Мы виделись позапрошлым летом. А потом не виделись. И вдруг звонок: «Тебе вот тут народ жизнь свою рассказывает, а хочешь я тебе свою расскажу?» – «Спрашиваешь», – сказала я и в полдень была у Поларшинова.
ПРО ПИВО И ХАРАКТЕР
«Чего тебе в фейсбуке наговорили? Самарский характер — миф? А ты Горького читала? Письма его? Мы с тобой выросли, здесь же и помрем, наверное. А Горький из новгородских и жутко Самару ненавидел. И ненавидел как раз за характер. А характер, он не только в крайностях проявляется, но и в мелочах.
Вот, скажем, был я в Одессе у однокурсника. Начало 80-х, идем по Одессе — пиво продают. И никаких очередей. У нас за пивом давились, а тут — никого. Пиво есть, народу нету, а мы без тары. Одни только пакеты полиэтиленовые. «Лей!» – говорю продавщице. Налила. Идем дальше довольные, старый одессит: «О, ребята из Самары!» – «А с чего ты отец, – спрашиваем, – взял?» Он: «Да только пиво в пакетах и носят».
Самарские, и никуда не денешься. Кстати, знаешь, в каком роддоме я родился? В том же самом роддоме, что и Долонько. Ну вот в этом, который против стадиона Динамо. Да там, по-моему, все родились. Тогда же два популярных роддома было, и оба – на Льва Толстого. Тот, что против Динамо, и тот, что в «Красном кресте».
В «Красном кресте» привилегированней? Ну если по оградке судить... Но я родился в том, что безо всяких оградок. Папа мой тогда еще боссом не был. Только-только строительный окончил и трудился на стройке прорабом. 56-й год. Но дело ведь не в том, в каком роддоме ты родился, а с характером или без оного.
Губернатор Константин Титов в редакции "Волжской коммуны". Начало 90-х.
Я родился с характером, и это был чисто самарский характер. Ну вот тебе пример. Отдали меня в детсад. Серый большой дом на углу Ново-Садовой и Полевой. Знаешь? Там сейчас ещё коммунисты сидят. На первом этаже. А был детсад, куда меня взяли, когда мне и трех не было. И взяли меня туда потому только, что отец этот дом строил. До сих пор помню, как заведующую звали — Панна Осиповна. Мы все ее очень боялись. Но что значит характер. Только меня в этот сад привели, я тут же пошел на кухню дружить с поварихой. Два с половиной года! А в три читать выучился. Не хвастаюсь. Просто так вышло. Причем первая книжка, которую прочел, называлась «Строительные нормы и правила». СниПы. У отца на столе лежала.
ПРО РОДИТЕЛЕЙ
Он рано умер, в 47. В последние годы возглавлял управление капитального строительства облисполкома. Министром, если по нынешнему, был. А до облисполкома крупными объединениями командовал. Сельхозстрой и прочее тому подобное. И, кстати, вторая башня на телецентре благодаря ему появилась. Я не знал об этом, но Фоменко Николай Пантелеевич книжку воспоминаний издал, и пишет в числе прочего и об этой башне. Дескать, нужна была городу позарез. Но требовала многомиллионных вложений, а денег не давали. Ну и нашелся, к счастью человек, это он про отца моего, который взял на себя ответственность и перенес башню из Сергиевска, она в Сергиевске должна была строиться, в Самару. Это было против всех правил. И отец, конечно, рисковал.
Вообще, про это и писать-то, наверное, нельзя — объекты не вполне гражданские. С другой стороны, Фоменко написал. А папы уже скоро 40 лет как нет. Так что не посадят. Никуда и никогда.
С отцом Владимиром Петровичем
Как отца звали? Владимир Петрович Поларшинов. А маму — Светлана Карловна Поларшинова. Она — преподаватель. Русского и литературы. Начинала на Безымянке. В 137-й школе. Одновременно с Кожиным. Они и учились, если не ошибаюсь, вместе. А в 137-й точно вместе работали. Потом она в 132-ю ушла. Там сейчас «дурильник» дневной. На Арцыбухе. Красный такой домик. А была восьмилетка, и мама там работала. Потом — в 25-й. Знаешь? Угол Рабочей и ? Такое, со скульптурами, здание? Вот там. Ну а потом мать преподавала в 6-й. Против Домжура. И вот там она долго работала.
Но я тебе должен сказать, что с мамой мы никогда не ладили. С самого моего детства. Педагог c пятидесятилетним стажем. Педагог, классный руководитель, и ты всю жизнь – на открытом уроке. Благодаря матери меня на клавишах научили играть. Это правда. Но правда и то, что оно не больно и пригодилось мне, это умение. Да и как доставалось...
ПРО КОММУНАЛКУ
Мы тогда жили против Оперного театра только со стороны Галактионовской. Угол Рабочей и Галактионовской. Двухэтажный домик. Сейчас его разорять стали. Сжечь пытались что ли. Но он кирпичный, его трудно сжечь.
Коммуналка. Там была коммуналка. И во такой вот народ жил! Там один сосед другому палец отгрыз. По пьянке. Но их дружбе это не помешало. А в коридоре дед сидел. Неизвестно, чей. Но сидел он там всегда. Сидел на сундуке, в кальсонах, и я его страх как боялся.
Другое дело – Пиня. Он у нас во дворе чаевничал. И я прям вот вижу, как сидит Пиня и чай пьет, а ему со всего двора кто печенье тащит, кто конфет, кто сушки. Народ с благоговением к Пине относился. Помню, зимой просыпал он милостыню из рукавиц. На Галактионовской. Прям на трамвайных путях. И стал, не торопясь, вдумчиво так, мелочь эту свою собирать. А Пиню издалека узнаешь — и зимой, и летом он ходил в длинном – до пят пальто. Ну и трамваи встали. И не трезвонят. Ждут, когда Пиня мелочь свою соберет. На него вообще никто никогда не орал. Божий человек. Увидеть за благодать почитали. А уж если во двор зайдет... А он еще и не в каждый двор заходил. Но наши тетки как – то его умаслили. Хотя тетки были... Одна три раза сидела. А муж ее тот вообще раз семь. И вечные потасовки у них. Гостей назовут, денатурки напьются, и обязательно драка. До сих крик в ушах: «Стулом не бей — мать заругает, табуретку возьми!» Вот такой контингент.
Мы как белые вороны среди них. Но поскольку бабка моя, матушка моей матери, там с войны жила и ничего плохого, кроме хорошего, людям не делала, то ее даже и бандиты местные уважали. А бандитов там... Один так вовсе во Всесоюзном розыске находился. Прям в нашем дворе жил. И найти его, понятное дело, невозможно было. Ну как его найдешь? Никак.
Но местных они, бандиты эти, не трогали. Отец как-то, молодой еще был, но уже начальник участка, получил зарплату на весь коллектив. А коллектив как раз объект сдавали. Поляну накрыли комиссии. Ну и отец принял. Но не рассчитал, видимо. И до дома не дошел. У двора присел покурить и уснул. А дело к ночи. А денег много. Так они, бандиты эти, в окно тук-тук. «Свет, – говорят, – там твой прикорнул, а денег полны карманы. Ты, смотри, чужие ходят».
Штук десять семей в той нашей коммуналке проживало. И родителей моих соседи не понимали. Они вроде как продвинутые были, мои родители, ну и купят, к примеру, лыжи. За червонец, допустим. Приносят домой, соседи интересуются ценой вопроса и возмущению их нет предела: «Червонец?! Да вы че? Столько водки можно было купить!» А тут еще мне, пятилетнему, бабушка пианино покупает. Представляешь реакцию?
Где учился музыке? Да дома и учился поначалу. Из клуба 1905-го года учительница приходила — студия там была. Может, и сейчас есть. Ну и я гаммами соседям по ушам. Мама все это придумала. И вот представь: дети во дворе играют, а у нас ставни на окнах закрыты. Мы на первом этаже жили. Окна со ставнями. Люди их к ночи закрывают. А у нас они и днем закрыты. Чтоб я даже и не глядел на улицу. Ну не озверин?
То что она в школе дрессировала, это я понимаю. Хороший учитель, он дрессировщик по большому счету. А дома-то зачем? Но однажды мать дала маху. Хотя она, скорей всего, тут не при чем. Скорей всего, судьба так распорядилась. Они с отцом уехали. В заграничный круиз.
ПРО КРУИЗ И ПОТЕРЯННОГО РЕБЕНКА
Тогда очень трудно было с загранкой. В Болгарию, и ту уехать отдохнуть больших трудов стоило. А у нас же еще беда была. Дед мой по материной линии, коммунист с 1915 года, латышский стрелок и все такое, без вести пропал на Отечественной. А в 37-м его тут, , еще и прибирали. Года на два. Но он так никого и не сдал. Не оговорил, точнее сказать. Выпустить выпустили, но биографию, как понимаешь, попортили. А тут еще пропал без вести. Ну и мать ни в какую заграницу не пускали. Вдруг дед, не убитый, а засел за кордоном. Но папа карьеру делал стремительно. В 39 лет уже громадиной как Куйбышевсельстрой командовал, ордена получал и сумел и путевку добыть, и с «органами» договориться. Круиз вокруг Европы. Одесса – Рига. Балтика, Атлантика, Средиземное море... Фантастическая по тем временам поездка.
Ну и уехали, а меня оставили с двоюродной бабкой. Бабой Наташей.
Бабка была надежная, но жутко религиозная, за что мать моя ее зело не любила. Мать партийной не была, но верила во все эти идеалы, как мало кто из партийных верил. И своим ученикам все это в головы вдалбливала. Отец никаким коммунизмом не грезил, хоть в партии состоял — без партбилета серьезной карьеры в те времена не сделаешь, и отца религиозность бабы Наташи ничуть не смущала.
Квартира у нас к тому времени была уже приличная. Отдельная трехкомнатная квартира в пятиэтажке. Таких домов на всю Никитинскую тогда было только два. Кругом — курмыши, и мои одноклассники ходили к нам мыться, когда моей матери дома не было. У нас же квартира со всеми удобствами. А у одноклассников главное удобство – на улице, а моются они в бане.
Я тогда в 12 -й школе учился. В седьмом. Ну и родители уезжают, я – с бабой Наташей, а она возьми и умри на третий день. И я остаюсь... Не то чтобы вовсе один – отцовский шофер за мной присматривал. Дядя Лева. Других водителей у отца не было. Отец с работы на работу переходил, и дядя Лева с ним. Они дружили. Дядя Лева и отдыхал вместе с нами в Пицунде. И все яблони на его даче папа прививал. Ну и после смерти бабы Наташи он заходил ко мне, дядя Лева. А между визитами я сам себе хозяин. Ну и когда они вернулись, родители мои, они меня не узнали.
С мамой Светланой Карловной
Я же был пионер – всем ребятам пример. Если четверку домой приносил, мама такое устраивала... Я говорил: «Мам, ну посмотри! Ну «хорошо» же написано. Четверка — это хорошо!» Нет. Ни в коем случае. Никаких «хорошо». Только «отлично».
Когда я болел, а я хилый ребенок был и болел часто, чуть температура спадет — тут же сажала за книжки и заставляла всей этой школьной фигней заниматься. И так интенсивно, что когда я после болезни возвращался в школу, то обнаруживал, что выучил все на неделю вперед. У меня кровь носом шла от перенапряжения.
Утром — музыкальная школа. Потом — общеобразовательная. Потом в обязательном порядке кружки. Детства не было. Ну то есть вообще не было. Никакого. Зато подарили часы. Ни у кого часов нет – у меня есть. Но зачем, думаешь, мне их подарили? А затем, чтобы час погулял и – домой. И попробуй опоздай. Рукоприкладство? Не-е-е. Морально давила. А тут — круиз.
Тут — круиз, а квартира хорошая. Солидно так отремонтированная и обставленная. И я знаю, где деньги лежат. Тогда я еще не пил. 13 лет. Но покуривать уже начал. Начал улицу познавать. Ну и пошли уже Битлы, Высоцкий. И как вечер, так у меня... Не весь класс, не буду врать. «Особы, приближенные к императору». Но порядком. Ну и... Деньги спустили? Да деньги и оставлены были, чтобы мне кормиться. Там беда в другом. Беда в том, что, вернувшись из этих своих европ, родители получили существо совершенно другое. Я ж в их отсутствии еще и ключицу очень удачно сломал. И в связи с этим мне не надо было никаких письменных работ делать. И к доске меня не вызывали. И, главное, можно было с музыкой до срастания костей завязать. Причем на законных совершенно основаниях. Со сломанной ключицей на «пианине» же не сыграешь.
И вот они приезжают, а я совершено другой. Их же долго не было. Около месяца. И они ни сном, ни духом, что называется. Я ж хитрый, я ж телеграммы им слал на борт. И подписывал... Какой «любящий сын»! Тетя Наташа. Они пока плавали, так и не знали, что она померла. Нет, смогли бы, конечно, вернуться. Но зачем кайф людям ломать? А главное – себе. Так что сына своего они не узнали. Ну а музучилище эволюционный процесс завершило: от отличника и всем ребятам примера — не осталось следа.
ПРО СВОБОДУ
В музыкальное училище я после 8-го пошел. Директором там как раз был человек, имя которого училище сейчас и носит — Дмитрий Георгиевич Шаталов. И вот там у меня началась ну просто совсем другая жизнь. Взрослая. Там в буфете пиво продавали. В бутылках. «Жигулевское». И студент приходил в буфет, брал бутылку пива, и у преподавателей никаких обмороков, никаких истерик.
Что я там изучал? Изучал я там теорию музыки. Сольфеджио, музлитература, ну и прочее в том же духе. Но уже через год пошел работать в кабак. Сначала – в «Чайку», в Доме сельского хозяйства была. Потом – в «Радугу», она же – «Три поросёнка», это на Безымянке. Ну а после в «Снежинку», или, как мы ее звали, «Сугроб». Рядом с училищем: дверь – в дверь. Ну и понеслось.
Деньги же появились. Ломовые совершенно. А на дворе – 70-е. Хиппари в «Трех палках» тусуются. У меня у самого туфли с розовыми шнурками, волосы до плеч. Тут и девки пошли. И со мной уже трудно было чего-то сделать. Были у мамы потуги. Не получилось. Вырос пионер. Настолько, что с него уже и налог за бездетность брали. 16 мне было. А с меня уже брали налог. Я ж на окладе в «Сугробе» был.
Что за «банда» играла? А там менялись ребята. «Сугроб» для лабухов был подлинной кузницей кадров. Там и Саша Воробьев, который сейчас известный музыкант, играл. И Саня Воронин. Но он от музыки отошел, по-моему. Какими-то пчелами занимается. Слава Козырев, ударник. В смысле, барабанщик. Они потом из «Сугроба» переехали в «Парус». Но я тогда уже в армии был.
Чё играли? Да нормальную кабацкую музыку. Нет, в репертуаре у нас была записана, конечно же, Пахмутова. И еще кто-то в этом же роде. А играли мы «Мясоедовскую улицу», «В саду у дяди Вани»... Битлов? Не-е-е. Во-первых, никто не заказывал. А, во-вторых, мы к ним слишком хорошо относились. Ну не для шлюх же «Hey Jude» играть.
В музучилище
То есть, в начале вечера разная, конечно, публика собиралась. Наши студенты заскакивали. Но к ночи оставались одни и те же люди — фарца, торгаши, шлюхи. Ой, я тебя умоляю: какие профессионалки! Тогда никаких профессионалок не было. Даже не скажу, что и подрабатывали. По-моему, из удовольствия все это делалось. Выпили, покушали. Ну и пошли. И про деньги вряд ли заходил разговор. Шлюхи.
Ну и, бывало, заглядывали сотрудники ОБХСС, а то и КГБ. И весь этот народ, он обычно за одними и теми же столиками сидел. И тебя все знали, и ты всех знал — зальчик-то маленький, хоть и полутемный.
А ребят из конторы, их, кстати, сразу было видно. Они, когда приходили, тут же заказывали шампанское, шоколад, и прочее из покруче. Даже фарца себе такого не позволяла. А тут же на халяву. Казенные же деньги. Почему бы нет? Ну и надирались конкретно. Надерутся, и начинают – пальцы веером, типа, сыграй. Чё заказывали? Да в том то и прикол, что то же самое и заказывали – «Мясоедовскую», «В саду у дяди Вани». А у нас фишка была фирменная. Видим, что ребята дошли до кондиции, объявляем: «Для наших гостей вон за тем столиком звучит...» и начинаем: «Наша служба и опасна и трудна...» Без вокала, конечно. Но фильм – то вся страна смотрела. И песня разве что из утюгов не звучала.
Они частенько заходили, эти ребята. Но в деле лично я их не видел. Вообще, не помню, чтоб в «Сугробе» кого-нибудь вязали. А у этих и задача была — не вязать, а наблюдать.
Лавэ? Кажется, люди из органов никогда ни за какой за музон не платили. А прочий народ отстегивал. У нас это файда называлось.
Трояк?! Если совали трояк, мы говорили: «За деньги не играем». И через паузу: «За такие». Червонец. А иной разойдется и четвертак сунет. Зарплата? Когда тарификацию провели, рублей сто была. Но кроме зарплаты платили еще и за амортизацию инструментов. У меня там электроорган был. Свой, конечно. Вот за его амортизацию мне платили. Но денег же много не бывает. Мы притащили, то ли на свалке нашли, то ли в подвале музучилища, флейту. На флейте играть, даже если умеешь, мука. А на такой... Но мы и не собирались на ней играть. Нам нужно было ее дирекции продемонстрировать. Продемонстрировали, и – будь добр: червонец в месяц к зарплате. В итоге сотни полторы набегало. Ну и файда. Сколько? Вечер — десятка и более. На нос. Вот и считай. А я еще и прифарцовывал. Так что деньги были не хилые. И давались легко. Но и легко уходили.
ПРО ТРИ ПАЛКИ
Самарская фарца, она в основном в «Трех вязах» тусила. В «Трех палках», по-нашему. А еще в Пушкинском. Но таким как я фарцовка погоды не делала. Это не бизнес, Свет. Ну продал ты джинсы, ну получил навару рублей, допустим, 40. Ну фингя. На это даже месяц не проживешь. Оптовики, те зарабатывали. Один до сих пор живой. Спился, правда, и деградировал. А в те поры красавец был. Одевался во все джинсовое. Штаны, пиджак, рубаха, туфли, шляпа... Весь в джинсе. И чуть не каждый вечер — в «Парусе», столик там его всегда ждал. А жил он возле Кирхи, и у него там тряпья этого...
Где брал, не скажу. Не знаю. Но мы к нему ныряли регулярно. Брали понемножку на реализацию. И в основном хиппарям толкали. Сами были хиппари, хиппарей и одевали. Да чаще всего это были одни и те же люди — мелкие фарцовщики и хиппари. Все эти мелкие коммерческие операции, они внутри тусовки осуществлялись.
Ой, не надо, какая борьба! Ну появлялся периодически ментовский бобик. Ездил мимо сквера по Куйбышевской или по Некрасовской и вещал в матюгальник: «Граждане хиппи, разойдитесь». Ну стукачок гэбэшный в сквере терся. Не помню, как звали. Под хиппаря и работал. И абсолютно все знали, что он стучит. И вечно прикалывались над ним. «Ты, – говорили, – пистолет -то достань – фураги идут. Перестреляй их, нафиг. Тебе же можно. Займись уже делом. А то сидишь – штаны протираешь...»
Вообще, с Куйбышевской у меня много чего связано. И хорошего, и плохого. И знал я ее как свои пять пальцев. До каждой подворотни буквально. И не только Куйбышевскую, а весь Старый город. Там можно было тогда, из того же «Cугроба» через задний вход выйдя, на набережную дворами уйти. Сейчас застроили – не протиснешься. А тогда – спокойно. И таких сквозных дворов, их полно там было. Я и жил в Старом городе. Несколько лет.
"В ресторанах мы играли нормальную кабацкую музыку..."
Женился во второй раз, и мы поселились в роскошном, готического стиля, доме на Алексея Толстого. Ну очень красивый. Снаружи. Да и внутри. Высоченные, 4,5 метра, потолки. Там тоже коммуналки были, в этом доме. У нас с Ленкой, тогдашняя жена, две вполне приличных комнаты. Плюс вот эти офигенные потолки. У меня был художник знакомый, он потом застрелился, Мишка Якимов, он в том же районе жил, в доме с такими же потолками. Так он свою квартиру двухуровневой сделал. Лестницы поставил красивые, с резьбой. Сам. А я мало что умею руками. Ну там сбацать чего-нибудь на фоно, текстушечку накропать, в хлебальник заехать, если напросятся. А строить — нет, не умею. Но наш дом и без этих излишеств глаз мой радовал.
ПРО ЖЕНУ КАТАФАЛЬЩИКА И НЕСГИБАЕМУЮ РАИСУ МАРКОВНУ
Он трехэтажный, этот дом. При старом режиме купцу принадлежал. По одной версии. По другой – аж князю. А при Советской власти из этого всего сделали коммуналку. Я жил на третьем, коммуналка у нас была типичная, но с телефоном – круть невероятная по тем временам. Ванна была, и была она, как и положено в коммуналках, общая. Но чего-то плохо работала. И туалет был, как и положено, один. А народу жило... Я затрудняюсь даже сказать тебе сколько, потому что ко всем еще приходили всякие гости, и чего-то никак не могли уйти. Много было народу. И народ был такой... веселый. Понимаешь? Лихой был народ!
Жила, скажем, одна женщина. Детей у нее было до фига, и все от разных мужей. Тот, кого я у нее в мужьях застал, трудился на катафалке. И каждый день с работы приносил характерную для поминальных обедов еду и обязательно несколько бутылок водки. А когда наша коммунальная ванна совсем худо работала, мы всей квартирой садились в его катафалк и ехали в баню на Пионерской.
Жил в нашей коммуналке и еще один шофер. Этот возил начальника, невеликого, правда. До того, как пристроиться начальника возить, мужик этот на Северах работал, и вся его комнатенка была в трофеях – тетеревиное крыло и прочее. Уж не знаю, сам он живность стрелял, или только делал вид, что большой охотник. Но все стены у него в чучелах были.
А другая наша соседка была пожарница. К ней майор пожарницкий ходил, но никак замуж не брал. Все по ушам ей ездил. Жила у нас и еще одна одинокая женщина Раиса Марковна. Старенькая уже, но все еще трудилась. Билеты «Спортлото» продавала на Ленинградской. А своих соседей по коммуналке не любила. Считала быдлом. А себя считала себя интеллигенткой, причем голубых кровей и из аборигенов дружила только с писателем, который, по всей вероятности, был членом писательского Союза, то есть, относился к привилегированной части советской интеллигенции и в силу этого жил не в набитой коммуналками трехэтажке, а в соседнем доме, где у него была отдельная квартира. Вот его единственного Марковна считала достойным себя. А по нужде она ходила исключительно на горшок.
Туалет, я тебе говорил, был у нас один на всю коммуналку. Туалет был один, но сидушка для толчка у каждого была своя. По стенкам висели на гвоздиках. Гигиена, что ты! Так вот, у Марковны сидушки не было. Она ей была без надобности. Марковна брезговала общественным туалетом. Нужду справляла в своей собственной комнате, в своей персональной — с ручкой горшок, и потом торжественно несла через кухню в сортир для опорожнения. На кухне — хай, разумеется. Но Марковна бровью не поведет — железная была женщина.
Надо сказать, что в этой нашей коммуналке ругались беспрестанно. Ругались страшно и чаще всего по поводу пропавшей из кухни утвари.
Кухня огромная. У каждого семейства – свой столик с ящичками. Своя плита. Ну и считалось, что день потерян, если тебе не удалось хоть ложечку да у соседа притиснуть. Нахрен она нужна? Своих до фигищи! Нет, стибрят.
Пропажа обнаруживается, и начинаются разборки. Крик стои-и-и-т...Но как только праздник — Новый год, Пасха, Троица, 1 мая или 7 ноября, тут же все частные свои столы в один сдвигаются; стаскивается ото всюду жратва, и под мое пианино начинается такая гульба...
На другой день всем худо, конечно же. И, чтобы здоровье соседям поправить, жена катафальщика пишет маляву, и дочка ее, не снимая пионерского галстука, бежит с малявой этой за водкой в соседний продовольственный магазин.
"Рабочие будни" в газете "Автотранспортник"
Эта наша коммунальная кухня была вроде клуба. И если собравшиеся там бабенки не лаялись, то обсуждали очередную серию очередной мыльной оперы. Вышел, помню, чайник поставить — побриться перед тем, как в газету идти – я тогда в «Автотранспортнике» работал. Стоят, и одна другой со слезой в голосе: «Ты представляешь, Изауру заставили полы мыть!» Ну помнишь этот бесконечный фильм «Рабыня Изаура»? Ну и они страдают за эту рабыню, которую из господской изгнали. Я говорю: « Бабоньки, вы на себя-то поглядите! Вы ведь только тем и занимаетесь, что полы драите!» Как они на меня набросились!
Не любили они меня. На пианино играет. На работу ходит не по часам, а когда вздумается. Они и Ленку мою не любили. Тоже на пианино играет, песни поет, рабыню Изауру с ними не обсуждает. Отношение к нам изменилось, и коренным образом, когда я крышу починил.
ПРО РЕСПЕКТ И УВАЖУХУ
Крыша у нас протекла. А мы на третьем этаже. И никто не чинит. У меня в комнате уже и лампочки начало коротить. «Куды бечь?» – у соседей спрашиваю. «Да мы, – говорят, – ходили. Там Коля сидит, на Хлебной площади. В ЖЭУ. Только бесполезно. Молодой мужик, но бесполезно». «А ну-ка, – думаю, – я пойду».
Прихожу, показываю ксиву журналистскую, говорю: «В чем, Коля, проблема? Железа нет?» Он говорит: «Железо есть. На крышу лезть не на чем». А я только месяца за полтора до того писал про пожарных, которые на Галактионовской. Даже и на дежурство с ними оставался – на пульте у них сидел, на вызовы с ними ездил. Полосу наваял, и начальству, полковнику, сильно понравилось. Они меня потом приветили, угостили. Ну и я говорю Коле, который из ЖЭУ: «Щас найду тебе телескопичку». Звоню в пожарку, ребята: «Да, без проблем. Только надо оформить как вызов». – «Да, легко, – говорю. – Телефон дома есть, щас приду – позвоню».
Коля аж испугался, как я запросто эту его проблему решил. А соседи зауважали. Настолько, что нагоняй от одного получил. Вот от этого, что на катафалке трудился.
Я, видишь ли, задержался в вечер того дня. Ну когда крышу посредством пожарных чинили. В филармонию ходил. На джаз. Возвращаюсь, на кухне злой как черт катафальщик и – мне: «Где, сука, ходишь? Я уже два часа тут один с пузырем. Замучился спрашивать, куда бородатый делся». Отблагодарить хотел за крышу. А я — в филармонии.
Не-е-е, Моцартом меня раньше прозвали — в армии. Я же в армию после музучилища угодил. Литва. ВДВ.
Вообще-то меня брать туда не должны были. Никак. Мне консерваторию прочили. Я был троечник и даже хуже, но у меня абсолютный слух. Достаточно редкая штука, тем более такого качества. У меня ж не музыка, у меня сразу ноты в башке. Почему мне и в кабаке было просто: напой — тут же сыграю. Так что — консерватория, но вмешалась мама. Ну я же хиппую. Опять же фарца, выпивка, девки... В армию! Только там из такого как я могут обратно пионера-отличника сделать. Причем, в военкомате не верили, что я с таким папой служить пойду. Дети таких родителей если и служили, то в теплых местах. Меня так вовсе можно было оставить. При оркестре. На Вилоновском спуске целая часть стояла. И на меня уже и глаз положили в военном ансамбле. Нет! Это даже не рассматривалось. Вот подальше куда! И чтобы горя хлебнул.
ПРО ТУБУ С И САМОГОНЩИКА КЯСТАСА
И поехал в Литву. Но я ж самарский! Проник там в оркестр полковой. Проник, и мне дали трубу – в оркестре же полковом надо дудеть. Причем, дали самую большую из возможных – тубу С. А к ней — инструкцию. Инструкция начиналась словами: если тубу С развернуть (она в несколько здоровых колец закручена), то получится лист меди длиной 5,5 метров. Неужели, думаю, найдется мудак, который будет всем этим заниматься? Короче, я ее дальше и читать не стал, эту инструкцию. Без инструкции дудеть научился. В три дня. А поскольку слух у меня абсолютный, я и ноты потом не учил. На слух и лабал. Все, вплоть до гимна.
Ну и дую в эту свою трубу и думаю: да ниче так служба идет. Но... совершил ошибку. Домой написал. В Самару. Не тужите, дескать, обо мне, устроился я неплохо, а именно в полковом оркестре. Утром, пишу, вышли, Гимны СССР, да Литвы сыграли – и целый день свободны. Книжки в библиотеке читаем — расширяем кругозор, повышаем грамотность; в футбол играем. Кормят хорошо, а по выходным в гарнизонном Доме офицеров – танцы. И поскольку играю я в оркестре лучше всех, пишу также партитуры на слух для всего состава и пианино настраиваю, дирижер во мне души не чает, а старослужащие меня сильно не телепают. Короче, cлужу по профилю и служить мне не хлопотно.
Написал, отослал.
Время проходит, подзывает меня начальник дома офицеров, Климов или Клинов его фамилия, и говорит: «А кто у тебя батя и почему он так тебя не любит?» Оказывается, приказ пришел. Сверху. В 24 часа убрать меня с этой синекуры. Ну, понятное дело, мама подсуетилась. А папа ей не перечил. А ему долго ли трубку поднять и командующему позвонить. Ну и меня — в лес. В 24 часа.
Вот там началась служба. Не, ну мы тоже ходили нарядные, как петухи, но еще и служили. Да так, что я год осваивался. Но освоился. Самарец! Освоился. И даже дорогу протоптал на ближайший хутор.
Армейская служба не прошла даром
Мы под Каунасом стояли. А хозяина хутора звали Кястас. Константин, по-нашему. И у него был страшной жгучести самогон и очень вкусное мясо копченое. Он его в трубе коптил. И мы к нему за всем этим повадились ходить. Ходили как в магазин. Восемь верст – туда, восемь обратно. Ну версты – это фигня. Мы ж молодые. Но ночью идешь – темно. Очень запросто заблудиться можно. Ну и встреча со зверем не исключена. Я раз на лося напоролся. Огроменный демон... Я как заору! И он как заорет! И мы в разные стороны брызнули. Ну и потом не налегке же идешь. А обязательно тащишь чего-нибудь, Кястасу этому. А он все брал. Хоть лыжи ему притащи, хоть ракеты сигнальные – всё возьмет. А тебе в обратку — самогон и копченое мясо. Раз я ему живого порося притащил.
Не, не скрал. Мне боевые товарищи выдали для обмена. Свинарник же был при части. Принесли, в мешок посадили, взвалили этот мешок на меня — дуй, Моцарт. А я живую свинью до того только в кино видел. А поросенок еще брыкается, зараза. Кой-как допер. Кястас со мной рассчитался. Но случилась беда. Майор один у нас был. И, видимо, тоже таскал на хутор из полкового имущества. Ну и обнаружил у Кястаса армейского порося. А его не возможно не обнаружить. У Кястаса поросята толстые. А наш как борзая. Не баловали наших. Ну и началось расследование, и вот я уже на губе. А тут отец приезжает. Я сам же его и вызвал. Еще до скандала.
ПРО ОРДЕНА И САМОКАТ
У нас был узел засекреченной связи. Ну я прознал. Самарец разве не прознает? Туда, разумеется, не пройти. Но я просочился, опять же. А там система такая: выходишь через несколько позывных на штаб ПриВО, называешь городской телефон, и тебя соединяют. Ну я и звоню отцу. Говорю: «Пап, ты на рождение ко мне собирался. Поедешь, ордена-то свои надень. И значок депутатский». А у него уже орденов этих... И «Трудового Красного Знамени», и «Знак Почета», и еще какие-то награды... Полно. Ну и он депутат облсовета. «Да я, – говорит, – их в жизни не надевал!» – «А щас надень, а то меня и в увольнительную могут не пустить. А ордена увидят, не пустить не посмеют».
И как в воду глядел! Сижу на губе. Без ремня, без беретки – на губе все отбирают. А если куда ведут, то позади – автоматчик. Рожок пустой. Но вид устрашающий. Вот и выводят меня на КПП, отец аж побледнел. Решил, что сын родину продал. Но тут замполит появляется. На груди медалька висит. Типа «100 лет ДОСААФу». И — мне шепотом: «Как отца звать?» – «Владимир Петрович», – говорю. Замполит строевым шагом к отцу, руку под козырек: «Владимир Петрович, докладываю: ваш сын, отличник боевой и политической подготовки...» А я стою грязный, без беретки, без ремня, и еще позади придурок с автоматом. Отец говорит: «Вижу». Я — замполиту: «Вы меня отпустите с отцом пообщаться?» Он: «Конечно. Увольнительная. На 3 дня».
Короче, тут у меня проканало. Но зато дембельнулся я позже всех. Всех моего призыва отпустили, а меня держат. Я уж и обувку форменную выкинул – в тапочках ходил по части. «Почему не по форме?!» – «Грибок, – говорю. И такая на меня навалилась тоска... Делать-то нечего. Развод — всех разбросают, а я стою на плацу, как тополь на Плющихе. «Че, – говорю ротному, – мне-то делать?» Герман Борисыч его звали. «Иди, – говорит, – в казарму. Будешь дневальным. Запасным». Сами не знали, куда меня пристроить. Ну придешь в казарму, ляжешь. И хоть бы уснуть. Ни в одном глазу!
А устроил все это майор по кличке Валет. Едет по Каунасу на собственной тачке, глядь — я иду. Причем без никакой увольнительной. А я часто в самоволку в Каунас мотался. То пианино кому настроить, то к местной культуре приобщиться – зайти в музей Чюрлениса, или в музей чертей. Садился на рейсовый и ехал. А в тот день еще и спиртного надо было взять. Сабантуйчик у нас намечался – 100 дней до Приказа. Ну и сидим, выпиваем — является Валет: «Спиртное?!» – «Никак нет, – говорим , – чай». – «Вы мне по ушам не водите! А ты, Поларшинов, Моцарт пьяный, еще и часть без разрешения покидал!» – «Не покидал, – говорю. – Телевизор смотрел. Программу «Служу Советскому Союзу». – « Да своими глазами тебя видел!» Я говорю: «Где?» А он же не может признаться, что сам в самокате был только на колесах. Ну и начал меня гнобить. Я ходил к нему и говорил: «Товарищ майор, а вдруг проверяющий приедет, спросит: «Что тут у вас за раздолбай ходит в тапочках?» Отпускайте. Я ж все равно уеду. Неделей раньше, неделей позже, но уеду. Уеду, буду на Волге купаться, девочек кадрить. Поступлю в универ, получу образование... А вы сгниете в этом лесу».
А в литовских лесах сырость страшная. Тут поцарапаешься и ничего. А там будет гнить и гнить... Ну и, конечно же, я уехал. И, как Валету и обещал, поступил в универ.
ПРО КуГУ
Поступил в универ, на филфак, но проучился только год с небольшим. Отчислили. За что? Рассказываю.
Дело было на летней фольклорной практике в селе Мордово-Аделяково. Приехала проверяющая. И стала в нашей группе жить. У нас хорошо было. Я там за старшего был и все по-военному организовал. В 6 подъем, иду «на развод» к колхозному председателю, с которым закорефанился, он присылает ведро картохи, бидон молока, кусок мяса. Кормлю девок – в группе кроме меня только девки. Ну, разумеется, принимал. С устатку. А почему нет? Но никакой любви. С одногруппницами.
Нет, в универе-то любовь была. Деканша даже на ковер вызывала. Политэкономию она преподавала, нормальная тетка, но раз удивила. Говорит: «Саша, а правда вы в общежитии с девушками спите?» Я говорю: «А с кем мне еще спать?» Но на фольклорной практике – никакой любви. С одногруппницами. А местное население само на шею вешалось. Ну как откажешь?
А тут препод с проверкой, дотошная женщина. Ест добытые мною продукты, а в универ возвращается и пишет телегу. Дескать, пьянствует, посеял разврат, то-сё... На 15 страницах! Бумагу зачитывают на общем собрании факультета. Говорят, что еще и общественно-политическую аттестацию не прошел. «Да я, – возмущаюсь, – единственный со всего потока родину защищал!» – «Нет, – говорят – не аттестован. По истории партии у тебя не зачет». А меня на этой истории про Бунд спросили. «Когда, – спрашивают, – Бунд со съезда ушел?» Говорю: «Не знаю. Между ним и Крупской не сидел».
Я думал, это мужик какой-то по фамилии Бунд. А оказалось: партия. И тоже шуму было! Короче, отчисляют. Но не за разврат, а только за нарушение сухого закона. Да хрен, думаю, с вами! И устроился в газету «Моторостроитель».
"Про что только не приходилось писать. В том числе и про сельское хозяйство..."
Кстати, Рита Жутова помогла. Я ей в «Зарю» пописывал. Ей нравилось, порекомендовала меня.
ПРО МГУ
Семь месяцев отработал в «Моторостроителе», взял отпуск и поехал на Московский университет поглядеть. И он мне, ты знаешь, понравился. Центр Москвы, и здание не просто красивое, а прям потрясло меня и воодушевило. Ну и я съездил в Самару, взял бумаги и вернулся в столицу сдаваться.
Сочинение по Гоголю писал. «Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...»
С русским тоже прошло без сучка и задоринки. Кочедыков у нас в КуГУ русский вел. И профессор Алексеев Дмитрий Иванович. В Самаре по русскому готовили — мама, не горюй! Одного университетского года хватило на всю оставшуюся жизнь. Ну и на экзамене в МГУ я отстрелялся нормально. А вот английский только на троечку знал. Но тройка не прокатывала — конкурс, даже и на заочное.
Выручил все тот же самарский характер. «Так у вас вроде бы все хорошо, но вот с согласованием времен...», – тоскует преподавательница. А я – ей: «Ну если у Гамлета распалась связь времен, чего от меня-то ждать». Похихикала и четверку поставила.
С литературой тоже хохма вышла. Когда в наш универ поступал, мне на лит-ре «Судьба человека» досталась. А я этой книжки у Шолохова, к стыду своему, даже и не читал. Но фильм краем глаза видел. Говорю: «Вот был такой Андрей Соколов, человек несгибаемой воли, в концлагере стакана три принял без закуси, хлеба буханку получил за это, товарищей накормил. Мы такими людьми гордимся». Я-то был после армии, а у армейцев – преференции. Ну и сдал таким образом.
И вот стою в МГУ, развлекаю девчонок, что вместе со мной ждут своей очереди экзаменоваться, рассказом про то, как лит-ру сдавал. И, представляешь, какая хрень? Захожу, вынимаю билет, а там написано: «Судьба человека». Думаю: ну тут не прохиляет этот мой вариант. Никак. Уровень-то какой! Журфак, Розенталь — завкафедрой, политэкономию Гавриил Попов читает, Засурский Ясен Николаевич — декан... Говорю: «Ответить могу. В принципе. Даже и без подготовки – Шолохова я люблю. Но этот его рассказ считаю откровенно слабым. Можно второй билет взять?» Они говорят: «Можно». Беру второй билет. Леонид Ильич Брежнев. «Целина» как вершина социалистического реализма.
Кошмар? Это тебе кошмар. А я армейцем на губе сидел. И не раз. А сидел в одиночке, поскольку не любил заборы коллективно красить. А чтобы не красить, надо было начальника караула послать в известном направлении. Я посылал, оказывался в одиночке, а на нашей губе в каждой камере, даже и в одиночной, обязательно библиотечка была. Из двух книжек: строевого устава и опуса бровеносного генсека. А ты десять дён сидишь. Так что эта его «Целина», она мне наизусть легла. А приемная комиссия уже, я так думаю, и руки мысленно потирала в предвкушении неуда. А я как пошел: «Будет хлеб, будет и песня!» и прочие перлы. Говорят: «Выйдите, мы посовещаемся».
Ну как без совещания? Вдруг я засланный казачок? Сами-то они, поди, и не заглядывали. Да даже и наверняка. Но пошушукались и... Пять баллов.
Поступил. А потом сообразил, что первый курс-то у меня практически весь сдан. Только к зачетке нужно будет еще и академическую справку приложить. А у меня там что? А у меня там: отчислен за нарушение сухого закона.
"Многое пришлось в жизни пережить. Пережил и "сухой закон"...
Но в нашем госе, в самарском, тогда неплохой юрист был. Отставной полковник. И он очень любил тех, кто служил. Я – к нему: «Товарищ полковник, у нас есть в стране сухой закон?» А на дворе конец 70-х. Он говорит: «Нет. В 20-е отменили». – «Чего же я тогда мог нарушить, если его нет?» Он говорит: «Резонно. Пошли к Рябову». Рябов тогда ректором был. Приходим. А Виктор Васильевич — нормальный дядька, и декану звонит: «Переделать справку в соответствии с законодательными нормами». Ну мне и переделали. «Отчислен, – написали, – за аморальное поведение». Я опять – к юристу. «И в чем, – говорю, – аморальное поведение заключалось? Да, выходил на контакт с местным населением. Но где заявления? Их нет. И не предвидится. Потому что все дамы были совершеннолетние и все было по обоюдному согласию». Он говорит: «Резонно. Пошли к Рябову».
«А зачем тебе она, – спрашивает Рябов, – справка эта?» – «В МГУ, – говорю, – поступил. Хочу, чтоб зачли мне тутошние оценки. Чего второй раз мучиться». Звонит декану: «Напишите – отчислен по собственному желанию». Ну и на первом курсе МГУ я только на спецпредметы ходил. Типа «Введения в журналистику» и «ТырПыр», как мы называли Теорию и практику советской периодической печати. Там, кстати, тоже приколов было.
Сдаю, помню, специальность. Девчушка сидит, чуть постарше меня. Аспирантка. Беру билет, читаю вслух вопрос: «Как написать репортаж?» – «Через букву «е», – говорю, – рЕ-по-ртаж». Девчушка говорит: «Идите». Не, ну а чё я должен был ей рассказывать? Она пяти минут в газете не проработала. А я уже какие-то премии журналистские получал. А вскоре и в Армении газету редактировал. Ну я тебе рассказывал. Писала про строителей, что восстанавливали республику после землетрясения. Это, правда, уже 88-й был. А в 90-е вернулся в Самару.
ПРО ГАЙДАРА
В Армении я почти два года отработал. Не планировал уезжать, но поменялась власть, пришел Гайдар, сказал, что в стране и так нет денег, а тут еще братские республики восстанавливай – и всех нас разогнал.
Что говоришь? Демократов я не люблю? Ну ты прям как покойная Валя Неверова. Помнишь, у нас тут митинги на площади Куйбышева были? Ну и меня отправили освещать. Уж не помню, какая газета. «Заря» что ли, или «Коммуна»... Короче, нырнул в толпу, гляжу – Гриша Исаев с трехлитровой банкой собирает пожертвования. То ли на революцию, то ли на контрреволюцию, то ли на пропагандистскую литературу...
Денег в банке не ахти сколько. Я прикинул – токо на Дно спуститься, применив банку по назначению. Ну и про это, в том числе про это, в репортаже своем написал. Валя прочла и говорит: «Не любишь ты демократов». – «А по мне, – говорю, – лучшее враг хорошему».
Ну и вот этот Гайдар. Не просто разогнал всех, кто приехал Армению восстанавливать. А еще и лишил положенных по закону льгот. Никакой ранней пенсии, никаких чеков на покупку автомобиля.
В Ленинакане 1989 год
Нет, Свет, деньги на тачку у нас как раз были. Работа была не из легких, но платили спасателям и строителям офигенно. Все 24 часа оплачивали. Я был редактор, но тоже на зарплату не жаловался. Восемь часов мне по основному тарифу платили, четыре – по двойному; выходные – двукратно. А тариф мама, не горюй! Да еще горные, спасательные... Одних командировочных, с которых налога не брали, 300 в месяц набегало. И хавка практически казенная. Ну что такое: рубль в день?
Деньги были. Легковушек не было. То есть, были и легковушки, но мизер, и народ в очереди годами стоял. А по льготам сразу можно было взять. Но тут — Гайдар. И все сворачивает. И стройку, и поблажки её участникам. И – никакой помощи братской республике. Восстанавливайся, как хочешь. Да я думаю, дело даже не в дефиците денег. А в том, что пилить их было сложно — за стройкой этой весь мир наблюдал. Местные, разумеется, крали. Но межреспубликанских схем, видать, еще не было. Ну и свернули. Не только нас, кстати, тогда нагрели, но и чернобыльцев.
Короче, вернулся я в родной город, а тут – газета «Культура».
ПРО «КУЛЬТУРУ»
Первым редактором нашей «Культуры», ее отцом-основателем, можно сказать, был Витя Пименов. Я его как инструктора обкома партии знал. При секретаре по идеологии, в отделе печати трудился. Где сейчас? Да вроде бомбит на дорогах. А тогда был редактором, и с ним работали мои коллеги по «Автотранспортнику». Гена Шабанов, Юра Хмельницкий... Ну и зовут меня. Юра и позвал. Он замом у Пименова был. Говорит: пошли к нам. Я говорю: «Да чего-то мне название не нравится. Как-то нищетой от него веет». Они мне суммы зарплат своих называют. Я думаю: ни фига себе! Сумасшедшие по тем временам деньги. Ну, видимо, партия чувствовала, что это ее последние дни, и золота партии не жалела. Лично, вот этими руками из обкома средства на «Культуру» таскал. Мешками.
500 рублей была у нас там зарплата. А средняя по стране хорошо, если полтораста. Потом у нас всякие премии были. Надбавки за должность. Я там завотделом публицистики числился. Да мы все там были завотделами. Сидели опять же в обкоме, в «Белом доме, по-нынешнему. На 6-м этаже. Пименов, он в этом плане отличный мужик. Радел за коллектив. Писать как-то не особо горазд был. Вплоть до того не особо, что когда хрен какой-нибудь из ЦК приезжал и «Культуру» обязывали взять у него интервью, Витя прибегал ко мне и просил вопросики набросать. «Такой, – говорил, – этот хрен надутый, – только с редактором желает общаться — ты уж набросай вопросики, я ему их озвучу». Но организатор Пименов был прекрасный.
Допустим, Новый год на носу. Что делает Витя? Витя нас всех страхует в дружественной ему компании. Тысячи на три. Каждого. А нас в общей сложности, вместе с бухгалтерами, рекламщиками и шофером, человек десять. А страхует Витя нас из редакционных средств. А через полтора часа договор расторгается, по тыще с носа остается в компании, остальное редакционным на руки. Новый год, а у нас куча бабок у каждого!
Интервью с Алексем Булдаковым
Свет, нам завидовали все! Все! Приезжаю на выпуск номера в Дом печати: «О, богатей приехал!» По коммунарам пройдусь – смурные сидят. Уж не знаю, как так выходило, но они сильно меньше нас получали. Коммунары. А мы еще потом и «7-й канал» замутили. Я — замредактора был, Юрка Быстрюков — редактор. Газета так себе. Но выходила с программой СКАТа, который тогда кина американские начал показывать. А по кинам этим тогда все сума просто сходили. А программа только у нас. Мне бесплатно пиво за нее наливали! Возле дома моего пивнушка была, я пивнику – «7-й канал», а он мне пивка. Причем не бодяжное. Из отдельного бойлера.Такая была у газетки популярность, что я предложил Быстрюкову не по 15, а по 20 копеек ее продавать!
Программу пытались, конечно же, воровать. А мы увидим ее в другой газете, и тут же – в суд. И выигрывали. Сейчас уж не помню у кого. То ли у «Самарских известий», то ли у « газеты». А выиграли потому, что только у нас с Фоменко, он же президент СКАТа, был договор на публикацию.
С самарским поэтом Евгением Чепурных
Не, я хорошо в «Культуре» жил. Но потом с Пименовым разругался. И ушел. Он помимо правильных людей всякой шушеры еще потом набрал. Я ему говорил: «Подставят тебя. Подставят и свергнут». И подставили, и свергли. Так что смотался я вовремя. Из «Культуры». Но «Седьмой канал» не хотел терять. И стал искать мецената. И отыскал.
ПРО НАРОДНЫЙ КОНСОРЦИУМ
Был у меня одноклассник – Саша Зорин. А в 90-е он стал Крезом и владельцем всего подряд, потому как организовал структуру, в которую входили, и заводы, и совхозы и, почитай, вся Ленинградская со всеми своими лавочками и магазинчиками. Громадная сложнейшая структура и называлась – замучишься выговаривать: «Народный акционерный консорциум комплексного социального развития области».
В стране в это время был дефицит всего, тотальный был дефицит, и Сашка умело этим пользовался. И сейчас он, слава богу, жив — здоров, но практически без бабок – аж у меня занимал как-то. А тогда был у руля. И чтоб ты понимала масштаб руководимой Саней структуры, я тебе скажу, что именно от нее отпочковались многие известные сейчас структуры. Строительные, например.
В консорциуме Зорина эта «почка» называлась отделом капитального строительства. И первый дом, который они построили, они построили в составе консорциума, и построили они его на Хлебной площади. И вот таких вот «почек» у Саньки было до фига и больше. И я ему говорю: «Возьми «Седьмой канал». Будешь классическим мистером Твистером – владельцем заводов, газет, пароходов». Он говорит: «Сань, нахрен тебе газета? Давай со мной поработаешь». Я говорю: «Да я в этом ничего не понимаю». Он: «Походи — вникни. Мы тебе зарплату положим. Ученическую для начала». А там денег было... Так что и на «ученическую» можно было жить — не тужить.
"В бурные 90-е я и журналистом был, и в коммерции пришлось поработать"
Основные деньги в зоринском консорциуме на коммерции делали. Торговали всем подряд, случалось – и воздухом. Какую-то мифическую красную ртуть продали в Прибалтику. Ее не то что никто никогда не видал – такого вещества в природе не существовало. Но деньги за нее из Прибалтики везли реальные, и везли чемоданами.
Я месяц-полтора потусовался и ради почина цистерну спирта загнал. И меня тут же инженером отдела маркетинга сделали. С нормальным, а не ученическим окладом.
Вообще ее трудно было не понять, схему, по которой консорциум делал бабки. Если ты был внутри всего этого, ты очень быстро соображал, что к чему. И делал то же, что и другие, только лучше. А хуже я бы даже если и захотел, не сделал, потому как высшее образование в НАК КСР имели человек пять. Не больше. Трудились там в основном братаны, откуда, собственно, я их многих и знаю. Так что я там очень резво пошел по карьерной лестнице. МГУ — за плечами. Ну и смекалки не лишен. Как всякий самарец.
Буквально через месяц меня поставили начальником отдела маркетинга. А потом я стал замдиректора по маркетингу. Соответственно рос и оклад. И, ой, как рос. У Зорина же был принцип: платить своему спецу в десять раз больше, чем любому из аналогичных чужих.
Но оклады – это так, жене на булавки. Погоду в консорциуме делали не оклады, а откаты, заносы и прочее. Тогда же время-то дикое было. И надо, скажем, пригнать 10 камазов из Челнов. Пишешь стоимость. Рядом – плюсик и еще одну цифру. И заказчик понимал, что вторая цифра – это нал. И нал этот тому, кто ведет сделку. На официальном документе все эти циферки стояли! Понимаешь? На официальном, с печатями. И несли. Все, до копейки несли.
Нет, могли и пристрелить. Несколько наших таки завалили. Одного прям на Ленинградской. А что ты хочешь? Конфликт интересов. Я, кстати, тоже под дулом ходил. Взять хоть ту же историю с камазами.
ПРО КАМАЗЫ И САМОЛЕТ
Прилетел в Челны за камазами. А мне наши сказали: два дня будешь гулять в люксовом номере, подъедут водилы из Москвы (Москва камазы заказывала), заберете машины, проводишь водил в столицу и сам самолетом домой. А там витиеватая была схема. В том смысле, что наперед надо было жигули наши, «шестерки», загнать на «ихний», татарский Металлоснаб, чтобы он выделил КамАЗу металл, чтоб тот в счет этого металла отпустил требуемые грузовики. Ну да – бартер. Говорю ж тебе — дефицит всего. Только таким образом и решались вопросы.
Так вот, прилетаю, а на наших Жигулях уже половина Набережных Челнов ездит. Спрашиваю про камазы — разводят руками. А тот, что сделку с татарской стороны вел, исчез. Просто сквозь землю провалился.
А водители уже здесь. Десять человек москвичей – дальнобойщиков. Начал рыскать, нашел кой-какие концы, мне – взятку. Прям пришли в гостиницу, к окну повели: «Видишь жигуль?» Я говорю: « Да это наша машина – сам сюда отправлял. Поносного цвета. Вся партия такого была». Они: «Вот тебе ключи, в машине документы на тебя, садись и уезжай в свою Самару».
Щас я бы, наверное, подумал. А тогда уперся рогом. И таки дожал это дело. Ну, естественно, заняло это не три дня, а месяца полтора, за которые я кроме всего прочего успел в гостинице «Татарстан» справить православную Пасху в компании Гриши Файна, гостившего Челнах на каком-то мусульманском джазовом фестивале.
Дома истерики, разумеется. А тут еще водилы взбеленились. Я их в свою гостиницу переселил, чтобы не было больше никаких провокаций. Кормлю, пою. Но понимаю, что как-то надо парней развлекать. Ну и сдуру повел на порнуху. Там видеосалон прям возле гостиницы. Думаю, развеются мужики. Лучше бы я этого не делал. Они картину посмотрели и говорят: «Все, собираем манатки и к бабам своим уезжаем».
А там еще молодой один был — только женился. Ну и купил жене тампаксов несколько упаковок — в Челнах они были дешевле, что ли. А там вкладыш с картинкой. Инструкция по применению. Так водилы стенки номера этими вкладышами обклеили и прям исстрадались все. Вот тут я их и повел в салон. А они бунтовать.
Но выбил, наконец-то, камазы, отправил страдальцев к бабам, сам собираюсь домой — пропавшие «партнеры» чудесным образом материализуются и начинают качать права. Они ж без бабок остались. Без тех, на какие рассчитывали. Я говорю: «Нет проблем — добавим. Но только все деньги . Приезжайте – решим».
Ускользнул, короче говоря. Но потом с охраной ходил. Они же кинуть меня хотели, татарские. А вышло, что я их кинул. Ну и ходил с охраной. До самого конца этого нашего блестящего предприятия.
С друзьями: "Отдыхаем немножко..."
Развалился консорциум через два года. Я как чуял. И говорил Сашке: «Давай банчок какой-нибудь замутим, пока денег до фига. Маленький такой, по краткосрочным кредитам. По крайней мере, всегда будет где денег взять». А он поленился. Говорит: «Да ну на фиг. Специалистов надо искать...». Он тогда уже кучу всего своего наоткрывал. Ротвейлер-клуб у него был. Прям под офисом. А офис был против Юности. Вот этот вот особняк на углу Молодогвардейской и Ленинградской. Народу там было... И такая, знаешь, кипела жизнь... И интересно так было! Я по всему СНГ мотался. Полгода, наверное, в поездах-самолетах провел. В Москву – как домой. И такие приходилось проворачивать операции...
Раз надо было продать в Китай самолет ИЛ-76 ТД, произведенный в Ташкенте, который стоял на военном аэродроме в Чкаловске; причем, продать через посредство белорусский авиакомпании, представительство которой находилось в Москве у метро Сокол, так как прямого выхода на Китай у нас тогда не было; как и документов, подтверждающих, что у консорциума, который осуществляют операцию, есть необходимая для этого самолета взлетно-посадочная полоса и специальным образом обученный экипаж. Да у нас и не могло быть никаких таких документов, потому что у консорциума нашего много чего было, а вот взлетных полос и летного экипажа не было. И мы сидели и «документы» сочиняли.
И так работали тогда все. И кто-то капитал нажил, кто-то разорился, а кто-то и смерть свою нашел. И конечно же удачные сделки мы отмечали. И отмечали с размахом. И да – бывало, и с девочками. Но по-настоящему девочки пошли, когда я с Ленкой расплевался. Вот тут девочки ну просто косяком пошли.
ПРО ДЕВОЧЕК
Удачные сделки мы, конечно же, отмечали. И это, конечно же, не нравилось жене. Деньги нравились, а то, что я их с коллегами обмываю — нет. И мы на этой почве постоянно ругались.
Кстати, Рита Жутова помогла. Я ей в «Зарю» пописывал. Ей нравилось, порекомендовала меня.
ПРО МГУ
Семь месяцев отработал в «Моторостроителе», взял отпуск и поехал на Московский университет поглядеть. И он мне, ты знаешь, понравился. Центр Москвы, и здание не просто красивое, а прям потрясло меня и воодушевило. Ну и я съездил в Самару, взял бумаги и вернулся в столицу сдаваться.
Сочинение по Гоголю писал. «Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...»
С русским тоже прошло без сучка и задоринки. Кочедыков у нас в КуГУ русский вел. И профессор Алексеев Дмитрий Иванович. В Самаре по русскому готовили — мама, не горюй! Одного университетского года хватило на всю оставшуюся жизнь. Ну и на экзамене в МГУ я отстрелялся нормально. А вот английский только на троечку знал. Но тройка не прокатывала — конкурс, даже и на заочное.
Выручил все тот же самарский характер. «Так у вас вроде бы все хорошо, но вот с согласованием времен...», – тоскует преподавательница. А я – ей: «Ну если у Гамлета распалась связь времен, чего от меня-то ждать». Похихикала и четверку поставила.
С литературой тоже хохма вышла. Когда в наш универ поступал, мне на лит-ре «Судьба человека» досталась. А я этой книжки у Шолохова, к стыду своему, даже и не читал. Но фильм краем глаза видел. Говорю: «Вот был такой Андрей Соколов, человек несгибаемой воли, в концлагере стакана три принял без закуси, хлеба буханку получил за это, товарищей накормил. Мы такими людьми гордимся». Я-то был после армии, а у армейцев – преференции. Ну и сдал таким образом.
И вот стою в МГУ, развлекаю девчонок, что вместе со мной ждут своей очереди экзаменоваться, рассказом про то, как лит-ру сдавал. И, представляешь, какая хрень? Захожу, вынимаю билет, а там написано: «Судьба человека». Думаю: ну тут не прохиляет этот мой вариант. Никак. Уровень-то какой! Журфак, Розенталь — завкафедрой, политэкономию Гавриил Попов читает, Засурский Ясен Николаевич — декан... Говорю: «Ответить могу. В принципе. Даже и без подготовки – Шолохова я люблю. Но этот его рассказ считаю откровенно слабым. Можно второй билет взять?» Они говорят: «Можно». Беру второй билет. Леонид Ильич Брежнев. «Целина» как вершина социалистического реализма.
Кошмар? Это тебе кошмар. А я армейцем на губе сидел. И не раз. А сидел в одиночке, поскольку не любил заборы коллективно красить. А чтобы не красить, надо было начальника караула послать в известном направлении. Я посылал, оказывался в одиночке, а на нашей губе в каждой камере, даже и в одиночной, обязательно библиотечка была. Из двух книжек: строевого устава и опуса бровеносного генсека. А ты десять дён сидишь. Так что эта его «Целина», она мне наизусть легла. А приемная комиссия уже, я так думаю, и руки мысленно потирала в предвкушении неуда. А я как пошел: «Будет хлеб, будет и песня!» и прочие перлы. Говорят: «Выйдите, мы посовещаемся».
Ну как без совещания? Вдруг я засланный казачок? Сами-то они, поди, и не заглядывали. Да даже и наверняка. Но пошушукались и... Пять баллов.
Поступил. А потом сообразил, что первый курс-то у меня практически весь сдан. Только к зачетке нужно будет еще и академическую справку приложить. А у меня там что? А у меня там: отчислен за нарушение сухого закона.
"Многое пришлось в жизни пережить. Пережил и "сухой закон"...
Но в нашем госе, в самарском, тогда неплохой юрист был. Отставной полковник. И он очень любил тех, кто служил. Я – к нему: «Товарищ полковник, у нас есть в стране сухой закон?» А на дворе конец 70-х. Он говорит: «Нет. В 20-е отменили». – «Чего же я тогда мог нарушить, если его нет?» Он говорит: «Резонно. Пошли к Рябову». Рябов тогда ректором был. Приходим. А Виктор Васильевич — нормальный дядька, и декану звонит: «Переделать справку в соответствии с законодательными нормами». Ну мне и переделали. «Отчислен, – написали, – за аморальное поведение». Я опять – к юристу. «И в чем, – говорю, – аморальное поведение заключалось? Да, выходил на контакт с местным населением. Но где заявления? Их нет. И не предвидится. Потому что все дамы были совершеннолетние и все было по обоюдному согласию». Он говорит: «Резонно. Пошли к Рябову».
«А зачем тебе она, – спрашивает Рябов, – справка эта?» – «В МГУ, – говорю, – поступил. Хочу, чтоб зачли мне тутошние оценки. Чего второй раз мучиться». Звонит декану: «Напишите – отчислен по собственному желанию». Ну и на первом курсе МГУ я только на спецпредметы ходил. Типа «Введения в журналистику» и «ТырПыр», как мы называли Теорию и практику советской периодической печати. Там, кстати, тоже приколов было.
Сдаю, помню, специальность. Девчушка сидит, чуть постарше меня. Аспирантка. Беру билет, читаю вслух вопрос: «Как написать репортаж?» – «Через букву «е», – говорю, – рЕ-по-ртаж». Девчушка говорит: «Идите». Не, ну а чё я должен был ей рассказывать? Она пяти минут в газете не проработала. А я уже какие-то премии журналистские получал. А вскоре и в Армении газету редактировал. Ну я тебе рассказывал. Писала про строителей, что восстанавливали республику после землетрясения. Это, правда, уже 88-й был. А в 90-е вернулся в Самару.
ПРО ГАЙДАРА
В Армении я почти два года отработал. Не планировал уезжать, но поменялась власть, пришел Гайдар, сказал, что в стране и так нет денег, а тут еще братские республики восстанавливай – и всех нас разогнал.
Что говоришь? Демократов я не люблю? Ну ты прям как покойная Валя Неверова. Помнишь, у нас тут митинги на площади Куйбышева были? Ну и меня отправили освещать. Уж не помню, какая газета. «Заря» что ли, или «Коммуна»... Короче, нырнул в толпу, гляжу – Гриша Исаев с трехлитровой банкой собирает пожертвования. То ли на революцию, то ли на контрреволюцию, то ли на пропагандистскую литературу...
Денег в банке не ахти сколько. Я прикинул – токо на Дно спуститься, применив банку по назначению. Ну и про это, в том числе про это, в репортаже своем написал. Валя прочла и говорит: «Не любишь ты демократов». – «А по мне, – говорю, – лучшее враг хорошему».
Ну и вот этот Гайдар. Не просто разогнал всех, кто приехал Армению восстанавливать. А еще и лишил положенных по закону льгот. Никакой ранней пенсии, никаких чеков на покупку автомобиля.
В Ленинакане 1989 год
Нет, Свет, деньги на тачку у нас как раз были. Работа была не из легких, но платили спасателям и строителям офигенно. Все 24 часа оплачивали. Я был редактор, но тоже на зарплату не жаловался. Восемь часов мне по основному тарифу платили, четыре – по двойному; выходные – двукратно. А тариф мама, не горюй! Да еще горные, спасательные... Одних командировочных, с которых налога не брали, 300 в месяц набегало. И хавка практически казенная. Ну что такое: рубль в день?
Деньги были. Легковушек не было. То есть, были и легковушки, но мизер, и народ в очереди годами стоял. А по льготам сразу можно было взять. Но тут — Гайдар. И все сворачивает. И стройку, и поблажки её участникам. И – никакой помощи братской республике. Восстанавливайся, как хочешь. Да я думаю, дело даже не в дефиците денег. А в том, что пилить их было сложно — за стройкой этой весь мир наблюдал. Местные, разумеется, крали. Но межреспубликанских схем, видать, еще не было. Ну и свернули. Не только нас, кстати, тогда нагрели, но и чернобыльцев.
Короче, вернулся я в родной город, а тут – газета «Культура».
ПРО «КУЛЬТУРУ»
Первым редактором нашей «Культуры», ее отцом-основателем, можно сказать, был Витя Пименов. Я его как инструктора обкома партии знал. При секретаре по идеологии, в отделе печати трудился. Где сейчас? Да вроде бомбит на дорогах. А тогда был редактором, и с ним работали мои коллеги по «Автотранспортнику». Гена Шабанов, Юра Хмельницкий... Ну и зовут меня. Юра и позвал. Он замом у Пименова был. Говорит: пошли к нам. Я говорю: «Да чего-то мне название не нравится. Как-то нищетой от него веет». Они мне суммы зарплат своих называют. Я думаю: ни фига себе! Сумасшедшие по тем временам деньги. Ну, видимо, партия чувствовала, что это ее последние дни, и золота партии не жалела. Лично, вот этими руками из обкома средства на «Культуру» таскал. Мешками.
500 рублей была у нас там зарплата. А средняя по стране хорошо, если полтораста. Потом у нас всякие премии были. Надбавки за должность. Я там завотделом публицистики числился. Да мы все там были завотделами. Сидели опять же в обкоме, в «Белом доме, по-нынешнему. На 6-м этаже. Пименов, он в этом плане отличный мужик. Радел за коллектив. Писать как-то не особо горазд был. Вплоть до того не особо, что когда хрен какой-нибудь из ЦК приезжал и «Культуру» обязывали взять у него интервью, Витя прибегал ко мне и просил вопросики набросать. «Такой, – говорил, – этот хрен надутый, – только с редактором желает общаться — ты уж набросай вопросики, я ему их озвучу». Но организатор Пименов был прекрасный.
Допустим, Новый год на носу. Что делает Витя? Витя нас всех страхует в дружественной ему компании. Тысячи на три. Каждого. А нас в общей сложности, вместе с бухгалтерами, рекламщиками и шофером, человек десять. А страхует Витя нас из редакционных средств. А через полтора часа договор расторгается, по тыще с носа остается в компании, остальное редакционным на руки. Новый год, а у нас куча бабок у каждого!
Интервью с Алексем Булдаковым
Свет, нам завидовали все! Все! Приезжаю на выпуск номера в Дом печати: «О, богатей приехал!» По коммунарам пройдусь – смурные сидят. Уж не знаю, как так выходило, но они сильно меньше нас получали. Коммунары. А мы еще потом и «7-й канал» замутили. Я — замредактора был, Юрка Быстрюков — редактор. Газета так себе. Но выходила с программой СКАТа, который тогда кина американские начал показывать. А по кинам этим тогда все сума просто сходили. А программа только у нас. Мне бесплатно пиво за нее наливали! Возле дома моего пивнушка была, я пивнику – «7-й канал», а он мне пивка. Причем не бодяжное. Из отдельного бойлера.Такая была у газетки популярность, что я предложил Быстрюкову не по 15, а по 20 копеек ее продавать!
Программу пытались, конечно же, воровать. А мы увидим ее в другой газете, и тут же – в суд. И выигрывали. Сейчас уж не помню у кого. То ли у «Самарских известий», то ли у « газеты». А выиграли потому, что только у нас с Фоменко, он же президент СКАТа, был договор на публикацию.
С самарским поэтом Евгением Чепурных
Не, я хорошо в «Культуре» жил. Но потом с Пименовым разругался. И ушел. Он помимо правильных людей всякой шушеры еще потом набрал. Я ему говорил: «Подставят тебя. Подставят и свергнут». И подставили, и свергли. Так что смотался я вовремя. Из «Культуры». Но «Седьмой канал» не хотел терять. И стал искать мецената. И отыскал.
ПРО НАРОДНЫЙ КОНСОРЦИУМ
Был у меня одноклассник – Саша Зорин. А в 90-е он стал Крезом и владельцем всего подряд, потому как организовал структуру, в которую входили, и заводы, и совхозы и, почитай, вся Ленинградская со всеми своими лавочками и магазинчиками. Громадная сложнейшая структура и называлась – замучишься выговаривать: «Народный акционерный консорциум комплексного социального развития области».
В стране в это время был дефицит всего, тотальный был дефицит, и Сашка умело этим пользовался. И сейчас он, слава богу, жив — здоров, но практически без бабок – аж у меня занимал как-то. А тогда был у руля. И чтоб ты понимала масштаб руководимой Саней структуры, я тебе скажу, что именно от нее отпочковались многие известные сейчас структуры. Строительные, например.
В консорциуме Зорина эта «почка» называлась отделом капитального строительства. И первый дом, который они построили, они построили в составе консорциума, и построили они его на Хлебной площади. И вот таких вот «почек» у Саньки было до фига и больше. И я ему говорю: «Возьми «Седьмой канал». Будешь классическим мистером Твистером – владельцем заводов, газет, пароходов». Он говорит: «Сань, нахрен тебе газета? Давай со мной поработаешь». Я говорю: «Да я в этом ничего не понимаю». Он: «Походи — вникни. Мы тебе зарплату положим. Ученическую для начала». А там денег было... Так что и на «ученическую» можно было жить — не тужить.
"В бурные 90-е я и журналистом был, и в коммерции пришлось поработать"
Основные деньги в зоринском консорциуме на коммерции делали. Торговали всем подряд, случалось – и воздухом. Какую-то мифическую красную ртуть продали в Прибалтику. Ее не то что никто никогда не видал – такого вещества в природе не существовало. Но деньги за нее из Прибалтики везли реальные, и везли чемоданами.
Я месяц-полтора потусовался и ради почина цистерну спирта загнал. И меня тут же инженером отдела маркетинга сделали. С нормальным, а не ученическим окладом.
Вообще ее трудно было не понять, схему, по которой консорциум делал бабки. Если ты был внутри всего этого, ты очень быстро соображал, что к чему. И делал то же, что и другие, только лучше. А хуже я бы даже если и захотел, не сделал, потому как высшее образование в НАК КСР имели человек пять. Не больше. Трудились там в основном братаны, откуда, собственно, я их многих и знаю. Так что я там очень резво пошел по карьерной лестнице. МГУ — за плечами. Ну и смекалки не лишен. Как всякий самарец.
Буквально через месяц меня поставили начальником отдела маркетинга. А потом я стал замдиректора по маркетингу. Соответственно рос и оклад. И, ой, как рос. У Зорина же был принцип: платить своему спецу в десять раз больше, чем любому из аналогичных чужих.
Но оклады – это так, жене на булавки. Погоду в консорциуме делали не оклады, а откаты, заносы и прочее. Тогда же время-то дикое было. И надо, скажем, пригнать 10 камазов из Челнов. Пишешь стоимость. Рядом – плюсик и еще одну цифру. И заказчик понимал, что вторая цифра – это нал. И нал этот тому, кто ведет сделку. На официальном документе все эти циферки стояли! Понимаешь? На официальном, с печатями. И несли. Все, до копейки несли.
Нет, могли и пристрелить. Несколько наших таки завалили. Одного прям на Ленинградской. А что ты хочешь? Конфликт интересов. Я, кстати, тоже под дулом ходил. Взять хоть ту же историю с камазами.
ПРО КАМАЗЫ И САМОЛЕТ
Прилетел в Челны за камазами. А мне наши сказали: два дня будешь гулять в люксовом номере, подъедут водилы из Москвы (Москва камазы заказывала), заберете машины, проводишь водил в столицу и сам самолетом домой. А там витиеватая была схема. В том смысле, что наперед надо было жигули наши, «шестерки», загнать на «ихний», татарский Металлоснаб, чтобы он выделил КамАЗу металл, чтоб тот в счет этого металла отпустил требуемые грузовики. Ну да – бартер. Говорю ж тебе — дефицит всего. Только таким образом и решались вопросы.
Так вот, прилетаю, а на наших Жигулях уже половина Набережных Челнов ездит. Спрашиваю про камазы — разводят руками. А тот, что сделку с татарской стороны вел, исчез. Просто сквозь землю провалился.
А водители уже здесь. Десять человек москвичей – дальнобойщиков. Начал рыскать, нашел кой-какие концы, мне – взятку. Прям пришли в гостиницу, к окну повели: «Видишь жигуль?» Я говорю: « Да это наша машина – сам сюда отправлял. Поносного цвета. Вся партия такого была». Они: «Вот тебе ключи, в машине документы на тебя, садись и уезжай в свою Самару».
Щас я бы, наверное, подумал. А тогда уперся рогом. И таки дожал это дело. Ну, естественно, заняло это не три дня, а месяца полтора, за которые я кроме всего прочего успел в гостинице «Татарстан» справить православную Пасху в компании Гриши Файна, гостившего Челнах на каком-то мусульманском джазовом фестивале.
Дома истерики, разумеется. А тут еще водилы взбеленились. Я их в свою гостиницу переселил, чтобы не было больше никаких провокаций. Кормлю, пою. Но понимаю, что как-то надо парней развлекать. Ну и сдуру повел на порнуху. Там видеосалон прям возле гостиницы. Думаю, развеются мужики. Лучше бы я этого не делал. Они картину посмотрели и говорят: «Все, собираем манатки и к бабам своим уезжаем».
А там еще молодой один был — только женился. Ну и купил жене тампаксов несколько упаковок — в Челнах они были дешевле, что ли. А там вкладыш с картинкой. Инструкция по применению. Так водилы стенки номера этими вкладышами обклеили и прям исстрадались все. Вот тут я их и повел в салон. А они бунтовать.
Но выбил, наконец-то, камазы, отправил страдальцев к бабам, сам собираюсь домой — пропавшие «партнеры» чудесным образом материализуются и начинают качать права. Они ж без бабок остались. Без тех, на какие рассчитывали. Я говорю: «Нет проблем — добавим. Но только все деньги . Приезжайте – решим».
Ускользнул, короче говоря. Но потом с охраной ходил. Они же кинуть меня хотели, татарские. А вышло, что я их кинул. Ну и ходил с охраной. До самого конца этого нашего блестящего предприятия.
С друзьями: "Отдыхаем немножко..."
Развалился консорциум через два года. Я как чуял. И говорил Сашке: «Давай банчок какой-нибудь замутим, пока денег до фига. Маленький такой, по краткосрочным кредитам. По крайней мере, всегда будет где денег взять». А он поленился. Говорит: «Да ну на фиг. Специалистов надо искать...». Он тогда уже кучу всего своего наоткрывал. Ротвейлер-клуб у него был. Прям под офисом. А офис был против Юности. Вот этот вот особняк на углу Молодогвардейской и Ленинградской. Народу там было... И такая, знаешь, кипела жизнь... И интересно так было! Я по всему СНГ мотался. Полгода, наверное, в поездах-самолетах провел. В Москву – как домой. И такие приходилось проворачивать операции...
Раз надо было продать в Китай самолет ИЛ-76 ТД, произведенный в Ташкенте, который стоял на военном аэродроме в Чкаловске; причем, продать через посредство белорусский авиакомпании, представительство которой находилось в Москве у метро Сокол, так как прямого выхода на Китай у нас тогда не было; как и документов, подтверждающих, что у консорциума, который осуществляют операцию, есть необходимая для этого самолета взлетно-посадочная полоса и специальным образом обученный экипаж. Да у нас и не могло быть никаких таких документов, потому что у консорциума нашего много чего было, а вот взлетных полос и летного экипажа не было. И мы сидели и «документы» сочиняли.
И так работали тогда все. И кто-то капитал нажил, кто-то разорился, а кто-то и смерть свою нашел. И конечно же удачные сделки мы отмечали. И отмечали с размахом. И да – бывало, и с девочками. Но по-настоящему девочки пошли, когда я с Ленкой расплевался. Вот тут девочки ну просто косяком пошли.
ПРО ДЕВОЧЕК
Удачные сделки мы, конечно же, отмечали. И это, конечно же, не нравилось жене. Деньги нравились, а то, что я их с коллегами обмываю — нет. И мы на этой почве постоянно ругались.
"Я с Ленкой лет десять прожил. И прям, знаешь, любовь была"
Вообще, я с Ленкой лет десять прожил. И прям, знаешь, любовь была. Но и ругань. И чаще всего ругались из-за какой-то ерунды. Я к тому времени отдельную квартирку получил на Агибалова. Однушку, но они там большие. Большая прихожая, кухня здоровущая. А коммуналка на Алексея Толстого за Ленкой осталась.
Жить на две квартиры – хуже этого, скажу тебе, нет. Чуть поскандалим, она собирает манатки и — на Алексея Толстого. Причем, мне очень нравилось за этим процессом наблюдать, поскольку это продолжалось довольно долго, и чемоданов раз от разу становилось все больше. И сначала она от меня «навсегда» на одном такси уезжала. Потом — на двух. Благосостояние-то росло благодаря консорциуму.
Ну и очередной скандал, и думаю все – конец. Уехала, сижу в этой своей однушке, денег... Вот не вру: в мешках полиэтиленовых лежали. Кто-нибудь придет занять, да вон, говорю, возьми в мешке, сколько надо. Так вот, сижу, пью, разумеется. А тогда из Польши навезли амаретов, кавальдосов, вискаря... Дрянь страшная. Но мне уже пофиг, настолько страдал. Ну и один умный человек посоветовал вышибить клин клином. Кто ж это был-то... Да Перегудов Мишка, кто еще мог такое посоветовать. Мы с ним в «Культуре» работали. Я, собственно, в « Культуру» его и привел. Он для «Бердымлека» снимал. Татарская газета. И псевдоним у него был татарский — Мансур Бикмухаметов. Ну и зашел он ко мне на огонек, видит – мужик в тоске и говорит: «Вот тебе телефон – звони, девок, сколько скажешь, столько и привезут».
Фото Михаила Перегудова
Он же журнал порнографический издавал, Мишка. И всех этих баб для журнала своего фотографировал. А мне стремно – первый раз. Но набираю. Милый такой голос. «Могу, – говорю, – попросить девушку на ночь»? – «Десять тысяч час».
Тогда же инфляция была жуткая. Утром — большие деньги, к вечеру они уже маленькие. Мы все в баксы переводили. И все расчеты в баксах вели. Но рубли у меня тоже были. «Давайте, – говорю, – двух». Ну раз у меня товарищ, двух же надо.
Доставили. Три часа они нам отслужили, приехал за ними паренек. Я с ним рассчитался. И так мне это понравилось! С девочками. Еще звоню. Еще пару заказываю. И понеслось. Я у них стал постоянный клиент, и все меня там знали как Сашу с Агибалова.
Ну и как вечер, так барышня, а то и две – на Агибалова. Иной раз и постели не надо – лишь бы кто рядом был, слушал. А им и лучше. Хоть отдохнут. Ну и все очень хотели ко мне. И мне с ними было хорошо. Одно не нравилось: 6 утра, вскочили, оделись и сваливают. Я говорю: «Кончайте эти пионерские подъемы. В кабаке накормлю, на такси отправлю — дайте только доспать». Не – бегут.
Раз прикол был. Вызвал двух. Потому что с товарищем отдыхал. Но товарищ, не буду его называть, человек он известный, слинял. Мы в «Нептуне» сидели. Против цирка кабак был. Товарищ вроде как отлить пошел и пропал. «Ну, – говорю, – девчонки, заправимся, а там жизнь подскажет».
Заправились, и хорошо, особенно я, выходим из кабака, даю установку: ловите машину — вам скорей тормознут. Останавливают, дуры такие, джипяру – полно братвы. А я в консорциуме привык общаться с «акционерами». «Ну, – говорю, – братишки подбросьте, раз уж так вышло». Подбросили. Я из машины вылез, а они девчонок придерживают и – мне: «Ну ты поделишься, братэлло, бабами?» – «Не вопрос, – говорю, – бабло мое верните». – «Ну ты вообще не туда вкурил, да мы тебя...» – «Я, – говорю, – понимаю, что вы меня тут в лучшем случае изувечите. Но пока будете вылезать, я вам тыщ на сто джипульник-то поправлю — обучен». – «Да подавись!» Отдали баб и уехали. А меня развезло... Повис на девках – Сережа Федоров, сосед мой по Агибалова, с двумя таксами. «Че, – говорю, – Сергей делаешь?» – «Собак, – говорит, – гуляю» – «А я, – говорю гордо – сук!»
ПРО КОНЕЦ БОРДЕЛЯ
У них, кстати, сутенер был грамотный, у этих девок. Володя его звали, и он их всех оформил массажистками. Они и курсы кончили, и у них корочки были. А как раз полицию нравов учредили. И, помню, иду по Ленинградской — Игорек Телегин с микрофоном бегает. И — ко мне: «Ну хоть ты скажи: как относишься к полиции нравов?» – «Это, – говорю, – как гений и злодейство – две вещи несовместные».
Так что он вовремя подсуетился, Володя, с корочками. Он вообще был продуманный такой мужик и большой психолог. Хоть и молодой. Проинтуичил, что одна мне в душу запала — Наташка, и начал только ее и поставлять. А то у меня прям даже ревность. Ну, что она по другим клиентам ездит. И я говорю, Володь, пусть только ко мне. И больше ни к кому. Я оплачу.
Могла она сутенера бросить? Да запросто. Самара — не Турция. Тут никто не принуждал. Все добровольно и с песней. И, между прочим, выходило у них прям по Чернышевскому.
Помнишь коммунарок Веры Павловны? Они ж все из проституток были. И все шили потом. Ну и эти: с первых заработков покупали швейную машинку, и все на дому чего — то шили. В свободное от основной работы время. Буквально все. И почти у каждой, между прочим, диплом. Причем, у Наташки, с которой я кувыркался, авиационный был за плечами. И ребенок у ней был. И муж. Да, конечно, был в курсе. Трудно быть не в курсе, если твою бабу каждый вечер чужой мужик забирает, а утром привозит. Да баба еще в прикиде таком...
Фото Михаила Перегудова
Но контору эту скоро прикрыли. Ее, как оказалось, все время пасли менты, поскольку диспетчером там работала дочь какого-то депутата. Лариса. Ну и настала пора их брать. А брать не за что. Массажистки! Но тут одна шляндра... Красивая баба, но уж больно высокого мнения о себе, Алла такая, сделала меня на штуку баксов. А у меня знакомые были. Из конкретных ребят. Но и Володя, который сутенер, не сам по себе ходил, хоть и был кикбоксер – у него свои братаны были. Ну и забиваем стрелку. Моих еще нет, а Володины уже при нем, и он мне: «Девка стащила — с нее и тряси». Я говорю: «Стоп. Давай рассмотрим такую ситуацию. Я тебе поставил шифер. Шифер оказался дырявым. Ты что будешь, с шифером разбираться?» Тут мои прискакали, ну и... Короче, тогда мы эту ситуацию разрулили. Но она потом опять всплыла. В другом, правда, ракурсе.
У них же, у телок этих, база на площади была. А так по баням, по квартирам. Но они и на базе принимали. Тех, кто хаты своей не имел, а хотел не в бане, а в хате. Ну и телефоны их все, как оказалось, слушались. И мой, как оказалось, на прослушке стоял. Постоянный клиент. И, кстати, у ментов я тоже проходил, как Саша с Агибалова.
Полиция нравов? Нет, Свет, это уже не нравов. Это по оргпреступности. Что значительно хуже. Они на Гагарина тогда сидели. По оргпреступности которые. И очень хотели бордель этот взять. А не за что. Но тут — пропажа штуки баксов. И менты начинают ко мне приставать: заяви. Я говорю: «Да не было ничего». – «Ну ты же с девками за деньги». – «А у меня, – говорю, – спина больная. Заказывал массаж. А уж как потом с массажистками договаривался — мое дело». – «Ну тогда мы тебя в качестве свидетеля вызовем». – «Свидетеля чего? – говорю. – По русски скажите – чего свидетель? Как с бабой кувыркался? Так в этом я соучастник».
Короче, они поняли, что со мной разговаривать бесполезно. И прикрыли контору через газету. Газете сдали девчонок. Фамилии, имена. Та напечатала. Я говорю: «Наташ, видишь, как ты вовремя свалила. Щас бы и тебе паблисити сделали».
Мы с ней, кстати, еще лет пять жили. Пока деньги у меня не кончились. Я даже в Эмираты с ней ездил. Пришлось квартиру продать, но на прежнюю жизнь уже не хватало. Вернулся опять в газетчики, а Наташка потом очень выгодно вышла замуж. Сначала за австрийского миллионера. Но оказалось, что все деньги не у этого ее Томаса, а у Томаса папы. Папа, хоть и был другом Гитлера в свое время, помирать не собирался. И она от австрийца к итальянцу ушла. И сейчас живет в Италии. И хорошо живет.
ПРО МЕЧТУ
Как я живу? Да живу... У меня мама умерла, ты знаешь? 18 января — год, как и ее не стало. Очень худо она уходила. Сильно маялась. Инсульт. А перед этим у ней ноги отказали. Целый год не вставала. Бывала сиделка – 800 рублей в день. Иринка, подруга моя нынешняя, спасибо ей, приходила – помогала. А так — сам. Особенно тяжело ночью, спишь урывками, реагируешь на всякий шорох из комнаты матери... Она чуть до 80-ти не дожила. Схоронил и сам начал сыпаться.
Вообще, я с Ленкой лет десять прожил. И прям, знаешь, любовь была. Но и ругань. И чаще всего ругались из-за какой-то ерунды. Я к тому времени отдельную квартирку получил на Агибалова. Однушку, но они там большие. Большая прихожая, кухня здоровущая. А коммуналка на Алексея Толстого за Ленкой осталась.
Жить на две квартиры – хуже этого, скажу тебе, нет. Чуть поскандалим, она собирает манатки и — на Алексея Толстого. Причем, мне очень нравилось за этим процессом наблюдать, поскольку это продолжалось довольно долго, и чемоданов раз от разу становилось все больше. И сначала она от меня «навсегда» на одном такси уезжала. Потом — на двух. Благосостояние-то росло благодаря консорциуму.
Ну и очередной скандал, и думаю все – конец. Уехала, сижу в этой своей однушке, денег... Вот не вру: в мешках полиэтиленовых лежали. Кто-нибудь придет занять, да вон, говорю, возьми в мешке, сколько надо. Так вот, сижу, пью, разумеется. А тогда из Польши навезли амаретов, кавальдосов, вискаря... Дрянь страшная. Но мне уже пофиг, настолько страдал. Ну и один умный человек посоветовал вышибить клин клином. Кто ж это был-то... Да Перегудов Мишка, кто еще мог такое посоветовать. Мы с ним в «Культуре» работали. Я, собственно, в « Культуру» его и привел. Он для «Бердымлека» снимал. Татарская газета. И псевдоним у него был татарский — Мансур Бикмухаметов. Ну и зашел он ко мне на огонек, видит – мужик в тоске и говорит: «Вот тебе телефон – звони, девок, сколько скажешь, столько и привезут».
Фото Михаила Перегудова
Он же журнал порнографический издавал, Мишка. И всех этих баб для журнала своего фотографировал. А мне стремно – первый раз. Но набираю. Милый такой голос. «Могу, – говорю, – попросить девушку на ночь»? – «Десять тысяч час».
Тогда же инфляция была жуткая. Утром — большие деньги, к вечеру они уже маленькие. Мы все в баксы переводили. И все расчеты в баксах вели. Но рубли у меня тоже были. «Давайте, – говорю, – двух». Ну раз у меня товарищ, двух же надо.
Доставили. Три часа они нам отслужили, приехал за ними паренек. Я с ним рассчитался. И так мне это понравилось! С девочками. Еще звоню. Еще пару заказываю. И понеслось. Я у них стал постоянный клиент, и все меня там знали как Сашу с Агибалова.
Ну и как вечер, так барышня, а то и две – на Агибалова. Иной раз и постели не надо – лишь бы кто рядом был, слушал. А им и лучше. Хоть отдохнут. Ну и все очень хотели ко мне. И мне с ними было хорошо. Одно не нравилось: 6 утра, вскочили, оделись и сваливают. Я говорю: «Кончайте эти пионерские подъемы. В кабаке накормлю, на такси отправлю — дайте только доспать». Не – бегут.
Раз прикол был. Вызвал двух. Потому что с товарищем отдыхал. Но товарищ, не буду его называть, человек он известный, слинял. Мы в «Нептуне» сидели. Против цирка кабак был. Товарищ вроде как отлить пошел и пропал. «Ну, – говорю, – девчонки, заправимся, а там жизнь подскажет».
Заправились, и хорошо, особенно я, выходим из кабака, даю установку: ловите машину — вам скорей тормознут. Останавливают, дуры такие, джипяру – полно братвы. А я в консорциуме привык общаться с «акционерами». «Ну, – говорю, – братишки подбросьте, раз уж так вышло». Подбросили. Я из машины вылез, а они девчонок придерживают и – мне: «Ну ты поделишься, братэлло, бабами?» – «Не вопрос, – говорю, – бабло мое верните». – «Ну ты вообще не туда вкурил, да мы тебя...» – «Я, – говорю, – понимаю, что вы меня тут в лучшем случае изувечите. Но пока будете вылезать, я вам тыщ на сто джипульник-то поправлю — обучен». – «Да подавись!» Отдали баб и уехали. А меня развезло... Повис на девках – Сережа Федоров, сосед мой по Агибалова, с двумя таксами. «Че, – говорю, – Сергей делаешь?» – «Собак, – говорит, – гуляю» – «А я, – говорю гордо – сук!»
ПРО КОНЕЦ БОРДЕЛЯ
У них, кстати, сутенер был грамотный, у этих девок. Володя его звали, и он их всех оформил массажистками. Они и курсы кончили, и у них корочки были. А как раз полицию нравов учредили. И, помню, иду по Ленинградской — Игорек Телегин с микрофоном бегает. И — ко мне: «Ну хоть ты скажи: как относишься к полиции нравов?» – «Это, – говорю, – как гений и злодейство – две вещи несовместные».
Так что он вовремя подсуетился, Володя, с корочками. Он вообще был продуманный такой мужик и большой психолог. Хоть и молодой. Проинтуичил, что одна мне в душу запала — Наташка, и начал только ее и поставлять. А то у меня прям даже ревность. Ну, что она по другим клиентам ездит. И я говорю, Володь, пусть только ко мне. И больше ни к кому. Я оплачу.
Могла она сутенера бросить? Да запросто. Самара — не Турция. Тут никто не принуждал. Все добровольно и с песней. И, между прочим, выходило у них прям по Чернышевскому.
Помнишь коммунарок Веры Павловны? Они ж все из проституток были. И все шили потом. Ну и эти: с первых заработков покупали швейную машинку, и все на дому чего — то шили. В свободное от основной работы время. Буквально все. И почти у каждой, между прочим, диплом. Причем, у Наташки, с которой я кувыркался, авиационный был за плечами. И ребенок у ней был. И муж. Да, конечно, был в курсе. Трудно быть не в курсе, если твою бабу каждый вечер чужой мужик забирает, а утром привозит. Да баба еще в прикиде таком...
Фото Михаила Перегудова
Но контору эту скоро прикрыли. Ее, как оказалось, все время пасли менты, поскольку диспетчером там работала дочь какого-то депутата. Лариса. Ну и настала пора их брать. А брать не за что. Массажистки! Но тут одна шляндра... Красивая баба, но уж больно высокого мнения о себе, Алла такая, сделала меня на штуку баксов. А у меня знакомые были. Из конкретных ребят. Но и Володя, который сутенер, не сам по себе ходил, хоть и был кикбоксер – у него свои братаны были. Ну и забиваем стрелку. Моих еще нет, а Володины уже при нем, и он мне: «Девка стащила — с нее и тряси». Я говорю: «Стоп. Давай рассмотрим такую ситуацию. Я тебе поставил шифер. Шифер оказался дырявым. Ты что будешь, с шифером разбираться?» Тут мои прискакали, ну и... Короче, тогда мы эту ситуацию разрулили. Но она потом опять всплыла. В другом, правда, ракурсе.
У них же, у телок этих, база на площади была. А так по баням, по квартирам. Но они и на базе принимали. Тех, кто хаты своей не имел, а хотел не в бане, а в хате. Ну и телефоны их все, как оказалось, слушались. И мой, как оказалось, на прослушке стоял. Постоянный клиент. И, кстати, у ментов я тоже проходил, как Саша с Агибалова.
Полиция нравов? Нет, Свет, это уже не нравов. Это по оргпреступности. Что значительно хуже. Они на Гагарина тогда сидели. По оргпреступности которые. И очень хотели бордель этот взять. А не за что. Но тут — пропажа штуки баксов. И менты начинают ко мне приставать: заяви. Я говорю: «Да не было ничего». – «Ну ты же с девками за деньги». – «А у меня, – говорю, – спина больная. Заказывал массаж. А уж как потом с массажистками договаривался — мое дело». – «Ну тогда мы тебя в качестве свидетеля вызовем». – «Свидетеля чего? – говорю. – По русски скажите – чего свидетель? Как с бабой кувыркался? Так в этом я соучастник».
Короче, они поняли, что со мной разговаривать бесполезно. И прикрыли контору через газету. Газете сдали девчонок. Фамилии, имена. Та напечатала. Я говорю: «Наташ, видишь, как ты вовремя свалила. Щас бы и тебе паблисити сделали».
Мы с ней, кстати, еще лет пять жили. Пока деньги у меня не кончились. Я даже в Эмираты с ней ездил. Пришлось квартиру продать, но на прежнюю жизнь уже не хватало. Вернулся опять в газетчики, а Наташка потом очень выгодно вышла замуж. Сначала за австрийского миллионера. Но оказалось, что все деньги не у этого ее Томаса, а у Томаса папы. Папа, хоть и был другом Гитлера в свое время, помирать не собирался. И она от австрийца к итальянцу ушла. И сейчас живет в Италии. И хорошо живет.
ПРО МЕЧТУ
Как я живу? Да живу... У меня мама умерла, ты знаешь? 18 января — год, как и ее не стало. Очень худо она уходила. Сильно маялась. Инсульт. А перед этим у ней ноги отказали. Целый год не вставала. Бывала сиделка – 800 рублей в день. Иринка, подруга моя нынешняя, спасибо ей, приходила – помогала. А так — сам. Особенно тяжело ночью, спишь урывками, реагируешь на всякий шорох из комнаты матери... Она чуть до 80-ти не дожила. Схоронил и сам начал сыпаться.
С Ириной. "Спасибо ей..."
Я сейчас весь больной, Свет. Позвоночник ни к черту, давление скачет. То 220 на 130, то 70 на 40. В течение пары часов. Ну и башка болит, не переставая. Не помогают ни водка, ни пенталгины... Томографию сдуру сделал. Доктора говорят, ради правильного диагноза надо башку долбить. Но я не буду. На хрен надо! Лучше на кораблике еще разок прокачусь.
Я сейчас весь больной, Свет. Позвоночник ни к черту, давление скачет. То 220 на 130, то 70 на 40. В течение пары часов. Ну и башка болит, не переставая. Не помогают ни водка, ни пенталгины... Томографию сдуру сделал. Доктора говорят, ради правильного диагноза надо башку долбить. Но я не буду. На хрен надо! Лучше на кораблике еще разок прокачусь.
"Треть жизни мечтал прокатиться по Волге на теплоходике. Прошлым летом осуществил"
Я ж мечту осуществил. Прошлым летом. Прокатился по Волге на теплоходике. Сперва вверх до Казани. Потом вниз до Ахтубы. Треть жизни об этом мечтал. И деньги были – паспорта не было. Помнишь, меняли паспорта? Ну и старый у меня забрали, а новый не дают. Нет прописки. А матушка не прописывает. Не от из принципа, не то из скаредности. Даже Наган (В.Я Наганов, редактор «Волжской коммуны») приходил, матушку уговаривал — дохлый номер.
Не любила она меня. Ну пусть бы не любила большого. Так ведь она меня и маленького не любила...
Записала Светлана Внукова (http://vnukova.press/)
Я ж мечту осуществил. Прошлым летом. Прокатился по Волге на теплоходике. Сперва вверх до Казани. Потом вниз до Ахтубы. Треть жизни об этом мечтал. И деньги были – паспорта не было. Помнишь, меняли паспорта? Ну и старый у меня забрали, а новый не дают. Нет прописки. А матушка не прописывает. Не от из принципа, не то из скаредности. Даже Наган (В.Я Наганов, редактор «Волжской коммуны») приходил, матушку уговаривал — дохлый номер.
Не любила она меня. Ну пусть бы не любила большого. Так ведь она меня и маленького не любила...
Записала Светлана Внукова (http://vnukova.press/)
Фото из архива А. Поларшинова
