АОН Парк Гагарина. Новости Самары и области

Я только пришла в первый класс, и меня тут же, прям на крыльце, научили главному тезису советской любви и дружбы. Смотри, сказали мне, не дружи с теми, с кем бы ты в разведку не пошла 

Мне было семь лет и я была девочка, а не мальчик, поэтому я ничего не поняла про ту разведку, но решила, что учителям виднее, и стала с вверенным мне инструментарием подходить к вопросам дружбы и любви - с этим я бы пошла в разведку, а с этим нет. Про разведку я, конечно, кое-что знала из фильмов про войну, но всё равно плохо представляла, зачем мне в мирной жизни туда ходить. В школе спрашивать было не у кого, тогда учителя не допускали такого вольнодумства, сказано в разведку, значит, в разведку, а мама, когда я дома поведала ей о своём новом принципе отбора друзей, так категорично назвала моих наставников кретинами, что я решила ни в какие подробности больше вообще не вдаваться.

Несколько раз меня силком затаскивали играть в какие-то там зарницы-шмарницы, смысла их я в упор не понимала, от диких мальчишьих воплей страдальчески морщилась, но у меня зато обнаружился талант — я отменно бинтовала фальш-раны. Руки у тебя хорошие, задумчиво заметил физрук после очередного военного забега, врачом будешь, возможно, военным. Руки как руки, испуганно сказала я. Разве ты не хочешь совершить подвиг, спасая бойца, сурово спросил физрук.
Я промолчала. Я понимала, что меня похвалили, но я не хотела совершать подвиг. Учителя были опасные люди, любая похвала от них пугала не меньше порицания.

Долго я ещё жила с мозгами, в решето искомпостированными идеей, что сила духа измеряется исключительно походами в разведку — такова была сокрушительная мощь советского патриотического воспитания. В старших классах я обнаружила не менее плодоносные для подвига угодья — походы мирного свойства, туристические. На день рождения к подружке явились взрослые бородатые дядьки с гитарами и в хемингуэевских свитерах крупной вязки: подружка моя была ранней секси-вумен и водилась с серьёзным мужским контингентом, от бармена из ресторана "Парус" до вот таких вот горе-путешественников без кола, без двора и с кучей брошенных детей.

Я сидела на этом празднестве тихо, как мышь, плела косички из бахромы на скатерти и с необъяснимой тоской слушала хвастливые байки про особо опасный сплав, во время которого некоего Василия ударило бревном по кумполу, вследствие чего Василий лишился сознания и едва не утянул на дно всех товарищей, но в итоге всё обошлось, и на берегу вся команда немедленно обмыла подвиг Василия, который так героически спасся сам и не дал утопнуть остальным. Мужики много пили, много ели, много говорили про подвиг Василия, подчёркивая своё коллективное желание почаще ходить с храбрым Василием в разведку, чтобы вместе совершать подвиг, а потом выпивать по этому поводу, пели про солнышко лесное и выглядели совсем не джеклондонами. Вид у них был потасканный, бороды серые, глаза злые и запавшие глубоко в орбиты, гитары расстроенные, голоса сиплые и натужные, как у всех тогдашних эпигонов Высоцкого. От каждого веяло враньём, вагоном непонятных обид и полной мужской ненадёжностью.

Тоска моя в тот вечер была ровно того же свойства, как и та, зарничная, когда меня насильно вынуждали играться в условиях чуждой мне военной бутафории. Мне сейчас кажется, я просто тогда смутно начинала догадываться, что повсюду, в любом уголке, где нахожено и надышано живыми людьми, полным-полно таких патентованных позёров, для которых подвиг — всё, что позволяет встать в эффектную позу, не способных ни жить, ни дышать без вечного выташнивания своего убожества на публику, и разве не их наследники по прямой сейчас мусорят в инстаграме самовлюблёнными кадрами из серии «вот прекрасный я совершил очередной подвиг, похудев ещё на полтора кило».

Екатерина Спиваковская  
На фото: советская игра «Разведчик и дозор»