9 марта в ДК им. Пушкина состоится концерт барда Андрея Колесникова

 

Андрей Витальевич известен народу своим нестандартным взглядом на вещи, поэтому мы решили побеседовать с ним о судьбах жанра авторской песни и за ее пределами. Тем более, впечатления были свежие: разговор состоялся на следующий день после «Зимнего Грушинского фестиваля».

- Андрей, ты сейчас стал очень много ездить по фестивалям в самые разные города нашей страны и не только. Можешь как-то обобщить: какие процессы происходят в авторской песне?

- Все очень хорошо, все находится в балансе: есть люди, которые поют, есть люди, которые готовы слушать. Жанр есть: поскольку кризис в стране перманентен, жанру раздолье.

- То есть, по-твоему, авторская песня — кризисный жанр?

- Очевидно, когда на душе у человека какое-то спокойствие пропадает — хочется попеть, чтобы вернуть его. В странах, где живут очень хорошо, эта песня не могла родиться — это исконно наше.

Поэтому все нормально: всюду поют, всюду полные залы. В Тарту — полный, в Ессентуках — полный, в Ульяновске - полный, в Башкирии — куча всяких фестивальчиков...

Да и : на «Зимнем Грушинском» — полный зал. На презентации «Платформы» - полный зал. Конечно, убрать бы все ненужное, что сейчас существует вокруг бардовской песни. Но я думаю, полемика не уйдет, пока существуют функционеры: они всегда найдут почву для ссор, неважно, в какой отрасли. А в бардовском движении, как мне кажется, ссорятся между собой две категории людей: либо непоющие мужчины, либо поющие женщины, которых, слава Богу, не много. Причем фамилии, которые сейчас больше всего на слуху — они непоющие. Поющим некогда ссориться: они поют. Только отдельные поющие женщины успевают петь — и мериться... Женщины всегда найдут, чем мериться.

- Ты сколько лет сочиняешь песни?

- Всю жизнь — сколько себя помню. Я еще на гитаре не играл, а уже сочинял. И в музыке я и без бардовской песни неплохо себя самочувствовал. Мои первые музыкальные произведения никакого отношения к бардовской песне не имеют. Поэтому мне в АП немножко... узковато.

Я не говорю, что АП — это узкий жанр, просто на первых порах некое музыкальное однообразие меня... угнетало. Наверное, я не совсем правильно оценивал это тогда. Но когда я понял, что необязательно писать про палатки, про небо и необязательно на четырех аккордах, стало легче. Хотя общение с бардами не могло не наложить свой отпечаток. Был даже момент, когда мне начало казаться, что я полностью потерял свою самобытность. Пришлось потом с этим бороться в хорошем смысле этого слова: классические бардовские гармонии очень хорошо залезают в голову и не хотят из нее вылезать. Но я рос на серьезной классике: очень хорошо знаю Моцарта, Генделя, Бетховена. И еще очень люблю музыку к кинофильмам: Рыбников, Гладков, Тухманов, Зацепин, Крылатов, Дашкевич...

- А в авторской песне ты как все-таки очутился?

- Я попал на первый фестиваль после запрета — в 86 году. История была замечательная: я тогда работал в больнице Калинина в интернатуре и с халатом шел с работы домой. И тут мне попадается автобус, который стоит у подъезда больницы Калинина, и в нем весь комсомольский актив, который я, конечно же, знал.

«Вы куда?» - «На Грушинский. Поехали с нами!» - «Да я тут... с халатом. У меня ничего с собой нету». - «А у нас все есть...»

Я человек легкий на подъем, прыгнул в автобус. На Грушинском я был первый раз, на меня это произвело впечатление. Я всегда говорю: нам очень повезло — мы жили в эпоху великих бардов, мы выросли на лучших бардовских примерах. Это сейчас количество бардов увеличилось, а качество ухудшилось.

Ну вот попал на Грушинский, а там все поют. А я человек спортивного склада, мне нужно победить. Вот и стал лауреатом. Потом выпадал надолго по политическим мотивам: у нас же бардов нет, как говорит один известный функционер. Потом вернулся — Петя Старцев меня нашел. Кстати, Петя с «Самарскими бардами» многих тогда вытянул — из тех, кто не был востребован. Идея была очень неплоха, хоть некоторые нюансы ей навредили. Бард обязательно должен общаться с народом, петь не только на собственной кухне, но и на сцене, причем не обязательно на большой — и Петя дал многим из нас такую возможность, для многих это стало стимулом, за что ему большое спасибо.

- А с 86-го года, когда ты впервые попал на фестиваль — песня изменилась?

- Мое мнение? Авторская песня стала разнообразнее — и не всегда в лучшую сторону. Меня не сильно задевают эти вещи: я считаю, что можно выйти на сцену и, не сильно выпендриваясь на гитаре, сделать такое... Как вчера Андрей Крамаренко вышел... Но вообще, о жанре нужно судить не по количеству, а по лучшим образцам. А лучшие образцы авторской песни... остались лучшими. Когда я езжу на фестивали, я, конечно, ищу людей, которые оставляют хорошее впечатление — и такие люди есть. И песни такие есть. Я о песне сужу обычно не по недочетам: тут ноту не взял, тут рифма неудачная. О песне надо судить как о хорошем коньяке — осталось послевкусие или не осталось послевкусия...

- Слушай, а в общественной жизни движение авторской песни играет какую-то роль?

- Я не считаю бардовское движение событием, которое вообще на что-то влияет в обществе. Оно, скорее, влияет на отдельных людей: у кого-то к этой песне полная предрасположенность, у кого-то иммунитет, а у кого-то даже аллергия. Когда это движение появилось — оно, наверное, несло какую-то диссидентскую функцию. Сейчас вряд ли. Это не основная задача, это не политическая песня.

- А что тогда основное?

- Эстетическое воспитание народа. Ведь есть разница между бардовской песней и шансоном? Шансону — шансоново, а барду — бардово. Я считаю, что у той молодежи, которая слушает бардовскую песню, есть больше шансов стать нормальными людьми в обществе. А еще пение полезно для здоровья. Особенно пение хороших песен.

Но вообще это жанр, где каждый желающий находит себя: кому-то нравится сочинять, кому-то петь, кому-то подпевать... Есть возможность и себя показать: вон сколько девушек красивых вчера на сцену вышло. Какие вчера платья были! Я всегда говорил, что немного эротики бардовской песне не помешает. Так они еще и поют — и поют порой хорошо! Но стопроцентный охват общества бардовской песней, я думаю, не нужен.

- Сейчас авторская песня стала... профессиональнее в плане исполнения, но многие относятся к этому с опасением...

- Когда люди повышают свой уровень исполнения — это можно только приветствовать. Нельзя останавливать развитие.

- Но многие считают, что теряется простота, душевность, искренность...

- Если человеку хватает ума соблюсти баланс... Ведь что такое профессионализм? Это не значит, что ты будешь играть 10 нот в секунду вместо одной. Профессионал понимает, когда это нужно сделать, а когда не нужно. Это чувство вкуса. Ведь есть мэтры, которые умеют играть очень хорошо, но, исполняя определенную песню, они будут играть не сложнее, чем это нужно в данном случае.

- Так профессионализма стало больше?

- М-м... Его всегда будет недостаточно.

- Грядущий концерт — он тебе самому зачем?

- Я вообще надеюсь, что на этот концерт придет много людей, которых я знаю, и я с удовольствием спою старые песни, к тому же еще и новые написал. А вообще это обмен энергетикой: что-то я им дам, что-то они мне дадут. Если удастся улучшить настроение...

Можешь еще так написать: если бард отказывается выступать — это не бард. Потому что бард на вопрос, готов ли он спеть, всегда отвечает: «Да!» Когда меня спрашивают: «Не споете ли нам?», я с некоторых пор так и отвечаю: «Конечно, спою! Я бард! А настоящий бард не должен отказываться. Я, может, «не в голосе», простужен — но спою! Я даже потом отдам гитару, если будут отнимать, но спеть не откажусь».

Сколько людей мне говорили: у вас в песне есть недочеты, эта песня плохая. И что я после этого? Брошу писать? Да не дождутся! Для меня это процесс жизненно необходимый, как дышать. А дышать мне никто не может запретить. И пока есть возможность и желание петь для людей — будем выходить и петь.

Беседовала Дарья Григорьян

В концерте 9 марта, который начнется в Пушкинском доме в 18:00, также примут участие Максим Чикалов, Ирина Вольдман и Дарья Григорьян.