Последнее интервью Александр Амелин дал "Парку Гагарина". Май, 2012 год. 

Умер. Заслуженный артист России Александр Амелин. Саша Амелин. Сашка... И еще долго заниматься этим дурацким упражнением, качая, как на качелях: «Сашка — умер. Сашка — умер». Потому что ну никак эти слова не хотят встать рядом, без палочки. И никак не получится представить, как это... Только вокруг будет все вертеться. Дочку не успела на спектакль сводить. Сначала все ждала, пока подрастет, потом все что-то никак, потом этот спектакль стал идти без него. «Сага о добром дядюшке».

Сашка же вообще очень добрый. Был. Со спокойствием и добродушием сносил все наши дружеские подколышки про «звезду русского балета» и «крупного деятеля культуры». Потому что - очень добрый. И еще он очень хотел, чтобы добра этого в мире стало больше. Мне даже казалось, что он специально набирает в весе, чтоб хоть так добра прибавлялось, потому что я никогда не видела сразу такого количества доброты и нежности. А еще в этом огромном теле было такое же огромное сердце. А в сердце — очень много боли. Потому что как иначе перенести все, что Сашка видел, мимо чего ну никак не мог пройти мимо? Он загорался при виде малейшей несправедливости — и в конце концов просто не вынес того, что творится вокруг. Не сумел спрятаться, отвлечься. Не захотел.

Знаешь, Саш, я себя такой виноватой чувствую перед тобой... Я очень радовалась, когда мы всем миром собирали деньги тебе на операцию. Теперь я понимаю, что этого было мало. Не денег мало, нет. Для того, чтобы Сашка остался с нами, мы должны были стать чуточку добрее. Где-то простить, где-то улыбнуться, где-то — просто промолчать, чтобы не ранить. Чтобы стало добрее. Не смогли. Прости нас, Саша. Прости... 

Интервью с элементами сценария

– Дашка, ты? – поставленный бас заслуженного артиста России Александра Амелина наполнил, по-моему, несколько этажей подъезда. – Буся, Бусенька подожди!

Я жду, когда щелкнет замок, пытаясь представить, какая еще такая Буся меня встретит. Домашняя зверушка, по идее, должна быть соразмерна хозяину. Меня встречают Саша и крошечный, к тому же еще и стриженный накоротко, по-летнему, йоркширский терьер. И я тут же понимаю, что Саша очень органично смотрится рядом со всякой мелкой живностью – поэтому наш разговор про детей (Сашиной дочке скоро будет семь) начинается очень естественно.

– Слушай, что же вы делаете, когда у тебя Машка с Бусей играть начинают?

– Ой, когда они начинают вдвоем беситься, хочется из дому уйти, – честно признается Саша.

– А кто побеждает – девочка или собачка? – со страхом за животное интересуюсь я.

– Побеждаю обычно я – потому что через 20 минут у меня терпение лопается, я начинаю орать, но это ни к чему не приводит, и тогда ровно через полчаса начинает орать мама. А с мамой не поспоришь. Я-то не наказываю – я боюсь. Это же для ребенка травмоопасно может быть...

– Саш, а тебе роль отца вообще легко дается?

– У меня с Варькой, с моей младшей сестрой, разница 11 лет. Я вырос нянькой: отводил-приводил из садика, ходил на собрания в школу, стирал, убирал – просто растил. Потому что мама через четыре месяца после родов вышла на работу – как раньше принято было.

Вообще в семьях должно быть не меньше двух детей. Потому что, когда один, вся эта безумная любовь скапливается на одном человечке... Никогда не забуду, как родители пришли и принесли маленький кулечек конфет, дали две конфеты Варьке и, чтобы развить в ней щедрость, – вот тебе еще две конфеты, иди отнеси Саше. И вот, представляешь, она идет – в руках ЧЕТЫРЕ конфеты. Жалко! И она меня купила одной фразой: она подошла и говорит: «Саша, ты ведь правда не хочешь?» Я, конечно, хохотал: вот жопа маленькая. Но ты знаешь, эти одиннадцать лет были мне не в тягость – я везде ее с собой таскал, она у меня такой пацанкой росла.

– Твоему сыну в этом году будет 25 лет. Ощущения между первым и вторым отцовством разные?

Совершенно. Сашка рос в очень активный период жизни, и зачастую просто руки не доходили – проверить уроки, сесть позаниматься. А очень важно, когда сидишь с ребенком, объясняешь. Хотя я очень приветствую, чтобы ребенок самостоятельно разбирался и не ждал, когда за него придут и сделают уроки.

А вообще дело даже не в этом и не в опыте. Я для себя одно понял: детей нужно рожать вовремя. Пока еще есть силы, есть возможности, желание – хотя оно, конечно, всегда есть, потому что дети – это святое. Надо, чтобы все это сошлось в единой точке, иначе ты будешь все время обделять ребенка. Мы им нужны здоровыми – и не только для того, чтобы материально их содержать. Гораздо важнее время, которое мы проводим вместе, причем не важно – воспитанием мы занимаемся или просто играем.

...Много раз на протяжении разговора я убеждалась, что Александр Амелин – фигура исключительно масштабная – плохо помещается в рамки интервью, как, впрочем, и во многие другие рамки. И если уж подыскивать адекватный для Саши жанр, то это скорее должен быть... сценарий, да, сценарий – с ремарками, которые должны показать читателю, как он говорит и, самое главное, как он молчит, потому что настоящий актер больше говорит паузами.

– Саш, а как ты воспитанием занимаешься?

– Воспитанием занимаюсь... (долгая пауза, подыскивает слово) скоропалительно, когда уже – ААА!!! Нет, конечно, я стараюсь, стараюсь... (снова подыскивает слово, но слишком уж долго, поэтому пауза наполняется другим смыслом).

– Понимаешь, – немного жалобно говорит наконец Саша, – возраст же у нее еще такой... Характер... Постоянно надо ей по-своему сделать. Десять раз надо сказать: «Маш, ты умылась? (далее следует упражнение по Станиславскому) Маш, ты умылась?! Маша, ты умылась??!!» – «А?! Да, умылась», – и, естественно, понимаешь, что нет, даже не приступала, а вода уже полчаса бежит. А она сидит!!!

– Слушай, а что тебя бесит в ребенке больше всего? Они ведь на самом деле любого могут вывести...

– Ничего, только характеры. Маша очень любит лидировать. Если она в конкурсе не занимает первое место, у нее сразу начинается истерика. Она очень болезненно это переживает. С одной стороны, это очень хорошо, если она вырастет творческой личностью, что скорее всего: она вообще больше расположена к эмоциональным проявлениям, чем к точным наукам.

– А как вы с этим справляетесь?

– Я... не сильно с этим справляюсь. Я пытаюсь объяснить, наверное... первые пять секунд. А следующие полчаса я выхожу их себя и... Ой, а какое надо терпение иметь, когда с ними уроки делаешь! Вот она щелкает примерчики, доходит до какой-то элементарной (на слове «элементарной» голос патетически повышается) вещи – и ступор, она не может ответить на вопрос, она начинает сжиматься, подкатывают слезы, перестает соображать, у нее внутри уже совсем другая трагедия, она закрывается полностью, мозги скукоживаются в горошину. А ты понять этого, естественно, не можешь: как это – 5-1 она решила, а 5-4 – нет!!!

– А кроме уроков, что вы еще любите делать вместе?

– Я больше всего люблю читать – по ролям, эмоционально. Хотя получается реже, чем хотелось бы: мы стараемся все-таки не заставлять, а чтобы у нее родилось желание. Мы вот книги Волкова начали читать про Элли – одну, другую, третью. Мне интересно – ей не очень. Язык там, конечно, просто ужасный, бездарный... Я вспоминаю настоящую детскую литературу, где каждое слово было продумано...

Я однажды записывал учебный диск – к хрестоматии для 2 или 3 класса. Там один рассказ начинался так: «Мыша, наполовину всосанный в дырку...». У меня был такой шок! Я отказался это читать.

– Саш, а в чем, по-твоему, состоит функция отца?

– Простите за банальность, но самое первое – это стабильное финансовое благополучие семьи. Причем у каждого, конечно, свое понятие благополучия. Дальше по возможности нужно попытаться устроить ребенка во все кружки, в которые она хочет. Заставлять бесполезно, я же помню, как Сашку на каратэ привел. Он месяц походил – и ни в какую. Я удивился: тебе же нравилось. И группа там, действительно, была серьезная, настоящая. И вдруг он заявляет: «Я не могу человека по лицу бить». «Да тебе просто по морде, наверное, дали – и тебе сразу расхотелось», – говорю я. А сын отвечает: «Нет, наоборот, я в группе сильнейший, но бить человека я не могу». Так и закончилась наша эпопея. Хотя он до сих пор ничего не боится – влезает в любые конфликты, бьет морды – за справедливость, за девчонок.

– Ну, а кроме этой материально-образовательной функции, за что ты еще в семье отвечаешь?

– Вообще... я себя вижу... как голубые каски в горячих точках: я пытаюсь затушить возникающие конфликты, занять правильную сторону. Очень хочется быть справедливым.

– Отец – это еще и защитник. Скажи, а тебе не страшно, что твой ребенок идет в такой... непростой мир?

– Ой, я в этом смысле паникер огромный. Если девчонки на час задерживаются – у меня уже такие картинки нарисовались... Я в этом отношении сумасшедший человек. Хорошо, мама у нас умненькая: чувствует, что папа уже мозги со стенки соскабливает, звонит: «Сейчас-сейчас выходим из магазина. Мы задержались чуть-чуть. На пять часов...».

А вообще мне очень стыдно. Я всегда всем говорил и говорю, что я патриот своей страны. Я люблю свою страну. Но Боже мой, как я ее, б..., ненавижу – за беспредел, за отсутствие порядка...

– Ты хотел бы, чтобы твои дети жили в другой стране?

– Да нет, не хотел бы (отвечает, почти не раздумывая). Я считаю, что русский человек – это, ну, не знаю, венец творения – по моим критериям, по моим понятиям. Так в нем уживается самопожертвование и ощущение несправедливости.

Но невозможно ведь жить в семье, когда один украдкой от другого жрет ночью под подушкой! Я не знаю другой страны, где бы человеческая жизнь ничего не стоила. Самое страшное, что мы внушили это нашим детям, потому что они выросли на этих мультиках, где сплошное насилие. «Маш, ну что ты за чушь смотришь?» – говорю вчера дочке. «Это не чушь!» – «Ну давай я тебя в каратэ отдам – пусть тебе морду набьют, тебе же нравится на это смотреть». – «Нет, я не хочу!»

Может, это оттого, что в наше время этого не было, то ли мы об этом не знали... Ну, понимаешь, я вырос на улице: в три часа ночи мама открывала окно в Норильске (там же полярный день) и кричала: «Саша!» – «Мам, погоди, мы еще чуть-чуть»...

Акт второй. «Побеждаю всегда я»

Те же и «мои девчонки». Буся с радостным лаем встречает маму Инну и Машу.

– Хрюндя я, испачкала! – шестилетняя Маша гордо демонстрирует отцу пятна на платьице.

– Кровь?!! – в панике восклицает Саша.

– Мороженко! – смеется девочка.

– О, Господи, – облегченно вздыхает отец, но потом снова испуганно, – у тебя же горло!

– Не болит! – опять гордо говорит Маша.

Через несколько минут Маша уже тащит мне кипу листов:

– Вот мои рисунки!

– Ну дай нам пять минут договорить, – слабо пытается протестовать папа. За этим следует немая сцена в лучших традициях жанра: Мария ставит руки в боки и глядит исподлобья на родителя, который медленно тает под этим взглядом.

– Недавно Маша попросила отвести ее в школу рисования, – поясняет побежденный и довольный от этого папа. – Ей понравилось – при всей ее неусидчивости в жизни.

После этого Маша демонстрирует мне яркие забавные рисунки – натюрморт с цветами, четырехногих кур и гусей (девочка мечтает съездить в деревню), пухлого зайца, чем-то очень похожего на папу...

– А когда ты от дочери кайф испытываешь? – продолжаем мы разговор, когда дочка убегает за компьютер.

– Когда у нее что-то получается. Вот она недавно сыграла в мюзикле «Звуки музыки»...

– Страшно тебе было своего ребенка на сцене видеть?

– Конечно, страшно! Понимаешь, – говорит Саша, намазывая блинчик сиропом из вишневого варенья («Настоящее?» – «Да, с косточками!»), – я очень серьезно к этой профессии отношусь. Поэтому любое появление ребенка на сцене, любое привлечение ребенка к этой профессии – это очень ответственная штука. Сцена сама по себе очень заразительна: слава, аплодисменты – то, что они видят по телевизору. Но не всегда это бывает адекватно качеству: ребенку очень многое прощают. Поэтому для меня очень важно, чтобы это был не просто факт, если ты уж занимаешься, то докажи, что на это имеешь право, – Саша, старательно надавливая, размазывает вторую ложку по тому же блину. – Ну и, на мое счастье, театр однозначно Машу признал, Гвоздков в первую очередь. Актеры, которые с ней партнируют на сцене, очень много добрых слов сказали. Главный герой так говорил: когда она обнимает, ты чувствуешь настоящее тепло, ты чувствуешь, что тебя обнимает ребенок. На сцене человек должен жить – к счастью, Маша обладает такой... способностью – талантом это, наверное, рано называть, – Саша задумчиво и нежно размазывает третью ложку сиропа. – Ну и в первую очередь важно то, что ей это нравится. Это я опять к тому, что ребенок не должен ничего делать из того, что ему не хочется, – ничего хорошего из этого не выйдет. А если к тому же получается, а если еще и деньги платят – 1000 рублей минус подоходный, – тут Маша прерывает поток законной отцовской гордости: «Как накоплю, куплю себе или сенсорный телефон или айпад!» – и вызывающий взгляд в сторону родителя. И я понимаю, что роли в этом семейном спектакле расписаны всерьез и надолго. Но от этого он не менее интересен: ведь настоящие актеры роли не играют. Они в них живут. А некоторые даже рождаются.

Дарья Григорьян