Прошло уже два года после возбуждения дела в отношении бывшего руководителя Самарского областного фонда жилья и ипотеки (СОФЖИ) Реналя Мязитова. Большую часть этого срока Реналь провел в следственном изоляторе. Сейчас дело рассматривается в Самарском районном суде Самары. Судя по всему рассмотрение закончится до конца года, сейчас идут допросы свидетелей.
Когда все это только начиналось «Парк Гагарина» опубликовал интервью с женой Реналя Натальей Мязитовой. Мы решили еще раз встретиться с Натальей, узнать подробности судебных заседаний и услышать ее мнение о происходящем
– Наташа, вот уже два года, как отца дома нет. Детям ты вначале говорила, что он в командировке. Что сейчас дети знают об отце?
– Старшая все знает. Я ей прошлым летом все рассказала. И даже один раз свозила ее на свидание, поскольку были летние каникулы.
– Как она восприняла?
– Мне кажется, она старалась не погружаться в это. Пыталась быть веселой, пыталась шутить. Я ей описала ситуацию: что некие злые СИЛЫ посадили ее отца, но он ничего плохого не совершал. Мы сейчас представим документы, чтобы они поняли, что это ошибка. И отпустят папу. Тогда ей было 10, сейчас 11. Она в курсе. Она следит за судами. Я ей все рассказываю. Она не углубляется, чтобы не страдать. Она построила некий щит. На свидании она просила мне купить мороженое. По ее мнению, раз здесь можно есть мороженое, то не все так плохо. Спрашивает, а папе можно есть мороженое. Можно. Я ему перечисляю деньги на счет, и он может купить здесь лимонад и мороженое — значит не все так плохо.
Мы по очереди разговаривали по телефону с папой. Она не плакала, она держалась. Ее больше шокировали посетители, которые сидели рядом и говорили про резню и грабежи. Для мелкой, ей четыре с половиной года, папа продолжает находиться в командировке. Для нее папа работает. Она видит фотографии и письма пишет.
– Чиполлино детям читала?
– Надо почитать. Надо мелкую готовить. От старшей не смогла я это долго скрывать.
7 июня 2019 года. Страница Натальи Мязитовой в Фейсбуке: «Сегодня взяла Соню с собой на свидание с Реналем. Это решение далось мне трудно, но вопрос назрел давно. Человеку почти 10 лет, папа «в командировке» с октября, связи с ним нет, его телефон выключен и лежит в тумбочке, почти все его вещи тоже дома... глупо думать, что она верит в мои сказки про командировку...но до этого я не была готова рассказать ей. Она тактично молчала и почти не задавала вопросов. Решающим толчком стал ее тихий вопрос - а папа умер? ...Теперь Соня все знает, мне немного легче от этого. Она знает, что мы боремся, теперь в этой борьбе на одного человека больше!»
– Перейдем к делу. Насколько я знаю, в суде наконец-то приобщили к материалам дела протоколы заседания правления СОФЖИ, где стоят подписи заместителя министра строительства.
– В СОФЖИ была многоступенчатая система проверки проектов.
1-й этап – Заседание Попечительского совета СОФЖИ, председателем которого был министр строительства, также туда входили министр экономического развития, министр транспорта, министр социально-демографической и семейной политики, министр управления финансами. Именно этим людям Реналь презентовал проекты, и они принимали решение об их реализации. Проекты были перспективные и эти люди были согласны с их реализацией. Все было оформлено грамотно и законно. Я не верю, что члены правления подписывали эти протоколы, с закрытыми ушами и глазами.
2-м этапом были заседания Правления Фонда, в которых есть фраза, что проект одобрен «во исполнении поручения Попечительского совета», без распоряжения свыше, Правление бы не одобрило проекты.
Приобщили пока только протоколы Правления. Мы нашли оригиналы этих протоколов и передали судье во время процесса нотариально заверенные копии. И у суда не было шансов их не принять.
Но Протоколы Попечительского совета СОФЖИ не приобщили, хотя проводилось изъятие всех документов организации по этому делу. У меня есть только копии.
– Почему следователь отказывался приобщать протоколы Попечительского совета?
– Он сомневался в их подлинности.
– Следователь сомневается в подлинности документов, которые сам же изъял в СОФЖИ?
– Да, этот вопрос наш адвокат задавала следователю на каждом судебном заседании о продлении меры пресечения. А их было много за эти почти 2 года. Он повторял нам одну и ту же фразу — следствие усомнилось в подлинности данных документов.
Но я так понимаю, он приобщил, что нужно, а что не нужно — не приобщил. Он еще будет выступать в качестве свидетеля, я бы его с удовольствием послушала.
– У адвоката есть к нему вопросы?
– Есть и много. И у Реналя есть, да и у меня к нему вопросов много.
– А он сможет на них ответить?
– Он хорошо знает свое дело, и я уверена, что сможет. И не только своей заученной фразой, а более развернуто.
– Думаю, в суде он будет отвечать так же как раньше.
– Тут все зависит от вопросов. Сейчас уже и Реналь за эти годы сам составляет вопросы свидетелям. Я хожу на судебные заседания, там 10 вопросов от адвоката и 50 вопросов от Реналя. Он разбирается в документальных тонкостях — он же жил в этих проектах.
«Он очень переживает за свою репутацию. За репутацию честного человека»
– А в суде возникал вопрос, чтобы пригласить на судебное заседание в качестве свидетелей: всех бывших министров строительства, их заместителей, того же Крикуненко, который сейчас трудится министром строительства на Сахалине? Они же утверждали все планы и сметы по СОФЖИ.
– Протоколов Попечительского совета в деле до сих пор нет и привлечь министров в качестве свидетелей по делу мы не можем. Хотя я уверена, что они бы подтвердили законность перспективность, правомочность заключения и конечно законность сделок и проектов. Ждем в качестве свидетелей членов Правления. Это как раз Крикуненко и Головушкин.
Другая проблема в том, что многие свидетели не хотят ходить в суд. А те, кто приходит не подтверждает свои показания данные в ходе следствия. По показаниям, они помнят даты, помнят номера документов, помнят, куда ушли документы, как они выглядят. Это показания, которые записаны следователем Ворониным. А сейчас они приходят в качестве свидетелей на суд и говорят, что уже ничего не помнят. Показания данные в ходе следствия Воронину с реальными делами немножко не вяжутся. В последний раз девушка из минстроя пришла. Говорит ничего не помнит. Адвокат задает вопрос: были ли факты хищения в минстрое? Отвечает: нет, я такого не помню. А что было? Пришли, забрали документы, нас опросили...
– Уточни. Реналь Мязитов — исполнительный директор. Все решения по крупным сделкам принимает правление СОФЖИ. Есть протоколы правления, к которым прилагались в том числе и сметы. Все исполнено согласно этим документам?
– Попечительский совет утверждает концепции, бизнес планирование и затраты. Правление – сметы. Все было исполнено и документально оформлено.
– Кто заказчик? Министерство строительства области?
– Минстрой предоставлял субсидию. Заказчик — СОФЖИ. Потом СОФЖИ предоставляло в минстрой отчетные документы об исполнении согласно утвержденным и проверенным сметам утвержденной правлением.
– Спрошу по-другому — Реналь, по версии следствия, спер кучу бабла. У кого он эти деньги украл?
– У меня тот же самый вопрос. Вот, например, покупка земли. Землю купил, и она осталась в СОФЖИ. Она числится на балансе СОФЖИ. Чем сейчас СОФЖИ занимается, почему он не строит на этой земле — вот вопрос. Военный городок был передан в СОФЖИ. Этот участок в собственности СОФЖИ. Снос был произведен, проект планировки утвержден. Иди и строй. Никто ничего не строит.
– Пострадавшая сторона, по версии следствия, кто?
– Министерство строительства области и бюджет СО.
– Минстрой подтверждает, что он пострадавшая сторона?
– В минстрое факт ущерба не зафиксирован.
– У СОФЖИ есть ущерб от действий Реналя?
– От СОФЖИ какого либо документа об ущербе в деле нет. Руководитель СОФЖИ написал заявление о причиненном ущербе уже после того, как было возбуждено уголовное дело и там есть интересная формулировка о «предположительном ущербе».
Более того, руководитель СОФЖИ в суде подтвердил, что претензий к качеству проведенных работ не имеет.
– Я пытаюсь понять, есть ли пострадавшая сторона в действиях Реналя?
– В обвинении звучит, что нанесен ущерб бюджету области.
– Затраты согласовывал Попечительский совет СОФЖИ. Его председателем был министр строительства области, а членом Правления был его заместитель. Так?
– Так. СОФЖИ намерен что-то сделать, часть проекта оплачивается за счет своих средств, а какая-то часть компенсируется из бюджета через минстрой. Подписываются протоколы Попечительского совета и протоколы Правления — иди и делай. Работы выполняются: вот договоры, вот акты выполненных работ, дальше встает вопрос о компенсации из бюджета согласно утвержденной смете. Все направляется в соответствии с утвержденным порядком. Минстрой все проверяет и после проверки выплачивает компенсацию. Все грамотно и просто.
– А куда взялись деньги, которые, якобы, были похищены?
– Я не знаю откуда взялись эти 59 миллионов, которые вменяют Реналю. Откуда они появились, по какой формуле рассчитывался этот ущерб — это надо спросить у следователя Воронина. Как он считал?
– В суде не выяснилось откуда взялась такая сумма?
– Нет. Я не разу не слышала, откуда следствие взяло эту сумму.
Я была на суде, когда приходил представитель завода Клапанов. Его спрашивали, как он продал участок за 200 миллионов, до этого за участок они хотели 300. Он отвечает: поняли, что за 300 участок никто не купит, тогда решили снизить до 200.
– На эту сделку тоже есть протокол в материалах дела?
– Да, конечно.
– Кем подписан?
Теми же самыми людьми из Правления и Попечительского совета. Была идея развивать «Стрелку» и купить хороший участок для строительства в центре города. Все одобрили. И сумму тоже. Мязитов, как исполнительный директор, выполнил решение— купил этот участок. По той цене, которую ему утвердили. В чем преступление?
– Последние почти уже два года ты живешь в этой непростой ситуации. А ты можешь предположить откуда взялось это дело? Кто-то же его инциировал?
– Реналь был неудобен в должности руководителя СОФЖИ. То ли новой власти, то ли руководству минстроя. Я не знаю кто эти люди.
Он же горел на работе. Он хотел реализовывать проекты, которые полезны людям, в том числе и социально незащищенным: сиротам, переселенцам из аварийного жилья. Плюс, он хотел, чтобы фонд зарабатывал, развивался. Отвергал заведомо невыгодные фонду проекты.
Вот факт, который Реналь рассказал в суде. К нему пришел товарищ Чудаев (Евгений Чудаев, с декабря 2018 года министр строительства области. — Ред.) и сказал, отдай площадку на Панова. Это площадка, на которой СОФЖИ уже готов был как можно быстрее начать стройку, это была очень хорошая площадка. Ему сказали — просто передай ее нам. Мы подпишем бумаги, и все оформим. Реналь ответил, что это убьет фонд, поскольку остальные проекты не могли так быстро принести прибыль и фонд рассчитывал на эту стройку. Землю он передавать отказался. Ему на это сказали: «Хорошо, но ты об этом пожалеешь».
А Реналь у нас герой — он и сказал, ну и хорошо. На него давили, и он сам, собственноручно написал заявление об увольнении. На основании того, что я слышала от Реналя, я понимаю, что он от отчаяния озвучивает в суде те факты, те фамилии, которые он не хотел называть. Эти люди его просто предали.
Я считаю, что правильно, что он решился об этом рассказать, в том числе и про ситуацию с Чудаевым. Хотя мы дружили. Официально могу заявить, что мы дружили семьями. Ходили друг к другу в гости. Но факт остается фактом. Он подошел к нему в туалете и сказал: «Реналь, прости, это все папа». Это правда. Это абсолютная правда.
Реналь долго не хотел об этом эпизоде говорить. К Жене Чудаеву он как к младшему брату относился... А «Древо» после смены руководства СОФЖИ все же забрали площадку и теперь там дом, но у Фонда проект был интереснее и парковочных мест задумано было больше...
Кому-то нужны были мощности СОФЖИ, потому что сейчас СОФЖИ где? Кто-нибудь слышал о том, что СОФЖИ сейчас что-то строит? Ведет какие-то социальные проекты? Ничего. Хотя проект «Пять кварталов» и «Стрелка» сейчас начали снова развивать, но не непонятно это СОФЖИ или уже нет. Я уверена, что Реналя просто убрали — он был неудобен.
В коридоре суда. Через секунду сопровождающие полицейские начнут кричать «Прекратить! Запрещено!»
– Как думаешь, когда все это закончится?
– Я себе поставила срок — Новый год. Очень надеюсь, что к Новому году он будет дома. Я так поняла, что и судья уже устала. У меня такое ощущение складывается, что она уже все знает, все понимает. Мне судья нравится (Дело Реналя Мязитова рассматривает судья Самарского районного суда Анна Давыдова. — Ред.). По сравнению с другими, что были до этого, видно, что она относится к своей работе скрупулёзно, непредвзято. Выясняет все обстоятельства. Она внимательна, нет равнодушия. Она задает вопросы. Пытается разобраться...
Реналь активно участвует в ходе дела, задает вопросы свидетелям, меня это радует, он не потерял себя несмотря ни на что. Он тщательно готовится к каждому заседанию, готовит очень подробные вопросы свидетелям – с датами и номерами документов, не успеваю ему тетради в СИЗО передавать, кажется уже всем понятно, что он не виновен. Поэтому — Новый год. Мне так кажется. Мне так спокойнее. К сожалению, я уже не верю в оправдательный приговор. Мне просто хочется, чтобы он был бы дома.
– Пусть дадут условно?
– Не пусть. Просто я начала приучать себя к мысли, что это не так уж плохо.
– Из двух зол ты пытаешься выбрать меньшее?
– Я пытаюсь быть мудрой в этом вопросе. Понятно, что Реналь будет переживать. Даже не за то, что у него будет уголовное дело, что за ним будет шлейф. Он очень переживает за свою репутацию. За репутацию честного человека, которым он всегда являлся и является. Это обиднее, чем срок, чем эти сопли, что дети без папы. Что я страдаю...
– Вокруг вашей семьи были друзья, знакомые, которые обладали определенной репутацией. После того, что произошло, много людей выпало из круга твоего общения? Много людей в твоих глазах просто уничтожили свою репутацию?
– Мне кажется, что практически все вновь приобретенные друзья Реналя, с которыми мы дружили семьям. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени себя уронили.
– Пока он был директором СОФЖИ, то друзья, как только он попал за решетку — отвернулись...
– Многие даже боятся мне звонить, со мной разговаривать. Особенно те, кто работает в правительственных структурах. Некоторые писали «Ну, ты же понимаешь, почему мы сейчас с тобой не общаемся». Я понимаю.
– Ты их осуждаешь?
– Нет. Мне их жаль, потому что в них живет страх. А человека, которому страшно, всегда жалко. Как можно жить и бояться: бояться потерять место, бояться, что на тебя кто-нибудь косо посмотрит. Как сталинские репрессии. Все улыбаются, а в курилках шепотом сплетничают, боятся. Честности нет.
«Страшно, но не за себя. Страшно растить детей в этой стране»
– А ты боишься?
– Нет. Я не боюсь.
– А вначале?
– Вначале очень боялась. Я боялась всего. Я боялась, что будет дальше. Я долго работала над этим чувством страха: над чувством страха и жалости к себе. Сейчас от страха ничего не осталось. Страх — это разрушающее чувство. Сейчас, как у самурая, — есть просто путь. Единственное понимание пришло, что страшно, но не за себя. Страшно растить детей в этой стране. Я ловлю себя на мысли, что старшей дочери я говорю, чтобы она меньше говорила, чтобы не высовывалась, не выражала резко свое мнение. За детей всегда страшно. Это базовое чувство, которое в тебе живет. А в нашей стране за детей страшно вдвойне. Сделает она сегодня какой-нибудь репост, а завтра она в тюрьме окажется... Ей правда 11, но еще пара-тройка лет, тогда вполне могут привлечь. За детей страшно. За себя не страшно.
Беседовал Сергей Курт-Аджиев
Фото со страницы Натальи Мязитовой в Фейсбуке
