В конце года принято подводить итоги: оценить прошедшее и присмотреться к будущему. Лучше это делать с собеседником. В идеале — с умным. Владимир Аветисян на эту роль подходит совершенно: и собеседник чудесный, и ума не занимать. К нему-то «Парк Гагарина» и обратился с просьбой об интервью. Встретились, поговорили...
- Я тут посмотрел окрест, и увидел, что двое из плеяды самарских успешных и состоятельных людей — уроженцы Новокуйбышевска. Вы и Михельсон. Он, правда, родился в Каспийске, но детство прошло в Новокуйбышевске. Там воздух какой-то особенный? Почему именно в этом городе такие удачливые парни растут?
- Более того, мы с Леонидом Викторовичем в юности в одной секции волейбола занимались. И жили не так далеко друг от друга. Его папа, Виктор Зельманович, был легендарной личностью в Новокуйбышевске.
Да, воздух там и правда был особенный. Когда мы росли, такие выбросы были, что дышать было невозможно. Но не думаю, что это повлияло на воспроизводство каких-то выдающихся личностей.
- Вы в одном из интервью журналистов немного обидели. Вы сказали, что буйных стало мало. А в бизнесе, в политике буйные сейчас есть? Мне кажется, сейчас буйные вообще вырождаются.
- Насколько помню, я не произносил это в контексте именно журналистов. Я говорил это вообще про Самару. На мой взгляд, сейчас личностей ярких, интересных, не так много. Наверное, они есть, просто я от жизни отдалился.
- Вы правы, их не видно.
- Но в Москве их хватает. И не только тех, которые сегодня появляются. Возьмите того же Чубайса. Вот это разве не буйный человек. В хорошем смысле этого слова.
- Появление «буйных» это субъективная причина или объективная. Вот какой-то год был урожайным на активных, умных, буйных... Или просто поменялись обстоятельства.
- Вряд ли здесь есть какой-то точный ответ. Вспомните, к примеру, серебряный век: какую плеяду выдающихся творцов породила тогда Россия. В одном месте, в одно время вдруг появилось столько ярких личностей, прославивших русскую культуру. А что произошло в Англии, где в 40-е годы родились великие музыканты, их творчество уже в 60-е перевернуло представление о современной музыке. Можно всё списать на звёзды, которые так встали. Но... У меня нет ответа на этот вопрос.
- Вот представим, что вам сейчас 25-30 лет. Смогли бы вы сейчас, в этих условиях создать «Волгопромгаз», «Газбанк» либо что-то еще?
- Не знаю. С одной стороны, вы правы, тогда, наверное, условия были такими, что вакуум, который образовался в конце 80-х начале 90-х, нужно было заполнять. И соответственно, тогда возникли предпосылки, чтобы люди инициативные могли чего-то добиться. Когда предприимчивость и энергия приносили плоды. С другой стороны, гигантские состояния богатейших людей России возникли в 90-е годы порой на пустом месте. Хотя и говорят: не дай Бог жить в эпоху перемен. Я не могу себя за это корить, но если бы я вовремя поверил, что эти перемены навсегда, то я бы несколько дальше продвинулся. Конечно, сейчас все по-другому. И дело не в том, что тогда можно было кому-то что-то присвоить или украсть, а сейчас нельзя, и поэтому у нынешних молодых и задорных нет возможностей. Не в этом дело. Именно среда и состояние экономики, лежавшей в руинах после 90-го года, такую возможность предпринимательс
- Как Вы думаете, почему нынче попер такой «красный патриотизм» — ностальгия по Советскому Союзу?
- Это не про Советский Союз. Это про возрождение величия России. Ведь что остаётся в памяти? Остаются не очереди и не поезд «Жигули», пахнущий колбасой. В памяти остаются успехи, и неважно, что они навязаны пропагандой. Вот простой пример: хоккей — это наша гордость. Если сегодня попасть на стадион, то можно увидеть, что в Советском Союзе так не болели, как болеют сейчас за Россию. А лозунги скандируют времен СССР. У нас тогда была «Красная машина»! Она совершала неимоверные спортивные подвиги. И это действительно предмет гордости. Я этим горжусь. То же самое наша Красная Армия. Вы правильно сказали, что сейчас есть люди, которые ностальгируют по временам великой державы СССР. А в то же время есть другие люди, и, к сожалению, среди них – некоторые мои знакомые. Есть у меня один товарищ, он у меня в друзьях в Фейсбуке. Кстати, это единственная соцсеть, в которой я присутствую. Так вот, этот товарищ постит любую дрянь про Россию. Мне его просто неудобно «забанить». И он называет себя оппозицией. Оппозиция для меня сейчас — это люди, которые считают, что чем России хуже будет, тем лучше. Вот лично мне от президента Путина ничего не нужно. Но я искренне горжусь, что у нашей страны такой президент. Я конечно согласен не со всем, что происходит внутри страны. И, возможно, не все верно во внешней политике. Бывают ошибки. Но сегодня отношение в мире к нам поменялось. Вопрос: как бы это поприличней сказать — нужно было лизать задницу Западу? И посыпать голову пеплом за всю историю Советского Союза? Просить принять нас туда, куда все стремятся? Или все-таки заставить уважать!
Нас никогда бы не уважали за то, что мы разоружились и показали все, что у нас есть внутри и снаружи. И за это, мол, назывались бы мы европейцами. Я не хочу быть европейцем. Не хочу. Я хочу быть русским! Европейское сообщество теряет национальную культуру. Они говорят — мы одна нация — европейцы. А дальше под эту сурдинку причесывается все, что угодно. Да не хочу я быть таким. Я родился русским, я вырос в России и горд историей своей страны. Я горд тем, что президента уважают. Сколько у нас было президентов, которых не уважали. И это не потому, что я хочу кому-то что-то донести. Я так чувствую. Так чувствуют все члены моей семьи, начиная от родителей, заканчивая маленькими детьми, надеюсь, и внуками тоже.
Возникновение патриотических настроений обусловлено тем, что меняется геополитическое положение России. Мы заставили себя уважать. Я больше вам скажу: за рубежом есть полчища фанатов и поклонников нашего президента. У меня есть друг — француз, ездим друг к другу в гости. Когда я собираюсь к нему, он просит привезти из России футболку с Путиным, с российской символикой. Он француз, у него нет никаких русских корней...
Люди всегда чувствуют вес и силу. И начинают уважать.
- Вы не думаете, что лет через 50 не будет никаких границ.
- Нам когда-то говорили, что коммунистическое общество в Советском Союзе построят к 1980-му году. Не получилось. В итоге всем сказали, что в отдельно взятой стране коммунизм построить невозможно, ведь мы находимся в окружении империалистов. Но! Отсутствие границ является отсутствием государственност
- Должна же существовать свобода перемещения капитала, чтоб экономика развивалась?
- Да, безусловно. И у нас достаточно лояльные в этом смысле были законы. Они и сейчас остались. Вам никто не запрещает из Газбанка, где мы с вами сейчас разговариваем, заплатить по счету в США. Никто вам не запрещает инвестировать в США. Да, нельзя нелегально, но это всегда было нельзя.
- Все начинается со свободы перемещения мысли. Мысль – она материальна. Появился интернет, и началось свободное перемещение мыслей, и начало создаваться несколько другое общество.
- На фоне этой свободы, вы же сами сказали, формируется пласт людей, которые настроены патриотично. Вот кто-то там в интернете написал, что «я России ничем не обязан, и никакого почетного долга у меня перед ней нет»...
- Это — крайности. Крайности называть одних «ватниками», других «либералами»...
- Я не про крайности. Я про то, что у нас сейчас есть люди с разными точками зрения. Опустить железный занавес теоретически возможно. Просто отключить интернет. Но отключать ведь никого не собираются, и вы всегда можете связаться с любой точкой земного шара. И это приводит к еще большему контролю над гражданами со стороны государства. Причем, любого. Вас сейчас может контролировать любая служба. Интернет – гениальное изобретение, но используется оно не для того, чтобы людям дать свободу. А для того, чтобы сделать их еще более контролируемыми и зависимыми. Вот вам и интернет. Вот вам границы. Вот вам контроль.
- Хорошо. Давайте прямо здесь и сейчас создадим мировое сообщество и начнем избавляться от интернета и телефона. Оно вам надо?
- Нет. Мне нечего скрывать. Я никаких геолокаций не отключаю. Тем более, что это бесполезно. Мне нечего скрывать ни от наших спецслужб, ни от американских. Мне все-равно, кто меня контролирует. До поры до времени. Если я не чиновник и не сотрудник спецслужб. У нас нет запрета на перемещение, если вы не работник с первой категорией секретности. У каждых границ есть свои интересы. Я за государственност
- Давайте поговорим про землю. Вопрос, который меня интересует в последнее время — Самарская область еще в 2006 году входила в пятерку ведущих регионов страны. И вот прошло десять лет. Сейчас сложно даже понять, где находится Самарская область. Как такое произошло? В первую очередь с точки зрения экономики. Мы где сейчас?
- Признаться, я не очень слежу за рейтингами. Но давайте правде в глаза посмотрим. В 2008 году случился мировой экономический кризис. Он очень больно ударил по нашей стране. Он продолжается и сегодня, я такого кризиса не видел никогда. Вы помните дефолт 1998 года. В последующие десять лет – ну было такое ощущение у инвесторов, у бизнесменов – приезжаешь на Кутузовский проспект, палку лыжную втыкаешь в асфальт, и у тебя на следующее утро дерево с долларами расцветает. Так все было. И никто не верил, что однажды может быть по-другому. К сожалению, и меня самого это удивляет, что за годы нефтяного благоденствия мы не создали достаточной подушки безопасности. С точки зрения финансовой — мы ее создали. У нас еще деньги не кончились. Даже в Фонде национального благосостояния. Мы не создали основы для того, чтобы начать экспортировать высокие технологии. Вот это меня удивляет и огорчает. Вы меня спросите, а чего же вы там, в «Роснано», этого не сделали? Мы на самом деле много сделали. Более 70 предприятий по всей стране создано. Естественно, город-сад в отдельно взятом «Роснано» построить невозможно. Проекты и продукты «Роснано» высокотехнологич
- Вы говорите о высоких технологиях, о выходе на западные рынки. Но выглянем в окно и мы увидим, какие автомобили там стоят и где они произведены. Я тут с одним ярым патриотом недавно слегка поспорил. Я ему сказал, давай все, что на тебе, начиная с джинсов и всего остального импортного, снимем и выбросим. В лучшем случае, в носках и трусах останешься.
- Если вернуться к области, главный удар, который нанесён региону — это колоссальное падение автомобильного рынка. В кризис 2008-го я был глубоко погружен в автоиндустрию. Тогда нам с большим трудом удалось удержать на плаву заводы по производству автокомпонентов. Хотя, совсем незадолго до этого все прогнозировали бурный рост отрасли – и относительно европейских стран, и азиатских. Но рывка не произошло. Более того, второй кризис накрыл АвтоВАЗ.
Вы говорите, автомобили наши хуже или лучше? Смотря с чем сравнивать. Сегодняшние модели на платформе Рено, и даже на нашей, в своем сегменте очень хороши. Да, себестоимость у них, возможно, высоковата. АвтоВАЗ был рассчитан на то, чтобы производить миллион автомобилей. А может и не надо миллион? Как было в Детройте — в кризис все рухнуло. Все ушли, город пустой. У нас же не так. Мы же должны это все держать. У нас же капитализм с человеческим лицом или со звериным? Выбирайте любой. Если со звериным, то половину народа надо было разогнать, половину производств сократить. Так сегодня устроен западный автомобильный рынок с точки зрения производства и сбыта. Есть сборочное производство, а всё остальное – отдельно от него. Ну вот самый вопиющий пример — Феррари. Этот предмет роскоши. Собирается за 49 операций. Нет складских помещений, фуры в строго отведённое время привозят узлы. Никто ничего мелкого отверткой не прикручивает. Десять таких комнат, где мы сидим – это сборочное производство таких автомобилей. Установили крупные узлы. И 49-я операция — донастройка двигателя. Всё! А у нас болты, метизы, гайки и остальную мелочь долгие годы производили на самом АвтоВАЗе... Я уверен, что все на АвтоВАЗе в скором времени поменяется в лучшую сторону.
- Но кризис-то коснулся всей России. Только отдельные регионы поднялись, а Самарская область опустилась.
- А нефтянка — у нас же всегда была переработка. Добыча упала, платить за переработку стали меньше. Соответственно, поступлений в бюджет меньше.
Здесь есть и объективные вещи, и субъективные.
У нас всегда существовал конфликт между мэром и губернатором. Это к хорошему не приводило. У нас в области есть огромные производства старой формации, балластом это называть не будем, которые нужно поддерживать и ими заниматься. Все это упирается в социальные вопросы.
- Хорошо, зайду с другой стороны. При любом отношении к Титову его отставка и назначение Артякова губернатором, думаю, было неправильным. Артяков не знал области, но он знал, что он здесь временно. У него были и другие интересы, не связанные с развитием области. Затем присылают Меркушкина. У Николая Ивановича тоже свои интересы. Вот уйдет Николай Иванович, а Самарская область еще лет пять будет есть мордовских курочек.
- У вас куры по национальному признаку делятся? Вам не все-равно, каких кур есть?
- Я о другом. Самарская область стала рынком сбыта для многих предприятий из Мордовии.
- Да прекратите! Я сомневаюсь, что губернатор планирует захват прилавков и заполнение области курами из Мордовии. Это нонсенс. Если там лучше с курами, чем у нас, то, наверное, их куры перетекают к нам. Командует ли он этим процессом? Я в этом сильно сомневаюсь.
- Я о другом. Губернатор местный или губернатор...
- Я понял вопрос. Это — политика, политика страны. У местных есть обратная сторона — они имеют связи здесь, связи там. Не факт, что они будут действовать в интересах широких слоев общества.
- А как же во всём мире? Там местных избирают.
- Во-первых, не во всем мире. Во-вторых, у нас никто никогда губернаторов особо и не выбирал. Мы всегда понимали, кто будет... Я – человек, лояльный к власти. Если вы заметили, я никогда не критикую никакую власть. И это не потому, что мне от этой власти что-то надо. Или я стесняюсь, и у меня нет собственного мнения. Самое простое — это покритиковать. Предложить и сделать – вот это гораздо сложнее. Работа, которой занимаются губернаторы, чиновники, я бы не сказал, что она такая уж благодарная. Я бы, например, не пошел. Никогда. Не хочу. Я понимаю, что этим надо жить и день, и ночь. Я не могу этим жить. У меня другие интересы. К их работе я отношусь с большим уважением, потому что власть — это порядок. А любое противопоставлен
Да возьмите любые органы власти — начальника полиции из местных не назначают, в ФСБ не назначают, прокуроров не назначают. Это политика страны. Вот пример — энергокомпания «Т Плюс». Предлагаю им хорошего кандидата. Они говорят – замечательный кандидат, готовы назначить в Нижний Новгород. Спрашиваю, почему не в Самару? Отвечают, а у нас политика такая: к вам местного — никогда.
Вспомните мое назначение в «Самараэнерго». Журналисты меня просто заклевали, когда я сказал, что мне все-равно, чем командовать, «Самараэнерго» или фермой крупного рогатого скота. Многие на это обиделись. Но это правда. Вы меня пересадите сейчас в любое кресло, и я смогу там работать. Потому что я профессионален. Потому что у меня есть навыки, у меня есть опыт, знания. И я точно знаю, что губернатор Артяков не сидел и не курил, глядя в небо, ожидая, когда же он вернется в Москву. Нет же, конечно, у вас странное какое-то представление. Все хорошее быстро забывается. Вы же понимаете, что любой назначаемый человек имеет бэкграунд. И ему нельзя потерять репутацию. Я считаю, что самое дорогое – это репутация. И что касается Артякова, то его нынешний объект управления помасштабнее будет, чем Самарская область. Ну да, легко критиковать губернатора...
- Да не критикует его никто...
Хорошо, вы считаете, что назначение губернаторов не сказалось на экономическом положении области.
- Ну вы же сами сказали, что другие области получше будут. Но туда же тоже назначили губернаторов.
- Тогда я пытаюсь понять. Есть какие-то объективные причины нашего падения?
- Вот сколько лет Артяков был губернатором? Четыре года? За такой промежуток времени сложно что-то в корне изменить. Сохранить можно. Изменить в корне сложно. Сколько Меркушкин руководит областью? Тоже четыре года. Подождите. Всё же не так просто.
Если нам что-то не нравится, и нас не устраивает, есть несколько способов на это реагировать. Первое — идти во власть и что-то менять самому. Второе — доносить это до общественности. Но только глубоко аналитически, а не просто задавать вопросы. Третье — переехать в другую область. Давайте лучше каждый на своём месте будет делать все от него зависящее. Может, будет нужна ваша помощь? Идите, предложите себя. Скажите: я хочу сделать и изменить что-то.
- Для начала я понять хочу. Я десять лет не был в Астрахани. И вот побывал. Это поразительно: была обшарпанная бетонная пристань. Деревянный сарай, типа речного вокзала. Через десять лет там все отделано. Все как на картинке — Кремль отделан, набережная в граните сделана. У меня сознание помутилось.
- Ну, видимо, цены на икру и осетра пошли в гору (Смеётся). Чудес же не бывает. Вот смотрите, есть доходные и расходные статьи бюджета. Если бюджет позволяет – строят набережные, ремонтируют Кремль. Татарстан возьмите, Казань. Это одна история. Если бюджет не позволяет, то, значит, не делают. Эти же деньги не протекают мимо бюджета. Ни один, ни второй, ни третий губернатор не потерял же этот ручеёк.
- Владимир Евгеньевич, я так надеялся, что Вы, как профессионал, разъясните мне, почему Самарская область всегда где-то рядом с Татарстаном была, а сейчас сильно опустилась. Ну ладно, оставим сей вопрос...
Продолжим о молодежи — я преподаю в университете, ближе к четвертому курсу, учась на журналистов, большинство мечтает устроиться в какую-нибудь пресс-службу. И не только журналисты, вообще молодежь мечтает пойти в чиновники. Такая сейчас тенденция наметилась. Если возвращаться к началу интервью — молодые, буйные, смотрят по сторонам, кто лучше всех сейчас живёт? Спокойно, обеспечено, не надрываясь, с отпусками, с выходными. Чиновники.
- Чиновники? Чтобы там работать, нужно иметь особое устройство. Внутреннее. Это такой альтруизм — зарплата чиновника не очень высокая, а регламентация его деятельности очень серьёзная. Мы же не хотим сказать, что люди идут в чиновники, чтобы брать взятки. Потому что, если это происходит, то это не чиновник называется, а преступник. И это не государство наше неправильно устроено, а люди поступают неправильно. И последние события в стране подтверждают, что неприкасаемых нет. И если люди не хотят приносить пользу за ту зарплату, которую получают... Их находят, вытаскивают, сажают, как мы видим. И это стало сегодня серьезным стимулом, чтобы любой чиновник призадумался. А журналистам в свое время открыли некую странную нишу. В советское время не было рынка продажи своего личностного ресурса. Не было возможности для шантажа, очернения того или иного человека с целью получения оплаты за информобслуживан
- А с чего журналистика стала такой? Она сама по себе такой стала? Или были созданы условия? Не хочу вас обидеть, но вы, когда все это только начиналось, ни разу не платили за заказные статьи?
- Не платил.
- Я к вам ни разу не обращался и заказных статей про вас не писал. Ни в ту, ни в другую сторону.
- А смысл мне платить? У меня медиахолдинг есть (Смеётся).
Ну, во-первых, я в 90-е сразу научился, да я и раньше это умел, не совершать поступков, за которые меня потом журналисты или кто-либо могли бы шантажировать. В свое время мой пресс-секретарь Ирина Суркова объявила журналистам, с моей подачи, что никому никогда ни за какие материалы платить я не буду. И как тогда не платил, так и сейчас не плачу. При этом, мне ни от кого не нужно откупаться, и не нужно ни про кого статьи заказывать. Вопреки страшным домыслам, я не проверяю, что пишет «Самарское обозрение», и они со мной не согласовывают статьи. Да, я могу честно сказать, что если мне звонят и просят чего-то снять, я могу это сделать, если посчитаю, что это чрезмерно. А если у меня есть желание кому-то дать интервью, то многие с удовольствием бесплатно согласятся.
Вот мы же сейчас с вами разговариваем, наша беседа появится в паблике. И я уверен, найдутся люди, которые будут думать, а зачем ему это надо? Да ни за чем! Просто вы попросили, и я к вам хорошо отношусь. Последнее время после моих появлений в СМИ некоторые «эксперты» рассуждают о том, что я на самом деле хотел сказать и до кого донести. Мы с вами беседуем как два товарища, которые давно друг друга знают. Вам что-то интересно, мне что-то интересно. Вот и все.
- Ну вот, развеяли такой образ «подпольного кукловода».
- Все-равно не поверят. Ничего я не развеял (Смеётся).
- Конспирологическ
Мы не желтые, но про ваши деньги, вернее про бизнес, есть вопросы. Первое: вы планируете продать Газбанк полностью или уступили часть акций швейцарцам в силу каких-то обстоятельств?
- Сегодня банки – это рисковый бизнес. Это даже не бизнес, это такая имиджевая составляющая. Газбанк давно перестал быть расчётным центром для «Волгопромгаза». И в этом смысле он стал более открыт. И те инвестиции, которые нам обещаны на развитие банка, а они достаточно серьёзные, они нас интересуют. Мы не продаём банк целиком. Мы не исключаем, что когда-то в далёком будущем, если нам предложат нормальную цену, мы только «за». Я, конечно, не Михаил Фридман, который говорил, что акции не дети, они продаются. Я говорю по-другому: «Честью, совестью и Родиной не торгую. Все остальное, пожалуйста, покупайте». Это вопрос экономики, это вопрос цены. Я думаю, что банк с приходом новых акционеров приобретет дополнительную устойчивость. Хотя она и сегодня ни у кого не вызывает никакого сомнения.
Никаких изменений, с точки зрения политики банка, мы не планируем и с новыми партнерами не обсуждали.
В ближайшем будущем будет, видимо, открыт филиал в Москве. По крайней мере, это в планах есть. Также банк начнет более интенсивно работать на финансовых рынках. На это пойдут, в том числе, и инвестиции новых акционеров.
- У вас с Олегом Дьяченко и Андреем Кисловым, как у отцов-основателе
- Сойфер и Дроздов — это разные должности. Александр Дроздов стал председателем совета директоров, которым много лет был Олег Брониславович Дьяченко. И ему, если честно, просто надоело. А Дроздов управляет фондом в Москве. И в том числе, благодаря ему, акционеры хотят деятельность Газбанка развивать в столице, после открытия там филиала. Они предложили — мы согласились. Тут никакой подоплеки абсолютно нет.
А смена Сойфера на Липовецкого — это процесс, не совсем связанный с новыми акционерами. Михаил Липовецкий, вы знаете, самарский парень. Не московский. Надо сказать, что Максим Викторович Сойфер с первого дня не торжествовал, что я его сюда поставил. Открою секрет, он никогда не хотел работать председателем правления Газбанка. Тем не менее, честно отработав, он сказал: «Хорош, давайте думать про что-нибудь другое». Липовецкий работал у нас в банке, я его рекомендовал. И здесь никаких подковерных интриг нет.
Если когда-то мне предложат продать свой пакет акций Газбанка, я, конечно, буду об этом думать. И народ об этом узнает раньше, чем я продам.
Поэтому всех хочу успокоить. Ничего страшного не происходит. Никто не уходит. Все мои предприятия по-прежнему обслуживаются в Газбанке. Мои личные счета все тоже здесь.
- И последнее. Про площадку бывшего ЗиМа. Два года назад вы презентовали большой проект строительства там современного жилого комплекса. Что-то движется, или в связи в экономической ситуацией проект заморожен?
- Мы как раз с нашими новыми акционерами Газбанка рассматриваем вопрос финансирования застройки этой площадки. С одной стороны, нас подталкивает государство. Мы же понимаем, что завтра на неосвоенную землю уже будут другие налоги. Здесь очень важно, чтобы рынок недвижимости нас немножечко опережал. Это же коммерческий проект, не благотворительны
Точно чего не хочется, так это построить там то, за что было бы стыдно. Хочется, чтобы у нас было и красиво, и правильно. Мы договорились и с областью, и с городом, и по коммуникациям, и по дорогам, и о местах для школы и детских садов. Уже все определили. Но это же бизнес, если завтра кто-нибудь придет и скажет, что хочет купить площадку, и цена устроит акционеров, конечно, они ее продадут. Пока, правда, таких планов нет и предложений нет. А структурирование
- Интервью выходит в канун Нового 2017 Года. Что вы пожелаете нашим читателям?
- Прежде всего, хотелось бы нам всем пожелать, чтобы такие трагические события, которые происходили в этом году, не повторялись. И не только в будущем году, но и никогда! Было столько смертей, в том числе молодых, цветущих, творческих людей, которые могли бы еще так много сделать и для науки, и для искусства. Страшное событие – крушение ТУ-154. Признаюсь вам, мы с группой D’Black Blues Orchestra должны были полететь туда, но не на этом самолете. Просто наша поездка перенеслась на весну. Я эту трагедию воспринял как очень личную. Погибло так много талантливых, ярких людей. Ансамбль Александрова, доктор Лиза, ребята-журналист
Мне хотелось бы пожелать в Новом 2017 году укрепить это чувство. И всем вместе, как обществу, и каждому по отдельности. Это должно касаться не только каких-то великих дел и событий, но и любого разговора – со своим ребенком, со своими близкими, со своими родителями. Этой духовности нам долгое время не хватало.
Дай Бог, чтобы будущий год не создавал условий для проявления чувств скорби и горечи, а принес позитив в нашу жизнь. А мы бы научились этим пользоваться и быть добрее.
Беседовал Сергей Курт-Аджиев
