Я вообще ни разу не политолог. От политики страшно далека, потому что гораздо ближе к народу, я даже отчество нашего предыдущего президента выучила только к концу его срока. Политического, разумеется
Политики смотрят на нас свысока, а я на них — издалека. И иногда из этого далека видится такое, что не приведи Господь.
Но я начну из еще большего далека. Был на моем любимом филфаке такой замечательный предмет - «Теория и история фольклора». Вела его невероятная женщина и ученый Софья Залмановна Агранович, настоящая такая Баба-Яга, память о которой трепетно хранят несколько поколений выпускников русского отделения СамГУ. А ведь она всего-то делала — она выворачивала нам сознание и показывала изнанку вещей. Как сейчас помню, свою лекцию на первом курсе в сентябре она начала с того, что стала рассказывать, о чем, собственно, такая бредовая с точки современного человека сказка «Курочка Ряба». На это у нее ушло лекций пять, но уже после первой мы стали смотреть на мир с подозрением.
Потом она много еще чего нам рассказывала. И в результате все-таки смогла до нас донести, что наши человеческие мозги за всю историю мировой культуры смогли породить весьма ограниченный набор типических сюжетов и что вся мировая литература — лишь перепевки этих сюжетов.
Одна из таких базовых моделей — это модель двойничества. Изначально двойники — это, в общем, хорошие такие ребята, первопредки, которые, как и положено, приносят себя в жертву, чтобы создать мир. В мифах мы с вами не очень сильны: давно это было. А вот относительно недавнюю литературу вспомним уже легче. Дон Кихот и Санчо Панса — это карнавальные двойники. Ну а любимые наши Онегин с Ленским, Штольц с Обломовым, Базаров с Кирсановым — это двойники-антагонисты.
Но есть еще один тип двойников — он возник и живет только в русской литературе и тесно связан с нашей российской ментальностью. Нам рассказывали, что в его возникновении виноват Иван Грозный, который разделил землю русскую на опричнину и земщину, чем обрек всех на вымирание. Но мы все-таки не вымерли, и вот в 17 веке, как осмысление всего произошедшего, появилось замечательное произведение «Повесть о Фоме и Ереме». Герои там — просто красавцы: «Ереме был крив, а Фома з бельмом, Ереме был плешив, а Фома шелудив... Ерему дубиной, а Фому рычагом»...
И вот когда я прочитала про этих товарищей, странные антипатриотические ассоциации стали меня беспокоить. Я постаралась вникнуть в суть образов. Оказалось, что внешне между близнецами может быть конфликт, но конфликт ненастоящий (сейчас я порулю, а ты отдохнешь, потом наоборот). Дальше исследователи говорят, что «на уровне фабулы близнецы хлопотливы и суетливы, но этой пустой активности присуще отсутствие серьезной мотивировки... их активность — это вывороченная наизнанку пассивность» (Агранович С.З., Саморукова И.В. «Двойничество», 2001 г.). Еще ученые отмечают «тотальную зависимость персонажей от пространства, в котором они существуют». А самое главное — идентичность функций, которая, «как правило, воплощает отсутствие, а точнее объективную невозможность выбора индивидуальной позиции». Ну и еще некоторые такие черты, настойчиво напоминающее что-то очень родное...
Но больше всего меня впечатлило описание эпох, в которые эти самые близнецы в нашей родимой литературе появлялись. Позволю себе еще повеселить вас цитатами. Итак... «Близнечная модель актуализируется в те периоды, когда над целыми социальными группами, а то и надо всей нацией нависает угроза тотального уничтожения, физической или духовной смерти...»
«Близнечное двойничество воплощает беззащитность и слабость русского социума в российской системе государственной власти. Этот социум... безальтернативен в плане зависимости от жесткого центра, который в русском сознании мистифицируется, превращаясь в некую слепую силу сродни року, судьбе». Существование близнецов в тексте «трактуется как симптом общего неблагополучия мира», при этом повествование организуется как «авторская рефлексия на вырождение социума, на общую недостаточность и обреченность». Наша жизнь — это, в общем-то, огромное литературное произведение, которое мы пишем в соавторстве с Господом. И этот Автор, в принципе, очень любит шутки. Здесь шутка заключается в том, что впервые в русской литературе, тьфу ты, то есть жизни, близнецы являются не членами общества, которое все никак не погибнет. Близнецы сейчас являются представителями того самого «жесткого центра», который мы воспринимаем как рок.
Ну и что? Да все бы ничего. Только у этого сюжета есть совершенно определенный, заданный конец. А именно... «Сюжетные структуры близнечного типа характеризуются жестким финалом. Герои погибают, и это гибель совместная. Естественно, в литературе физическая смерть персонажей-близнецов — относительная редкость. Гибель обычно трактуется в духовном плане. Эта гибель чаще всего лишена элементов авантюрности, выступает как результат бессилия героев перед внешними обстоятельствами». Понятно, что кроме духовной гибели бывает еще и политическая...
Конечно, выход есть. Помните, на заре туманной юности человечества боги-близнецы приносили себя в «жертву социуму», благодаря их смерти творился новый мир. Но то были боги...
Безусловно, у нас все не так уж плохо. Не знаю, как вам, а мне с моей кухни кажется, что все-таки наши президенты — это не истинные близнецы. Все-таки один из них кукловод, а другой марионетка. Но этот кукловод затеял игру в близнечество. А игра эта кончается очень плохо — жесткие сюжетные рамки выбора не дают.
Несомненно и другое: игра эта появилась не случайно. У нас опять на дворе эпоха «социального пессимизма», когда «основным мотивом становится... безнадежность». Эсхатологические мотивы звучат очень отчетливо, и это серьезней очередного конца света. И сейчас остается лишь выбрать, кто будет писать развязку.
Дарья Григорьян
