Они были самым ярким дуэтом Драмы. И они дружили. Их невозможно было разъединить. И из седла их выбило одновременно. Один сумел выкарабкаться. У другого не получилось. 19 июля 2012 года перестало биться сердце Александра Амелина. Рассказывают Олег и Галина Беловы

Олег: - Последняя встреча? Это было, когда Cашу первый раз положили в московскую клинику. Он был в Москве, вернулся, а у Машки (дочь Александра Амелина — Ред.) премьера в «Звуках музыки». Я там тоже был занят, и мне говорят: «Санька смотрит». А у нас есть такой проход через гостевую, я встал там и жду, когда он из зала выйдет. Девчонки, студентки его, тоже там все собрались. Ждем — выходит. Расцеловались, спрашиваю: «Ты как?» - «Да, ничего, - говорит, - потихонечку». Ну, а потом, когда уже и я попал... Ему долго не говорили, что у меня инсульт. Ну, чтобы не расстраивать. А когда он все-таки узнал, то совершенно правильно отреагировал. Сказал: «Олежка выкарабкается. Я знаю его жажду жизни». И потом, уже перед самой его смертью, в начале июля, звонок. Мы в больнице еще были, вдруг Галка мне трубку дает: «Санька». И мы с ним поболтали. Я говорю: «Сань, ты как?» Он: «Нормально». Голос такой бодрый. «Готовлюсь, - говорит, - к операции». А я ему: «За нас с тобой, Саня, столько людей молится, мы не имеем права умирать. Мы должны вернуться и отработать». А он: «Еще как отработать!»

Потом мы ВКонтакте пару раз списались. «Заработал, - писал Санька, - себе мороженку. Я ж теперь так: за мороженку и глоток воды должен по врачебным предписаниям отработать. Как обезьянка ученая». А я тогда только двигаться начал. Не вставал еще, но пытался. Левая сторона не работала, но я все силы прикладывал, шевырялся на кровати, ворочался... Галка смеялась: «Таракан ты мой засушенный». Я ему пишу: «Санька, у меня то же, что и у тебя! Только Галка меня тараканом засушенным обзывает. Помнишь, в «Шекспире» у нас была мизансцена, где меня травили, я падал и начинал шевыряться, как отравленный дихлофосом таракан. Теперь вот на койке шевыряюсь». Галя — мне: «Зачем ты ему это все пишешь?» А я: «Пусть посмеется». Это был последний наш с ним разговор. Я был уверен, что с ним будет все хорошо. Но 19-го числа... Мы уже были в санатории Чкалова на реабилитации. А у меня там бесконечные процедуры. Уходил в 9 на процедуры и до обеда - из кабинета в кабинет. Электрофорез, обертывания, массаж. И вот привела меня 19-го Галка на массаж, а сама ждет за дверью. А мне вдруг так плохо стало, что я начал заваливаться. Массажистка Галю зовет... Галь, расскажи.

Галина: - Мистическая совершенно история. У нас же уже все хорошо было. Врачи говорили: «Все замечательно!» И вдруг ни с того ни с сего... Вышла массажистка и говорит: «Что-то не то». Заведующая прибежала (она Олега курировала, и ей уже позвонили). Прибежала, говорит: «Олег, ты только не волнуйся - мы вызвали скорую. Сейчас тебя увезут в Пироговку. Что-то мне твое состояние не нравится. Подстрахуемся, сделаем МРТ. Если повторного кровоизлияния нет, ты опять к нам вернешься». Приезжает скорая, пытаются поставить систему — в вену попасть не могут.

Олег: - Один из врачей говорит: «Попал!» Я — ему: «Ну?» А он: «Сломалась». - «Что сломалось? Игла?» Он говорит: «Нет, вена. Какие ломкие вены!»

Галя: - И вот они его мучают, мучают. Наконец погрузили в скорую и с мигалкой нас в Пироговку. И только мы из санатория выехали - звонок. Я в скорой, рядом Олег лежит, меня за руку держит, а мне звонят на мобильный. Беру трубку - Москва. Инна, жена Сани: «Галя, Сашино сердце перестало биться. Только Олегу не говори, умоляю». Я: «Да-да, конечно». А Олег мне в глаза смотрит. Держит за руку, смотрит в глаза и спрашивает: «Кто звонит?» - «Да,так», - говорю. А сама из последних сил держусь. Но держусь. А Олегу все хуже. Даже не хуже, а он просто ушел. С нами в тот вечер в Пироговке Вовка Сухов был (Владимир Сухов, актер театра драмы - Ред).«Такое, Галь, - говорил он, - ощущение, что Олега с нами нет. Мы к нему обращаемся, а его нет!» Ну, а когда мы только в Пироговку приехали, там уже операционная готова была.

Олег: - Там знали уже про Сашу.

Галина: - И думали, что у Олега - второе кровоизлияние. Из-за Сашиной смерти. Они же знали, что Саша с Олегом друзья. Сделали МРТ — все отлично. Ввели снотворного бешеную дозу, чтобы он просто спал. А Эйдлин, врач, меня к себе вызвал и говорит: «Если бы сам свидетелем не был, никогда б не поверил, что может быть такая связь». Я же Олега к массажистке в половине одиннадцатого привела. Саша умер в одиннадцать. Через три дня мы вернулись в санаторий.

Олег: - Все пароли мне на компьютере заменили. Я про Галку с Вовкой. Боялись, что в интернет выйду и о Сашиной смерти узнаю. А я пытаюсь. Не получается. Психую. Говорю: «Галь, не могу ВКонтакт войти». Она: «Да Вовка говорил, что там какие-то профилактические работы». Я Вовке звоню: «Володь, почему я в ВКонтакт не могу войти?» - «Да там, Олег, работы идут». Дурили меня. Потом уже Галка говорит: «Слушай, Володь, ну уже не возможно скрывать».

Галина: - Да потому что уже и в санатории все знали, что Саша умер. И кто-нибудь из больных наверняка бы с Олегом заговорил об этом. А заведующая сказала, что, если он от больных узнает, для него будет хуже. «Вы должны сами сказать. Найдите слова». Я сделала так. Я Лизу (дочь Беловых - Ред.) привезла в санаторий, привезла родителей Олега, и мы весь день были вместе. Гуляли... А накануне у нас с Олегом был разговор. Я его как бы готовить начала. Говорю: «Олег, что ты сейчас чувствуешь? Вот после всего, что мы испытали?» Он говорит: «То, что хочу жить. Очень хочу жить». Я запомнила эти его слова и вечером следующего дня, когда мы вернулись с прогулки, говорю: «Олег, помнишь, что ты мне вчера говорил? Ты говорил, что выжил, и это сейчас для тебя самое важное. Помнишь?» И вот тут сказала ему о Саше. 
Мне очень страшно было это Олегу говорить, но у него на тот момент действительно было такое огромное желание жить, что он нашел в себе силы даже и нас поддерживать.

Олег: - Я понимал, что Cаше уже не помогу, а себя отправлю в могилу, если позволю себе убиваться. Это уже после похорон было. И то, что я не был на похоронах, это правильно. Сашиных похорон я бы точно не выдержал. Я не был на похоронах, но сказал Гале, что хочу пойти на сороковины. Она говорит: «Хорошо. Но если я увижу хоть малейшее твое волнение, мы тут же собираемся и уходим». Я обещал, что буду держаться. И мне это удалось, потому что не было там ни воплей, ни стенаний. А было ощущение, что он тут, с нами. Ну просто вышел куда-то ненадолго. А мы сидим и о нем говорим. О юморе его. О том, кто как с ним познакомился... Как я познакомился с Сашей? Я учился у Петра Львовича Монастырского, царствие ему небесное. Студия же при театре была. А Саня уже артист. И красавец такой. Это он потом стал человеком-горой. А тогда был высокий, стройный, в белокурых кудрях. Типичный герой-любовник. Принц! Он и играл принца. Ну, а поскольку разлет в возрасте у нас с ним небольшой, мы общались. Но не более того. И вдруг гастроли в Питер. А я и студентом много играл. Эпизодики, но в одном спектакле, в другом. Мы и с Саней играли. И меня тоже в Питер взяли. И вот в Питере мы с ним и сблизились по-настоящему. А потом я окончил студию и из театра ушел. Меня оставляли, но не оставляли мою тогдашнюю супругу. И мы с ней уехали в Краснодар.

Вернулся я через 3 года, и Саша меня как старого друга встретил. И это было очень важно, потому что молодежь в театре вся новая, никто меня не знает. Знали трое. Амелин, Сухов и Гальченко. И как-то так они меня подхватили, и я очень быстро освоился. А вскоре и вот этот наш с Саней тандем возник: большой и маленький. И как-то так удачно прозвучал... «Академия смеха», «Чудаки»... «Чудаки» не пошли, но с таким удовольствием мы там играли! Мы играли двух старых друзей. Одноклассников. Санька старше меня лет на пять, а уже был такой массивный и возрастным смотрелся. А я при своей субтильности выглядел молодо. И комплексовал. «Ну какие, Саня, - говорил, - мы с тобой одноклассники». Но все равно нам очень комфортно было в этом спектакле существовать, потому что мы играли тех, кем были на самом деле. Мы играли друзей. Хотя Саня был мне больше, чем друг. Я ему многим и в профессиональном смысле обязан. Ну, вот, скажем, характерность. Я — характерный актер. И было у меня такое... За масочку прятаться. Образок придумать и в этом образке существовать. Потом стал по-другому работать. И во многом благодаря Саше, который мне говорил: «Олег, тут за масочку не спрячешься. Тут надо душу вкладывать». Он был высокой пробы профессионал. Хотя у нас с ним и споры бывали. И какие споры! Клочья летели! Санька же максималист. И не только в профессии. Если человек ему нравился, он его на такой пьедестал возносил! Но стоило этому человеку совершить... Нет, даже не подлость. Просто поступить ну, скажем, не очень хорошо. В глазах Саньки он падал так низко, что Санька его просто перечеркивал. Человек переставал для Сани существовать. Я по-другому устроен. Для меня человек — это весы, на одной чаше которых хорошее, а на другой - плохое. И если хорошее перевешивает плохое, хоть чуть, я не считаю этого человека пропащим. Тут меня Саня не понимал. «Как ты можешь с ним общаться, если знаешь о нем то, что знаю о нем я, - говорил об одном. «А потому что хорошее, - говорил я, - перевешивает в нем плохое. Ты тоже, поверь, не подарок. Но я же тебя люблю. Люблю за хорошее, что в тебе есть. И я не подарок. Но ты же меня любишь».

Нет, споры у нас были. Спорить со мной он до хрипоты мог. Но и прислушивался. А потому что я понимал его. Я знал его вспыльчивость, его максимализм и знал, что в любом нашем споре есть грань, за которую переступать нельзя. И как только у меня возникало чувство, что мы приближаемся к этой грани, я уступал: «Хорошо, ты прав». И он был мне благодарен за это. Потому что сам остановиться не мог. И со многими людьми рассорился из-за этого. Санька не мог остановиться, вспылив. И люди эти не могли поступиться своими амбициями. Я мог. И поступался я своими амбициями еще и потому, что дело для меня было важнее удовлетворения амбиций. Заспорили, допустим, мы с Саней на репетиции. Я говорю: «Так надо решать сцену». Он говорит: «Нет, так». Спорим, друг друга стараясь перекричать. В конце концов я говорю: «Делаем, как ты считаешь нужным». Начинаем делать, Сашка успокаивается и через какое-то время — мне: «А что ты предлагал?» 
И никакого конфликта, и дело сделано. Но надо было знать Саньку.

А как он с режиссерами спорил! Иные готовы были отказать ему в роли из-за этих его споров. 
Но был один случай... У нас должен был ставить Кузин. «Лес». А я у Александра Сергеевича работал. И очень люблю его как режиссера. И Санька его как режиссера любил. Но, зная Санькин характер, я понимал, что даже Кузин может не выдержать, если Санька начнет спорить. Мне этого совсем не хотелось. И все думал, как бы этого избежать. И тут Кузин ставит в СамАрте «Ревизора». Я говорю: «Сань, у Кузина премьера, поехали посмотрим». Поехали, посмотрели, он говорит: «Ну, давай я тебя подкину». Едем с ним в машине, и уже одно то, что он молчит и не ругает спектакль, говорит о том, что спектакль получился. Подъезжаем к дому, я ему: «Сань, у меня к тебе одна просьба: Кузин придет к нам — не спорь с ним. Вот я тебя прошу. Только неделю. Одну неделю. А дальше, я уверен, тебе и спорить-то не захочется. Пожалуйста, не спорь». - «Да разве я, Олег, спорю?» - «Споришь, Саня, споришь». Начинаются репетиции. Смотрю, Санька сидит, слушает и молчит. Я - ему: «Молодец, не споришь». А он вдруг: «А че спорить? Он все правильно говорит». И так мы 
замечательно тогда поработали! И с какой благодарностью Саня потом вспоминал о Кузине.

Он был сложным человеком, Саня. Мог раскричаться и все разрушить. Но бывало и так. Думаю: ну, сейчас Санька начнет орать. А нет. И я говорил ему: «Сань, ты меня удивил сегодня. И мне так приятно, что ты не перестаешь меня удивлять!»

Но, думаю, и я удивлял его. И не раз. Помню, был у него день рождения. И приехал его отец. А на дне рождения как? Все говорят только хорошее. А я сказал, что в нашей с Саней дружбе всякое было. И что однажды я Сашу обидел. После «Мышей и людей» предложили ходатайствовать о присвоении ему звания заслуженного артиста. И в труппе шло голосование. И когда спросили, кто «за», я не поднял руки. Я был не прав. Но тогда мне казалось, что рано. Всегда ругал Саньку за максимализм, говорил, что идеала не существует, а тут сам поступил как махровый максималист. Вот об этом я на Сашкином дне рождения рассказал. А он мне потом слова отца передал. «Я бы гордился, - сказал Санин отец, - если бы у меня был такой друг».

У нас с ним были честные отношения, понимаете? 
Мы всегда говорили правду другу другу. «Ты опять сел на своего конька!», - ругал я Саньку, когда он начинал изображать человека-гору. И когда ему дали в «Камере обскура» роль дяди Макса, а это мягкий такой человек, обрадовался. А он: «Не мое. Не смогу». - «Да это именно то, что требуется! - говорил я ему. - Ты закоснел в образе рычащего бугая. Тебе нужно слабого человека сыграть». Он ведь, даже получая не свою, как считал, роль, пытался под себя ее переделать. Наделял своими чертами, что не есть хорошо. И я ему честно об этом говорил. Он играл в «Доходном месте» Юсова. А у того монолог. «А я вот вышел на площадь и плясать буду». И он и здесь на своего конька сел и с рыком таким. А я после спектакля к нему подхожу и говорю: «Когда человек сильный, Саня, ему не надо кричать. Помнишь «Пьесу для неоконченного пианино?» Как шикарно Ромашин говорит! «А кто чумазый? Я чумазый. Но вы вот сидите здесь, пьете, едите, а на чьи деньги? А на мои». Тихо так говорит. Но как звучит мощно! Так и Юсов твой. Все скачут под дудку Юсова, зачем кричать? «Хочу плясать и пляшу». Скажи это мягко. Чем мягче ты это скажешь, тем будет страшней. Понимаешь?» 
Он услышал. Он умел слышать. С какими -то вещами не соглашался категорически. И это нормально. Но здесь услышал.

А так, конечно, и встречные иски мне предъявлял. А мальчишки наши те просто бегом бежали после спектакля в гримерку, чтобы Сан Саныч их не настиг. А сейчас — вольница, и в театре говорят: «Как не хватает Сан Саныча! Как хорошо было бы, если б настиг». Молодежь он в кулаке держал. Обижались порой. Но он имел на это право. Потому что упреки его не были словами, за которыми ничего не стоит. Он выходил на сцену и доказывал, что артист, большой артист имеет основания вчинять начинающим иски. По сути он был прав всегда. Не всегда по форме. Бывало, перебирал. Вводим, допустим, его студентку в «Преступление и наказание». Он же преподавал. И у Гвоздкова в студии, и в академии культуры. Вводим, а у нее не получается . А ему хочется, чтобы она не просто сделала роль, а сделала идеально. Он же максималист. Ну и начинает с напором: «Катя, не то! Катя, не то!» И я вижу Катя эта уже и не слышит, что он ей говорит, а хочет только одного: чтобы не кричал. Репетиция закончилась, я — ему: «Сань, ты все верно говоришь. Абсолютно верно. Но скажи это все по-другому. Ты же так ее напугал, что она не слышит тебя». Приходит на следующую репетицию, начинает спокойно объяснять, и дело пошло, и все были счастливы.

Вообще с Саней удовольствие было работать. Огромное удовольствие. Он так чувствовал партнера! В том же «Лесе». Где-то на втором-третьем спектакле я решил характерности добавить. Тут же подхватил! Тут же! Глаза загорелись... А это такая редкость. Но он, конечно, и засранец был. Хулиганил по-черному. Ну вот, скажем, в «Амадеусе». Мне — за сорок, а я играю Моцарта, которому 26. Всю жизнь иронизировал над стареющими актрисами, которые молодятся. А тут сам строю из себя мальчика. Очень комплексовал. И как-то ему говорю: «Сань, мне так фигово. Ты меня в спектакле спрашиваешь, сколько мне лет. Я говорю, что 26. А мне 43». Он: «Олег, да ладно. Ты и на 26 не выглядишь». Но при этом на сцене с таким подколом переспрашивал про мой возраст, что я едва сдерживался. «Сколько, - спрашивал, - вам лет?» Я говорил: «Мне? 26» . А он: «Сколько- сколько?» Я ему после спектакля: «Скотина, ну зачем ты так». Он хохотать. Тот еще был хулиган. А что вытворял в «Визите старой дамы»!

Маленькая роль - играл одного из телохранителей главной героини Клары. И по роли должен был, вынося Клару на носилках индийского раджи, жевать жвачку. Сейчас в магазинах есть все. Хоть ананас, хоть киви. А тогда жвачки и те были только апельсиновые, и только в Москве. Из Москвы и привозили. И перед спектаклем реквизиторы выдавали актерам, что играли охранников, по пластинке. Ну и стоит как-то Саня у кулис, ждет выхода и шелестит блестюшкой от жвачки. Ну шелестит и шелестит. Разворачивает, может. А на сцене тьма народу: Клару встречает весь город. Наконец выносят. Санька сзади носилки держит, а в носу у него...кольцо! Из блестюшки сделал. Народ поплыл. А со сцены-то не уйдешь. Народ уже чуть ли не в голос ржет. А этому хорошо! Тот еще был хулиган! Но именно этому «хулигану» я обязан тем, что не совершил поступка, из-за которого, всю жизнь потом, может быть, раскаивался. Я решил из театра уйти. Были веские, как мне тогда казалось, причины. 
И когда Санька узнал об этом, я уже отходную проставлял. Так он меня буквально в охапку сгреб, приволок к Гвоздкову и говорит: «Вы знаете, что Олег уходит?» - «Конечно, знаю, - говорит Гвоздков. - Уговаривал остаться — ни в какую». И тогда Саня мне говорит: «Олег, не делай глупости. Прошу, не делай!»

Галина: - Все тогда Олега просили забрать заявление.

Олег: - Но только Саня сумел меня остановить. И 
я сейчас думаю: какой же он молодец! Как он прав был. И как он вовремя тогда появился. Как ангел - хранитель... А знаете, какая у нас с ним была мечта? Огромная! Я его ей заразил. Мы мечтали спеть песню из мультика «Дед мороз и лето». Представляете: два здоровых мужика на полном скотском серьезе поют: «Вот оно какое наше лето...». Не успели...

...Бываю ли я в театре? А как же! Хожу на премьеры. Ребята мне всегда рады. И ждут на сцену. Как только я скажу «стоп» инвалидности первой группы, тут же в труппу возьмут! Но, конечно же, я скучаю. Конечно же, я скучаю по актерской игре. Но сейчас я не могу играть в театре. Юридически не могу. Я же ходил к Гвоздкову. «Вячеслав Алексеевич, - говорил я ему, - ну, может, в «Дон Жуане?» Я там отца играл. А он плохо ходит. «Может, с костылями, а?» Он говорит: «Олег, да я не против. Но, не дай бог что, — меня же посадят. Понимаешь?» Я понимаю. Но так хотелось выйти на сцену! И ведь выхожу! Нет, не в театре. А есть один благотворительный проект. Спектакль. Для детей-инвалидов его поставили. Меня недавно смотрел мой хирург и говорит: «Ты, Олег, молодец. Дела у тебя идут так хорошо, что можно даже уже и на сцену. Ну, если там не надо будет много бегать и махать руками». А там как раз такой случай. Мне в этом спектакле не надо ни бегать, ни махать руками. Я там сижу в кресле и рассказываю сказку. Сказочника играю. Участвовать в этом проекте мне предложила одна моя поклонница. Когда мне дали первую группу инвалидности, я расстроился жутко. Врачи говорили: «Пойми, это временно». Я и это понимал, но все равно жутко расстроился. А Галка про это в интернете написала: «Олегу дали 1 группу, и он переживает страшно». И вот эта моя поклонница, а теперь наша очень хорошая знакомая, друг, прочла и пишет Гале, что есть спектакль, где Олегу не надо ни бегать, ни махать руками, а надо просто сидеть за столом и читать сказку. Идея в том, чтобы приобщить детей к классической музыке. А мне идея эта близка. Я в детстве классическую музыку ненавидел. А почему? А потому, что сидеть в зале и слушать симфонический оркестр для ребенка - мука. Это взрослый может погрузиться в себя и наслаждаться чувствами, которые в тебе вызывают звуки. А ребенку нужен интерфейс. И авторы этого проекта решили сочинить на основе классической музыки сказку и продемонстрировать ее детям с таким театральным видеорядом. В нашем случае это Шуман. Есть у него цикл, посвященный жене Кларе, с которой они познакомились, когда еще были детьми. Уже несколько спектаклей было. Для детей-инвалидов мы играли в Доме актера. Я член СТД, попросил, и нам не отказали. Вы не представляете, какое это счастье - опять оказаться на сцене! Ну, конечно, я захотел поделиться радостью с товарищами из театра. И пригласил на премьеру. И Гвоздков тоже был. И сказал, что если вновь понадобится помещение, то мы можем рассчитывать на Камерный зал театра.

Галина: - Есть у нас еще один проект. И появился он в нашей жизни благодаря Гвоздкову. Вообще это человек, который ну просто все время руку помощи протягивает. Вот как случилась с Олегом беда, так Гвоздков каждый божий день утром и вечером мне звонил и спрашивал: как, что? Говорил: «Сколько бы ни было, любые деньги, куда угодно устрою Олега, лишь бы все окончилось благополучно». Я вытаскивала Олега, а все остальное Вячеслав Алексеевич взял на себя, и мы не устанем его благодарить. Ну, и тут. Выписывают нас из санатория с инвалидностью первой группы, и Олег не может понять, как ему с этим жить дальше. И вдруг звонок — Гвоздков. И говорит: «Галчонок, есть предложение. При психиатрической больнице работает реабилитационный центр. Там несколько направлений. Одно из них — арт-терапия. Живопись, танцы, театр. В свое время Володя Гальченко там Фонвизина ставил. Я знаю, Олег не любит режиссуры, но он же скучает без творческой работы. Может, возьметесь? Он постановкой будет заниматься, ты займешься костюмами и декорациями. Сходите, познакомьтесь». И мы пошли знакомиться. Олег уже однажды был там...

Олег: - Готовились ставить «Полковника Птицу» и ездили. Но тогда нас по тяжелым отделениям 
водили.

Галина: - А тут — реабилитационный центр. Красивое здание. И невероятно обаятельные сотрудницы. И все Олега знают. Ну, а потом было знакомство с нашими актерами. Это были люди, которых уже готовили к выписке. Олег волновался. А я говорю: «Напрасно волнуешься. У нас с тобой случайного в жизни нет. Раз нам это дается, значит, мы должны это пройти. Чего ж волноваться». И вот они пришли. Парень молодой, мужчина средних лет и молодая женщина. Олег посмотрел на них и говорит…

Олег: - Нет! Сначала мы обсудили репертуар. Нам сказали: «Как можно больше позитива, потому что негатива им хватает и в жизни. Как можно больше юмора, и такие действующие лица, с которыми они могли бы себя ассоциировать. Если, допустим, мужчина - то герой, джентльмен. Если женщина - то леди, красавица. И я говорю: «По-моему, лучше Пушкина ничего нет». И мы взяли «Графа Нулина».

Галина: - Предлагаем ребятам, а они говорят: «Мы это никогда не выучим». В сентябре прошлого года было. Заниматься мы должны были два дня в неделю по два часа. И на первой репетиции читали текст. На второй читали в выгородке. На третью приезжаем, а они уже текст выучили.

Олег: - А врачи нам в это время говорят: «В 
Москве пройдет Международный фестиваль арт-терапии. Успеете спектакль сделать?» Я — им: «Да мы уже сделали». Они: « А с нами вы не могли бы поехать?» - «Да счастлив буду!»


Галина: - Мы взяли в театре костюмы. Я сшила ширмы. Показали. 20 минут. Говорю Олегу: «Давай еще чего-нибудь придумаем». Он говорит: « А что если это будет не спектакль, а вечер поэзии в двух частях. Первая — классика, Пушкин. Вторая- что-то из современного». И взяли Михалкова стихотворение «Как старик корову продавал». Там же тоже три персонажа: два мужика и корова. Актеры у нас прямо на сцене переодеваются, меняют ширмы и играют в совсем других амплуа.

Олег: - Очень способные люди. Особенно девушка. 
В Москве к ней финны подошли, спрашивают: «Актриса?» У них в таких спектаклях обязательно профессионал играет. Хотя бы один. А наша актриса в банке работала. А парень - переводчик. С английского.

Галина: - Судьбы у них очень тяжелые. А у многих людей, которые там лежат, просто страшные. И я теперь понимаю врачей, которые стараются сохранять эмоциональную дистанцию. Если начнешь каждую такую историю пропускать через сердце, то тебя ненадолго хватит. И это, конечно, для нас с Олегом была проблема. Но мы для себя решили, что приходим сюда не копаться в прошлом этих людей, а просто любить их. Было бы неправдой сказать, что они тут же ответили нам взаимностью. Трудно же поверить в любовь совершенно чужого тебе человека. Но потихоньку оттаяли.

Олег: - А нас еще на один форум в Москву пригласили. Собирают уже только руководителей проектов. Я решил перед тем, как ехать, с ребятами поговорить. Собрал их, говорю: «Скажите честно, хоть что-то эти наши занятия вам дают?» Они говорят: «Во-первых, общение. Нам так не хватает нормального общения. Потом мы узнаем много нового». А Настя, девушку Настей зовут, сказала, что, как только занервничает, сразу начинает «Графа Нулина» читать. Но и я им признался. 
Сказал, что так переживал, когда мне инвалидность дали. Очень гастроли любил и подумал: все, теперь никуда не поеду. А вышло вон как. Так что еще не известно: кто кому больше помогает: я - вам, или вы - мне.

Светлана Внукова

Фото: Владимира Сухова, Дмитрия Муратова и Олега Давыдова