражированию», - а что эта злая собака была образом, а не персонажем, сомнений быть не может, - и потому нет ничего удивительного в том, что, исчезнув много лет назад, однажды она заново воплотилась в маленькую старушку со сказочной клюкой – с теми же замашками, с той же манерой недобро рыча… простите, курлыкать.

Екатерина Спиваковская