или Как я не подарила Кожину мобильный телефон

Всё началось в тот день, когда я решила загнать Кожина в рай. Если тут есть люди, которые вдруг не знают, кто такой Кожин и почему именно его нужно загонять в рай насильно, даю краткую справку: Кожин Борис Александрович, бывший главный редактор студии кинохроники, культовая личность, живет в культовом доме на углу Красноармейской и Арцыбушевской, где раньше был культовый магазин «Диета», который нынче переребрендили в какую-то несусветную пошлость с уменьшительным суффиксом. В рай я его решила отправить из корыстных побуждений: мне надоело тратить на Кожина такую кучу денег. У него нет мобильного телефона, приходится звонить на домашний, а человек он, мягко говоря, красноречивый и многословный, очень любит рассказывать длинные истории с массой подробностей. Поэтому я купила ему в подарок мобильный телефон и попыталась всучить его внезапно, так, чтобы быстро убежать, пока растерянный Кожин будет вертеть коробочку с телефоном в руках. Ничего из моей затеи не вышло: коробочку он швырнул в лужу возле подъезда, где проживает самарский композитор Вохмянин, а меня схватил за руку и принялся кричать, что никогда в жизни не будет использовать эти чертовы прибамбасы для разговоров с нормальными человеческими людьми. На шум из подъезда выбежали напуганные жильцы и принялись нас разнимать. Последним неторопливо вышел сам композитор Вохмянин, равнодушно посмотрел на всю эту суматоху, пожал Кожину руку – не ту, которой тот крепко меня держал, а свободную, - закурил и пошел за хлебом. Словом, фокус не удался, телефон я Кожину не всучила, и остаток вечера он водил меня по двору кругами и травил байки про Жоржа Помпиду.

Тогда я спланировала новое нападение. Я позвонила Кожину и сказала: «Борис Александрович! Я приду к вам в субботу в четыре часа». Кожин как-то странно закряхтел и сказал: «Послушай, ты не могла бы прийти в воскресенье в те же самые четыре часа? В субботу у меня будет Света Внукова». Если кто-то не знает, кто такая Внукова, сообщаю: это золотое перо журналистики, человек, пребывающий в хронической панике из-за того, что ее уволят за бездарность. «Внукова нам не помешает», - сказала я настойчиво. Но Кожин опять как-то странно закряхтел. «Дело в том, что сразу после Внуковой ко мне придет Глотова, - признался он виноватым голосом. – Мы с ней очень давно не виделись». Тут я, честно говоря, слегка взбунтовалась, несмотря на то, что перед сном, когда сильно устаю, всегда повторяю строчки Любы Глотовой, чудесного поэта: «Она плыла над речкой зеленою листвой, веселым человечком с опухшей головой» - и, засыпая, чувствую себя таким веселым человечком. Но стихи стихами, а разве это справедливо, господа, что меня отодвигают на воскресенье, чтобы в субботу встретиться сразу с двумя титанически прекрасными женщинами? «Кожин, - возмущенно сказала я, - вы жуир». Это жуткое словцо я в ранней молодости вычитала у Мопассана, которого брезгливый Набоков осуждал за приставку «де» и называл «второсортным Чеховым». Кожин отпираться не стал, да и какой смысл отрицать очевидное. «Да, - с достоинством ответил он. – Да. Приходи в воскресенье». Я поняла, что одной мне не выстоять, и позвала на подмогу нашего общего с Кожиным знакомого, Одного Очень Хорошего Человека, сокращенно – ООХЧ. Тот обещал быть.

Я решительно отказываюсь пятнать наш сайт названиями супермаркетов с разными слащавыми суффиксами, поэтому сообщаю, что на встречу с объектом к бывшему магазину «Диета» я пришла первой, и когда появился Кожин, мастерски прикинулась, будто бы у меня с собой нет никакой коробочки с мобильным телефоном. «Пойдем во двор, здесь холодно», - предложил Кожин. «Сейчас явится ООХЧ, надо его подождать, а то он заблудится», - сообщила я. «С чего он вдруг заблудится? – удивился Кожин. – Он сто раз тут был». «Он тут был, когда все в его жизни было тихо и скучно, - ответила я. – А теперь он влюблен и счастлив и потому время от времени совершает загадочные поступки. Не так давно, например, купил в Москве на Остоженке научную брошюру под названием «Почему валторнисты киксуют: краткий анализ ситуации», всю ее прочитал и теперь время от времени разговаривает исключительно музыкальными терминами». «Тогда нам тем более нужно во двор, - заторопился Кожин. – Там гуляет композитор Вохмянин, которому жена не разрешает курить дома, он нам как раз все термины растолкует». Тут позвонил ООХЧ и сообщил, что он проехал две лишних остановки и теперь возвращается пешком. «Я же вам говорю: у него любовь, и он счастлив, поэтому с ним может произойти что угодно», - сказала я Кожину, и мы пошли во двор, где встретили композитора Вохмянина, который курил и рассматривал синий двухместный автомобиль. «А в кого влюблен ООХЧ? – не смог удержать любопытства Кожин. – В тебя?» - «Вот еще! – обиделась я за нашего общего знакомого. – У него что, вкуса нет? Он влюблен в Нежную И Сексапильную Леди, сокращенно – НИСЛ». Борис Александрович задумался, предоставив мне уникальную возможность целую минуту любоваться таким редким явлением природы, как «молчащий Кожин». Мне нравилось его молчание так же, как и все его байки. Потому что весь мир, по его представлениям, должен быть влюблен только в меня. В крайнем случае – во Внукову с Глотовой. Никакие НИСЛы в эту концепцию не вписываются, поэтому Кожин замолчал на целую минуту. «Ну, а ты?» - очнулся Кожин наконец. «Что – я?» - «А ты в кого влюблена?». Тут настало время замолчать мне, потому что в этот момент на горизонте появился ООХЧ, воздушный и прозрачный, как человек, который круглые сутки в той или иной форме занимается любовью. Вслед за ним решительно шел самарский композитор Левянт, на лице которого было написано: «Вохмянину здесь можно гулять, а мне – нет, что ли?!». За Левянтом трусила черная собака с грозной мордой. «Борис Александрович, мне эта собака не нравится, - решительно сказала я, хотя на самом деле мне не понравился опасный вид ООХЧа: я испугалась, что он сейчас взлетит на крыльях любви, как Винни-Пух на воздушном шарике, умчится промеж небес в страну эльфов и нимф, и я опять останусь без моральной поддержки. – Скорее хватайте ООХЧа, и пойдем отсюда куда-нибудь». Коробка с телефоном давно прожгла мне бок сквозь сумку и плащ, и я только и думала о том, как бы застать Кожина врасплох.

«Ты, старуха, ушла от ответа на мой прямой вопрос, - сказал Кожин, - ты-то в кого влюблена в данный момент?» - «В Массимо Джиротти», - ответила я, так и не успев хорошенько обдумать все последствия своего ответа: неизвестно, есть ли на свете люди, о которых Кожин не знает никаких историй. Про Массимо Джиротти Кожин ничего не знал и потому ограничился краткой констатацией: «Он уже умер». - «Тем лучше для нас обоих, - ответила я. – По крайней мере, от него я никогда не услышу: «Останемся друзьями». Кожин как-то странно на меня посмотрел и второй раз за вечер умолк на целую минуту. Потом они два часа бродили с ООХЧем по двору, то и дело почтительно раскланиваясь с композитором Вохмяниным, и разговаривали о женщинах, восторженно обсуждая то Свету Внукову, золотое перо журналистики, то Любу Глотову, чудесного поэта, то знаменитых оперных певиц Синявскую с Вишневской, а я смотрела на совершенно косоглазую кошку в одном из окон первого этажа, прижимала к себе коробку с никому не нужным мобильным телефоном и чувствовала себя веселым человечком с опухшей головой.

Екатерина Спиваковская