«Люди будут думать то, что я им скажу»
Из фильма «Гражданин Кейн»
В последние три года я мечтаю прожить хотя бы один день без афоризмов, вырванных из контекста цитат, многозначительных фраз из Нового Завета, смысл которых чаще всего остаётся загадкой даже для цитирующего. Начать день без далай-ламы, позавтракать с семьёй, а не в обществе матери Терезы, дожить до вечера без Макса Фрая или как там зовут эту странную женщину с детскими косичками. Забыться в своих рутинных хлопотах так, чтобы под ногами у меня не путались все эти маленькие принцы, бароны мюнхгаузены, фроси бурлаковы и, прости меня, Господи, за эти слова, чтобы Арсений Тарковский с его прошедшим летом тоже, наконец, отодвинулся куда-нибудь подальше. Не знаю, кто как, а я сыта искусственно навязанными мне сантиментами по самое некуда.
Говорят – выключи компьютер и не смотри, так ведь давным-давно уже дело не в компьютере. Вы точно знаете, что чувства, которые вы сейчас чувствуете, ваши, а не чьи-то? Я – нет, давно не уверена в себе. С тех самых пор, как из меня впервые попытались вышибить слезу по одному совершенно неинтересному мне поводу, и этот фокус удался: я расплакалась над судьбой какого-то руфера-недоумка, который карабкался-карабкался на шпили и небоскрёбы ради коллекции экстремальных селфи, а потом грохнулся с какой-то башни, и несколько его френдов, а точнее – френдш, ни разу не наблюдавших его подвиги в реале, устроили из его гибели виртуальную рыдательную оргию. В арсенале у полуграмотных поклонниц погибшего психопата был традиционный пакет пафосных изречений наподобие «Безумству храбрых поём мы песню». Сама природа такой храбрости, равно как и сомнительная её цель, никаких вопросов не вызывала: парень был однозначно беатифицирован в качестве святого человека. Каюсь, я тоже заливалась слезами чистого горя, когда читала его историю, однако все переживания буквально как рукой сняло, стоило мне только дочитать до конфликта руфера с его мамой. Когда больная мать попросила своего бесстрашного сына пощадить её нервы и не лазить больше на верхотуру, он не нашёл ничего лучше, как оповестить её о разрыве семейных контактов посредством собственного блога – украсил страничку маминой фотографией и подписью: «Эта женщина мне больше не мать!». Слёзы мои высохли так же легко и быстро, как только что катились из глаз, и я подивилась собственному цинизму: это же надо так легко перескакивать от белого к чёрному.
Это не я, подумала я, нет. Я не такая поверхностная фитюлька, которой так просто манипулировать в нужном направлении. Нет, это определённо не я. Или всё-таки уже я? В чьём я уме, в мэриэннином или в своём?
Удивляться, однако, не стоило, потому что в этой подозрительной лёгкости – суть происходящего с нашими ощущениями, которые на самом деле никакие не наши. Кто такие для меня все эти люди из соцсетей, которые c непонятной целью и для непонятного удовольствия бегают по утрам, лезут на крыши, чтобы сняться на фоне мерцающей вдалеке земной тверди, едят только полезное, забыв о вкусе, и то и дело ударяются в странную апологетику постыдной чепухи наподобие шампуня без парабенов? Никто, я и лица их путаю, уберите из поля зрения фото на аватарке – никогда в жизни не отличу автора одного текста от другого. И обид в ответ не принимаю: а кто вам виноват, что вы как сговорились думать, чувствовать и писать одно и то же, не различая ни высоких и низких нот, ни промежуточных оттенков? Что за страшное проклятие заставляет вас всех из года в год первого февраля цитировать Пастернака, а в день рождения Олега Янковского писать «Улыбайтесь, господа», словно в вашем исполнении это не обычная пошлость, от которой хочется поскорее забраться под кровать и остаться там навечно, а нечто большее, чем просто лишённые текстовой среды цитаты? И почему все они владеют мною куда больше, чем я сама этого хочу?
Потому что это оказалось легко – владеть кем-то другим, забраться в его мысли, крутить им, как попало. Я и сама первым делом желаю всем лёгкости – на дни рождения друзей, под Новый год всем родным, и даже каждый раз, когда хочу просто кому-то понравиться. И какие же зияющие дыры в моей голове выгрызла эта сама лёгкость только из-за того, что я легко соглашалась смеяться, когда было не смешно (но все же смеются, давай и ты начинай), плакать, когда не было грустно (все плачут над этим фильмом, и ты давай, чёрствая корова!), спорить, когда было некогда (но ведь кто-то всегда неправ, как тут промолчишь). Гражданин Кейн был бы мною доволен: я не только думаю, но и чувствую именно то, чего от меня ждут. Правда, я пока ещё это понимаю.
Екатерина Спиваковская
