Координатор отделения ассоциации «Голос» Людмила Кузьмина рассказала, есть ли жизнь после запретов минюста

 

25 июня Министерство юстиции России приостановило деятельность ассоциации «В защиту прав избирателей «Голос». Такое решение было принято потому, что организация отказалась признавать себя иностранным агентом. Причиной этому стала премия, которую «Голосу» в 2012 году присудил Норвежский Хельсинский университет. При этом в ассоциации от иностранных денег отказались, и переведенные университетом средства остались на транзитном счете «Сбербанка». Однако суд все равно оставил решение о присуждении «Голосу» звания «иностранный агент» в силе.

В интервью «Парку Гагарина» Людмила Кузьмина рассказала, какая судьба ждет ассоциацию в дальнейшем, чего ждать от единого дня голосования 8 сентября и стоит ли оппозиции участвовать в нечестных выборах.

О судьбе «Голоса»

— Недавно минюст приостановил деятельность ассоциации «Голос» — якобы она финансировалась из-за рубежа. Почему Кремль решился на подобный шаг именно сейчас?

— Мое мнение таково: «Голос» занимается самой болевой точкой власти, а именно: как она избирается, как оказывается у власти — то есть выборами. Мы занимались этим достаточно плодотворно и системно, доходило до 48-50 регионов, в которых «Голос» выставлял наблюдателей. У нас были разработаны подробнейшие анкеты, начиная от входа в участковую избирательную комиссию, заканчивая получением итоговых протоколов. Власть не хочет, чтобы граждане знали о том, каким образом проходят выборы. Мы проводили мониторинг не только в день выборов, но и выпускали всякие пособия: и для членов избирательных комиссий, и для наблюдателей — и дошли до того, что разработали избирательный кодекс. Абсолютно очевидно, что это не нужно власти.

— Но этой схеме не первый день, а деятельность «Голоса» приостановили только сейчас.

— Не первый день, конечно! «Голос» существует с 2000 года, и он накапливал опыт, накапливал экспертные наработки, заработала «горячая линия», потом мы сделали карту нарушений. И карта нарушений стала последней каплей, наверное, которая переполнила чашу терпения власти.

— А она когда возникла?

— Она возникла в предыдущие федеральные выборы, когда госдума и Медведев избирались (2007 и 2008 год соответственно — прим. «Парка Гагарина»). Но я думаю, что, может быть, даже не столько это повлияло. Мне кажется, состояние власти таково, что это какие-то их личные страхи, страхи людей-недо... я так квалифицирую — недоучек, узко смотрящих на мир и видящих его тоже узко. Раньше были страхи оранжевой революции — якобы мы, «Голос», готовим наблюдателей, которые выйдут и сметут эту власть. Потом эти страхи утихли, начались какие-то еще: сирийские, египетские...

В этот раз, когда нас мучили проверками с февраля, я увидела: они проверяли наших наблюдателей в надежде что-то найти. И потом по регионам везде налоговые стали вызывать наших наблюдателей на допросы по факту налогового правонарушения...

— Это же тенденция последнего полугода...

— Что, страхи — тенденция последнего полугода?!

— Нет, это не просто уже страхи, это шаг к закрытию, к ликвидации «Голоса».

— Это шаг к давлению, это шаг к политическим репрессиям.

— Репрессии существовали и все нулевые годы, а сейчас это особенно выражено, и на «Голосе» в том числе, учитывая, что его пытаются, если не совсем ликвидировать, то приостановить...

— Его хотят ликвидировать, никто там не «пытается»!

— Так почему именно сейчас, 2013 год, лето?

— А потому, что страхи достигли своего пика, потому что пошли митинги. И митинги в декабре 2011 года были против нарушений, за честные выборы. Власти кажется, что никто, кроме «Голоса», об этом бы не знал, что по мановению палочки «Голоса» люди выходят на улицу, что, если бы не «Голос», никто бы не догадался о том, что у нас нечестные выборы.

— Власть боится, что после 8 сентября что-то подобное может произойти? Как-то связывает приостановку деятельности с этой датой?

— Сейчас в Москве, на мой взгляд, напрямую это связывают. Это страх перед московскими выборами, не более того. Но закрыв ассоциацию, они не закрывают юридические лица в регионах. Мы самостоятельное юридическое лицо, которое вошло по собственному заявлению в ассоциацию «Голос». Я не исключаю, что завтра поступит сигнал, и сюда прибегут нас закрывать. Придумают и прибегут. Налоговая два с половиной месяца копалась и проверяла, все бумаги на просвет смотрела. И справку по итогам своей проверки они нам до сих пор не дали.

Не работает закон пост-фактум (речь идет о законе «Об НКО — иностранных агентах — прим. «Парка Гагарина»). Он вступил в силу 20 ноября, а «Кодекс избирателя», который сейчас в суде «Голосу» предъявляется в качестве обвинения в политической деятельности, — в 2010 году. Но суд закрывает на это глаза и твердит одно. Им говорят, что транзитный счет — это не счет организации и что иностранные деньги вернулись обратно, а они все равно свое двигают. Игнорируется даже их уродский закон!

— В самарском отделении «Голоса» кроме вас сейчас кто-нибудь работает?

— Никто не работает, и я не работаю. Я несу эту нагрузку как общественник, ведь мы отказались от зарубежных грантов.

Вот как мы сейчас заплатим за этот телефон? (показывает на большой черный телефон-факс). Мы заплатили вперед за два месяца, но что будет через два месяца? У нас нет ни копейки, чтобы за него заплатить.

Мы отчитываемся перед органами власти. Приходит прокуратура, я им говорю: «Вот, пожалуйста, называйте любой документ, я вам сейчас его подам». (встает, открывает шкаф, в котором в хронологическом порядке расставлены толстые папки с отчетностью). Это была работа бухгалтера, которого мы приглашали на работу и грантовыми деньгами оплачивали ее, чтобы отчитываться перед органами государственной власти. Мы отчитываемся перед налоговой, перед министерством юстиции — да перед всеми отчитываемся! А сейчас у нас бухгалтера нет, и это буду делать я. Поскольку организация не закрыта, я обязана отчитаться за первый квартал 2013 года, за второй, за третий... пока я не закрою организацию. А чтобы ее закрыть, нужно тоже вложить деньги.

Поэтому сейчас никто не работает. Как может кто-то работать, если у нас нет денег? Надежды, будто мы можем получить деньги в России, — призрачны. Конечно, романтично было бы объявить о сборе средств, но что мы их получим — я абсолютно на это не надеюсь, особенно в регионах. Потому что для этого должен быть закон, который этому способствует, свободный бизнес, который не боится пожарных, сэсов-шмэсов, милиции-полиции и губернатора.

— Какова тогда, по-вашему, судьба «Голоса» в дальнейшем? Не юридического лица, а тех людей, которые занимаются наблюдением за выборами? Учитывая, что финансирование из-за рубежа — нельзя, а финансирование из России — практически невозможно.

— Я в последнее время пришла к выводу, что «Голос» — это все-таки идея. Идея наблюдения граждан за выборами и за выборными органами власти. А идею убить нельзя, закрыть нельзя, она будет только развиваться. Добровольцы, я думаю, найдутся, просто это не будет так открыто для государства. Люди поедут за свои деньги наблюдать выборы.

Можно еще контактировать с политическими партиями. Тоже может ведь возникнуть ситуация, что завтра понадобятся честные выборы. В 2006 году потребовались честные выборы мэра, когда выиграл Тархов. «Голос» в этом очень активно участвовал, и не только на средства гранта — они там были минимальные. Помогали все те, кто понимал, что только на честных выборах можно выиграть другому человеку против административного ресурса, который был сосредоточен в руках Лиманского (мэра Самары до 2006 года — прим. «Парка Гагарина»). Правда, я потом смотрела интервью Аветисяна (председателя правления управляющей компании холдинга "Волгопромгаз" — прим. «Парка Гагарина»), где он говорил, что его якобы вызывали в Кремль и говорили, что надо сместить Лиманского. Тем не менее способ был один — обеспечение честных и прозрачных выборов.

 

— Лично на вас в данный момент оказывается какое-либо давление? Ожидаете ли вы, что завтра придут к вам?

— Конечно, ожидаю. Стоит сказать, что и так уже все здесь перебывали: и прокуратура, и минюст, и налоговая. Я не первый раз подвергаюсь этому давлению. В 2007 году на меня вообще решили завести уголовное дело (Людмилу Кузьмину обвиняли в использовании нелицензионного программного обеспечения — прим. «Парка Гагарина») и год держали под подпиской о невыезде. И Регистрационная палата приостановила деятельность межрегионального «Голоса» — тогда эти функции были переданы ей от минюста. И я помню указ президента Медведева №1: о закрытии Регистрационной палаты и передаче общественных организаций в минюст. Тогда при помощи правозащитной ассоциации «Агора» мы выиграли этот суд с дурацким уголовным делом и даже получили возмещение морального вреда и извинение прокурора города Самары за неправомерное давление на меня и организацию. Но это было тогда. Я не думаю, что это сейчас возможно.

— Почему?

— Потому что суды напрочь почувствовали себя абсолютно самостоятельными и независимыми от граждан и закона и зависимыми только от указаний вертикали.

По поводу давления сейчас: конечно, мы не застрахованы. Если сегодня нас не коснулось то, чего требуют от ассоциации «Голос» в Москве, это не означает, что завтра не придут сюда и тоже не выдадут такую бумагу.

Но люди, которые получили знания о наблюдении на выборах, разошлись сейчас по участковым комиссиям, в партиях наших активистов полно. Сейчас и я от партии ЛДПР вошла в состав территориальной избирательной комиссии. Это потребовало чуть ли не два месяца всяких согласований и, как я узнала, жалоб самому Жириновскому.

— Может ли возникнуть такая ситуация, что «Голос» не будут трогать при соблюдении определенных условий, которые выдвинет Кремль? И готов ли «Голос» идти на какие-то уступки?

— Это правило мне знакомое — когда с лидерами... Ведь на меня почему завели уголовное дело? В Самару приехал фонд Павловского («Фонд эффективной политики» — прим. «Парка Гагарина), просветил нашу вертикаль, что есть «лидеры общественного мнения» — «ломы» это у них называлось. Буквально через неделю на наблюдателей началось давление.

И есть три способа работы с так называемыми лидерами общественного мнения, с активистами, которые кажутся значимыми. Это покупка, втягивание в официальную структуру...

Когда втягивают, скажем, в какую-нибудь общественную палату, обычно там активистам становится невозможно отстоять или продвинуть свою точку зрения, на что-то влиять. Ты просто в составе этой официальной структуры.

Так вот: покупка, втягивание и давление. И какие могут быть условия? Молчать, говорить вместе с вертикалью, не критиковать «Единую Россию», губернатора, мэра, президента Путина.

Но лично я не согласна называть черное белым, не согласна отключить свое критическое мышление и заниматься этим аутотренингом: «Я в райском лесу, и всем тут хорошо». Потому что от этого пользы никакой не будет. Многолетний опыт подсказывает, что лично со мной не будет таких условий, потому что власть всегда выделяет людей, которые договороспособны и не договороспособны. Вот я отношусь ко вторым.

Мы уже были в официальной структуре: наша организация была и в общественной палате при мэре, и при губернаторе, и при губернской думе. Но после декабря 2011 года, когда наша дума избиралась и я критиковала позицию спикера Сазонова, он прислал мне письмо, подписанное им самим, что наша организация исключается из общественного совета при губернской думе (на доске в кабинете Людмилы Кузьминой висит вырезка из газеты с портретом Виктора Сазонова и заголовком «Спикер многоразового пользования»). И я даже не сочла нужным ответить на это письмо, даже в интернете об этом не написала, потому что считаю это величайшим проявлением глупости человека, который занимает такой ответственный пост.

О выборах

— Недавно в области прошли несколько промежуточных выборов, которыми общественность несильно интересуется. Вы следили за ними? И как их оцениваете?

— Да, мы следили за всеми выборами. По Куйбышевскому округу, когда госпожа Кочуева избиралась, мы выставляли наблюдателей, у нас были добровольцы, мы плотно взаимодействовали с наблюдателями КПРФ и с городской избирательной комиссией. Мы видели задачу власти на этих выборах: низкая явка, бесконтрольные участковые избирательные комиссии, которые могут делать все, что угодно, и делали все, что угодно. Большинство жителей не знали, что там выборы, потому что их никто не оповещал, кроме кандидата Кочуевой. А вся ее агитация была направлена только на — я это называю так — «мойку вброса». То есть создали фон, что Кочуева избирается. А те, кто придет голосовать, — это абсолютно определенный контингент зависимых людей, которые точно придут: муниципальные, государственные служащие, ТОСы могли привести, ветеранские организации были подключены, социальные работники. И мы видели, какой там огромный процент проголосовавших на дому. Мы давно уже задаем вопрос: что происходит в день выборов? Почему в день выборов граждане впадают в болезни или начинают куда-то уезжать и переезжать? Что это такое происходит со страной, когда она начинает именно в день выборов болеть? Это и было в Куйбышевском округе. Мы видели, как на участки гнали солдат, которые не должны были голосовать. Мы увидели дом, который полностью, весь, якобы написал заявление о том, что они хотят проголосовать на дому, все больные. Но, к счастью, удалось аннулировать эту заявку болящих в одном доме. Это не выборы — это создание фона, что это выборы.

Одна дама в УИКе, учительница, целый день издевалась над нашим наблюдателем. Она уже не знала, как удалить его с участка, и вдруг собрала у всех паспорта, в назидание отксерокопировала все данные паспортов и сложила в папку. Мы стали жаловаться в горизбирком, и я присутствовала при телефонном диалоге этой учительницы с председателем комиссии: «Для чего ты отксерокопировала паспорта?» А она отвечает: «На всякий случай».

Мы посмотрели, что делается в Промышленном округе...

— 12 мая?

— Да. Начнем с того, что все участники были заинтересованы в регулируемой явке. Коммунисты вели своих [карусельщиков] и их покупали, единоросы — своих и их покупали. Каждый нес свои списки для голосования на дому. И избирательная комиссия, стоя на стороне «Единой России», отказывала коммунистам [в принятии этих списков]. Те стали писать жалобы — «тогда и ваши списки не следует принимать!» И комиссия приняла решение, удовлетворяющее обе стороны, — принимать списки от обоих кандидатов.

Это был май, праздники длительные, дачный сезон, многоэтажки в спальном районе. И вот проходят выборы, о которых мало кто знает. И я делаю вывод, кто выбирает власть: деклассированные элементы, пьяненькие, нуждающиеся в 500 рублях, приехавшие из Ульяновской области и марширующие по ряду участков.

Но я увидела другой факт и не могу о нем не сказать. В чем отличие «Голоса»? У нас есть «Самарский союз избирателей» и уважаемый Андрей Соколов (лидер «Самарского союза избирателей» — прим. «Парка Гагарина»). Никогда «Голос» не выдвигал кандидатов на выборы и всегда заявлял о том, что наблюдение идет не в интересах партии, а в интересах граждан. «Самарский союз избирателей» выдвинул своих кандидатов, не снял ни одного из них — там на день выборов осталось четыре человека.

— Сняли Соколова заранее.

— Да, он заранее снялся, мы его не считаем. Четыре кандидата остались. Ради чего они там остались? (Максимальный результат от «Самарского союза избирателей» показал Сергей Бирюков, набрав 26 голосов — 0,48% - прим. «Парка Гагарина»). Когда кандидат получает так мало голосов, это значит, что о нем никто не знал, что он избирательную кампанию не вел. Он не агитировал и не собирался агитировать. Это значит, что он выступал чьей-то подставкой. Я считаю, что он выступал подставкой власти, «Единой России». Потому что не может он выступать подставкой коммунистов, это очевидно.

— Почему?

— Это мой личный вывод: всякие подставки всегда выступают со стороны сильного — власти. Они подстраиваются под тех, кто уже имеет власть, а не под тех, кто за нее борется. И мы увидели, что это выборы договорные, что все друг с другом договорились о каких-то преференциях и работали не на то, чтобы это были реальные выборы.

Недавно я ездила в Саратов. Там прохоровская «Гражданская платформа» предоставила возможность для очень разных людей — и для «Голоса» тоже — собираться на их площадке. И там были очень разные люди, очень активные. Они в помещении «Гражданской платформы» сделали свою общественную приемную.

И я к чему это все говорю — к выборам кандидата от «Гражданской платформы» в Отрадненском избирательном округе: у него не было никакого желания, никакой заинтересованности. Я считаю, что там работали другие механизмы — механизмы определенных договоренностей, преференций за участие.

У нас в провинции еще работает старая схема — будто политтехнологи все решают. Да не политтехнологи должны решать, а граждане!

Мы не стали выставлять туда наблюдателей. Это макушка лета (довыборы депутата губернской думы проходили 23 июня — прим. «Парка Гагарина»), и я подумала: «Ладно, побережем силы». Это все требует материальных затрат. Мы всегда выдавали наблюдателям 1100 рублей на передвижение и на связь. А потом дополнительно нанимали очень большое количество автомобилей для доставки наших наблюдателей ночью с избирательных участков домой, потому что понимали: их безопасность превыше всего.

Я целый день из Саратова следила за выборами в Отрадненском округе. Ну да, с утра написали про списки — и все, на этом вся информация закончилась. Кому это принесло пользу?

У меня был такой случай. Это было давно — последние выборы, когда «Яблоко» присутствовало в госдуме. Тогда еще Лукин (ныне Уполномоченный по правам человека в РФ— прим. «Парка Гагарина») был в «Яблоке». И тогда было еще одно видное лицо «Яблока» — Аверчев. Они приехали в Самару. Тогда модны были два тренда: отпихивать недоговороспособную демшизу и конструктивно работать с властью. А конструктивно — это бороться за административный ресурс. Мы говорили о выборах, и я рассказывала Аверчеву о том, что за административный ресурс бороться не надо — его никто вам не уступит. Подошел Лукин, немного послушал, и Аверчев ему говорит: «Ладно, пойдем отсюда, это демшиза». Я так была потрясена! «Вы, — говорю Аверчеву, — видели себя в списке федеральном, где вы стоите? Вы не будете в государственной думе в этот раз, это абсолютно очевидно. А вы, Владимир Петрович [Лукин], в следующий раз вместе с «Яблоком» никогда уже не будете в думе. Но это на правах демшизы!»

Так это и случилось. Теперь и у нас так. Можно, конечно, договариваться о чем-то, и я не спорю, что в таком случае жизнь некоторых лиц и некоторых партий будет намного сытнее и лучше, чем жизнь «Голоса». И нельзя, конечно же, сказать, что Аверчев или Лукин проиграли, но страна в целом и партии проиграли, и мы сейчас это видим.

— 8 сентября единый день голосования. Будет ли «Голос» следить за выборами в Тольятти, Сызрани, в других муниципалитетах?

— Будем ли? Учитывая, что у нас нет ни копейки, чтобы даже звонить людям, мы будем искать добровольцев, которые у нас раньше и в Тольятти, и в Сызрани были. Они смогут, не выезжая, получить консультации онлайн. Если такие добровольцы найдутся, то, безусловно, мы будем наблюдать. Если появятся заинтересованные лица в повышении эффективности и профессионализма своих наблюдателей, я готова принять участие в обучении. Пусть это будет хоть партия «Рога и копыта», это не имеет никакого значения. Если найдутся еще какие-то способы, то мы с радостью примем любую помощь.

Я вижу сейчас, что очень интересно независимое наблюдение в Тольятти. Я наблюдаю за тем, что там сейчас происходит, и у меня создается впечатление, что все-таки действующий мэр и его группы влияния и губернатор с его «Единой Россией» в какой-то степени расшевелили эти выборы. И важно будет посмотреть, что они будут делать: так же, как в Куйбышевском и Промышленном районе, при ограниченной явке каждый вести свою группу для голосования? Тогда комиссии в результате этой договоренности останутся бесконтрольными для граждан. Они будут «этому дала и этому подсыпала», сколько договорились — столько и нарисуют. Чрезвычайно интересно посмотреть, как это все будет в Тольятти, какова будет реальная явка.

И интересно, как все будет проходить в безумный, специально подобранный день. Как можно на 8 сентября назначить единый день голосования, ребята?! Все только приехали из отпусков, детьми заняты. Сейчас, в июне-июле-августе, все начнут перемещаться — и начнется агитация. Кого там будут агитировать? Так же, как в Промышленном округе? Тех, кто сидит на лавочках и у пивных киосков? Кого собрались агитировать в летний период? Это маневры власти, чтобы скрыть выборы. Не хотят они, чтобы граждане говорили о выборах. Мы будем стараться попасть на выборы в Тольятти.

— Хорошо. Изменилось ли что-нибудь в выборном процессе в губернии с приходом к власти Николая Меркушкина?

— (смеется) Что может измениться, кроме давления? Я не думаю, что это может измениться вообще, потому что Николай Меркушкин — новое звено той же самой вертикали.

Сейчас начнет работать силовой ресурс. В том, что он работает на «Единую Россию», мы тоже убедились на последних двух федеральных выборах: это полиция, ФСБ, прокуратура.

Губернатор — человек, обязанный показать в качестве главного итога своего управления высокие проценты за «Единую Россию».

Все избирательные комиссии уже сформированы так, чтобы победила «Единая Россия». Ничего не может измениться. Чем он прогрессивнее Артякова? Да ничем.

— Как относитесь к введению должности сити-менеджера в муниципалитетах?

— У меня это вызывает печаль. Я понимаю, чем руководствуется Меркушкин сейчас, каковы его цели. Понятно, что сити-менеджерами будут люди, напрямую зависимые от губернатора Может, они даже и приедут из Мордовии. Но прикрытие губернатора напрочь неубедительно. А прикрытие таково: «Они [выборные мэры] не достигли чего-то, занимались своим бизнесом, деньги воровали, граждане на них жалуются. А вот сити-менеджеры теперь поставят все под контроль!» Для меня это неубедительное прикрытие. Самый лучший контролер — это сами граждане, избравшие своего главу. Но граждане вычеркнуты из этого контроля.

Господин Меркушкин не хочет обратить внимание, что это [коррупция среди глав муниципалитетов] развивалось не один день, он не хочет задать вопрос: а где была прокуратура, полиция, суды, средства массовой информации, депутаты — представители граждан? Не надо врать самим себе. Это означает, что они делали это вместе с главами администраций. И ровно поэтому правоохранители не исполняли функции контролирующих органов.

Сити-менеджер — он что, Иисус Христос? Год он покараулит эти [бюджетные] деньги, а потом тоже начнет работать на себя. А может, и сразу начнет. Мое глубокое убеждение: без участия граждан, которые выражают свое мнение, нельзя ничего сделать.

В Перми два года назад шли протесты против сити-менеджера. В Смоленске сейчас идет суд над сити-менеджером. Есть масса регионов, которые вводили эту должность. Начиналось абсолютно все то же самое. Нет выборов, и это значит, что для граждан нет такого лица, о котором бы они сказали: «я его избирал, гада, худо-бедно ходил голосовать» или, наоборот, «знал, что он подлец, и не пошел на выборы». Размытая ответственность ничего не даст, кроме одного — той же самой коррупции с новым лицом. И ничего губернатор Меркушкин уничтожением самого низового местного самоуправления не добьется. Если уж действовать по логике Меркушкина, то местное самоуправление надо было уничтожать, начиная с крупных городов — Тольятти и Самары, потому что оно и так тут не действует.

— Если бы выборы в ближайшее время прошли и тоже, или если бы вы были жительницей Сызрани или Тольятти, вы бы стали голосовать на таких выборах? Имеет ли это смысл?

— Я абсолютно уверена, что нужно идти голосовать, потому что голосование — это оказание влияния. Если мы не будем влиять, то они и будут рисовать, что захотят. Я бы призвала граждан отбросить это «ой, да что я там в политике понимаю». Это часть лукавства гражданина, который живет в вертикали и в силовом давлении. Конечно, я бы пошла.

— А за кого бы голосовали, если не секрет?

— Где? Я бы сначала посмотрела на кандидатов и выбрала бы из двух зол меньшее.

— А наименьшее зло — это какая партия?

— Сейчас нет таких партий. Вообще партий нет, я в этом глубоко убеждена. Партии, которые называют себя оппозиционными, — это не партии, это договорные группы.

— Партий нет, меньших зол нет. За кого бы вы тогда отдали свой голос? Возьмем, например, Тольятти.

— Скорее всего, я бы проголосовала за кандидатов от «Декабря», которых поддерживает мэр Тольятти. Я Сергея Андреева знаю очень давно. Я вижу его недостатки, которые для меня — недостатки, а для него — возможность удержаться во власти. Мы с ним взаимодействовали в проекте охраны памятников. С ним, по крайней мере, можно говорить, доносить свою информацию, он готов ее воспринимать. У этого человека есть главная черта — предоставление возможности с ним взаимодействовать. Другое дело, что он действует в определенных рамках той политической ситуации, которая есть. Тем не менее да, голосовала бы за его команду.

— У вас самой нет планов по выдвижению?

— Никогда, никогда, никогда! Никогда и ни за что! Даже если бы мне кто-то предложил, я никогда не пойду во власть. Мне предлагали и за участие в выборах какие-то вознаграждения. Тем не менее я отказалась и от вознаграждения, и от выдвижения.

Я не умею врать. И говорить гражданам: «Я вам отремонтирую подъезд» — для меня это просто безумно. Я не смогу, честно скажу, встречаться с людьми, которые приходят и говорят: «Вы нам лампочку вверните». Я не смогу поговорить с ними так, чтобы они остались довольны.

И второе: я понимаю, что парламент должен быть устроен по-другому. А работать в той системе координат, в которой сейчас существуют парламенты, — зачем мне это? Ни за что!

О протесте

— Вы одна из тех немногих, кто упорно выходит на акции протеста, состоящие буквально из 50-70 человек. Зачем это нужно? Это лишний раз показывает, что есть небольшая кучка «маргиналов», а если не маргиналов, то людей, которые так или иначе связаны с политикой, а не рядовых граждан. Может, это только ухудшает репутацию?

— Эта репутация, которая озвучивается в телевизоре или в «Волжской коммуне», меня не интересует, потому что она никак не влияет на мою жизнь...

— Но это, тем не менее, самые массовые издания...

— На предмет массовости я с вами поспорю. Мы с «Голосом» в свое время делали мониторинг средств массовой информации. Я знаю, что в «Волжской коммуне» в основном нет индивидуальных подписчиков, в основном на нее подписаны муниципальные органы, библиотеки. То есть за средства бюджета, за средства граждан это все лежит.

— А что насчет телевидения?

— И на предмет телевизора так же. Ну показали они меня и сказали, что это маргиналы. Я помню 80-е — 90-е годы, когда нас называли неформалами, а я была директором библиотеки политической книги. Нас называли алкоголиками, наркоманами, сумасшедшими, вплоть до того, что мы дураки. Ну и что?

Выход на пикеты я не считаю признаком маргинальности. Если бы кто знал об этих пикетах, на них пришло бы больше народу.

Мы видим, как на пикетах вплотную силовыми органами все на видео снимается. Вычленяются лица, устанавливается контроль над ними по месту работы, жительства и учебы. Наши наблюдатели это все прошли.

Я вижу это не первый год. Выходить на такие митинги, пикеты — опасно. И не всякий человек способен подвергнуть опасности себя, свою жизнь и семью. Я знаю массу историй.

У нас был случай, когда не взяли на работу слесаря. Слесарей не хватало, а они [работодатели] говорят: «А вот ты был наблюдателем «Голоса»!» Я знаю мальчика, который выучился на архитектора, а работает продавцом в винном отделе, потому что, когда он выступил на конкурсе одного из наших самарских предприятий, ему сказали: «Не надо было быть наблюдателем».

И я не осуждаю граждан, что они не приходят на такие пикеты. Все-таки цель граждан — самосохранение, оберегание себя и своей семьи, а не борьба с дурацкой, очумевшей властью.

А я сама выхожу, выходила и буду выходить. Ровно потому, что считаю себя обязанной выходить, поступать по совести. К тому же я считаю себя в более безопасном положении — я независима от места работы. И первое, последнее и главное — я считаю себя вправе выразить свою точку зрения.

— И последний вопрос. Как вы считаете, нужно ли протестному движению участвовать в таких выборах: когда они нечестны и когда набрать какой-то внушительный процент — невозможно?

Да, тут очень сложная ситуация. Берем ситуацию в Москве и видим, что условия выдвижения заведомо неравны. Но я думаю, что выдвигаться надо. Если мы не будем «выращивать» эти выборы, кто же это сделает? Кто должен прийти и сказать: «Я вам объявляю равные условия!»? Так не бывает. Я считаю, что нужно выдвигаться, потому что другого выхода нет. Это единственная возможность объяснить населению, насколько неравны условия для выдвижения.

Беседовал Антон Фейнберг