3 декабря судья Промышленного районного суда Сергей Винокуров вынес решение о переводе экс-депутата городской думы Сергея Богданова из колонии общего режима, где он отбывает наказание, в колонию-поселение.

 

Решение суда в силу не вступило, прокуратура подала представление в апелляционную инстанцию Самарского областного суда по обжалованию решения судьи Винокурова. И 12 января решением областного суда постановление Промышленного суда о переводе Сергея Богданова в колонию-поселение было отменено.

19 января подхожу к КПП ФКЛПУ ОСБ ГУФСИН России по области, так значится в официальных документах учреждение, где отбывает срок Богданов. В простонародье название более понятное — «Больничка».

Здесь я уже бывал. Первый раз в ноябре 2011-го, когда приезжал брать интервью у Николая Дмитриевича Уткина. Потом в июне 2012-го, когда Николай Дмитриевич покидал колонию по УДО. Сейчас приехал встречаться с Богдановым.

Тот же строгий регламент: входить по трое, щелкают автоматические замки на решетчатых дверях, пропуск, паспорт, отключить и сдать телефон, опять щелкают замки. Вошел.

В сопровождении начальника пресс-службы ГУФСИН по области Алексея Халитова и заместителя начальника учреждения по воспитательной работе Александра Дерябина идем к библиотеке. Небольшое помещение метра три на четыре с крошечным коридорчиком. Полки с книгами. Стол. Три стула. Пока ждем Богданова, осматриваю содержимое полок. Много классики, исторические книжки, весь «Тарзан» Берроуза, десяток томов из серии «Пламенные революционеры», какие-то издания из популярной в конце восьмидесятых «макулатурной» серии. Небогато, но почитать есть что.

Минут через пять приходит Сергей. Здороваемся. Он с Александром Дерябиным обсуждает какие-то внутренние дела. Разговаривают спокойно, как добрые соседи или коллеги по работе. «Ладно, общайтесь», — говорит Дерябин и покидает нас.

Садимся, недолго разговариваем о библиотеке: что читают и т.д.

Спрашиваю: «Ну что, приступим?» и включаю диктофон.

- Как Новый год-то встретили? Решение суда о переводе вас в колонию-поселению должно было вступить в силу 13 декабря. И тут прокуратура подает апелляцию...
- Да, 8 декабря они обжаловали решение суда, 10 декабря мне известие пришло, что прокуратура обжаловала... Хотя я и думал, что все так и произойдет, но какая-то толика настроя у меня была на хороший исход. Да и руководство колонии мне говорило, что такого прежде не было, чтобы отменялись такие решения, потому что налицо факты, которые позволяют смягчить наказание, и в принципе нет никаких причин для отказа. В общем, все были уверены, что я уйду. Все со мной попрощались. И для руководства колонии было очень удивительно, что меня не отпустили. В их практике это очень редкий случай. Но учитывая, что я первый и единственный осужденный, который лишен свободы по этой статье (ч. 2 ст. 201 УК РФ «Злоупотребление полномочиями — Ред.), то удивляться тут нечему.
- То есть на вас прокуратура экспериментирует.
- Да.
- Скажите честно, у вас какие-то нарушения режима были?
- У меня есть выписка из решения суда, из которой понятно, на что прокурор делал акценты. Вот посмотрите. Он сослался на то, что осужден я по тяжкой статье, большой ущерб, и у меня было одно предупреждение о том, что на рабочем месте, а нас там несколько человек, при проверке нашли чай и конфеты. Но это, согласно Уголовно-исполнительному кодексу РФ, не является нарушением. В деле, которое поступило в суд, есть листок с информацией о взысканиях и поощрениях, где четко написано: взысканий нет, три поощрения.
- По сути ведь нет никаких проблем, чтобы дать вам возможность пусть не освободиться по УДО, но отбыть остаток срока в колонии-поселении. Почему этому препятствуют? Это какая-то месть, заказ? Возникает предположение о заказном характере вашего уголовного дела. 
- Я думаю, у любого здравомыслящего человека такие предположения возникают. Если этот же прокурор дает «добро» на человека, который отсидел пятнадцать лет по тяжкой 105-й статье (105 статья УК «Убийство» — Ред.) и которому осталось еще четыре года сидеть. И суд его выпускает. Вот он не опасен для общества, по мнению суда и прокурора. 
- Сергей, а вы когда-нибудь могли себе представить, что окажетесь за решеткой?
- Нет, конечно. Хотя нас чуть ли не с детства готовят от сумы да от тюрьмы не зарекаться, я, естественно, никогда не думал, что сюда попаду. И потому, когда шел на приговор, легкомысленно к такой возможности отнесся. Правда, когда увидел «воронок», подумал, что, может, это за мной и я последний раз смотрю на волю без решетки, но все-таки надеялся на справедливый суд. Думал, дадут условный срок или небольшой.
- Вы работали с двумя господами — один бывший член Совета Федерации Андрей Ищук, другой — нынешний член Совфеда господин Мамедов. Они как-то пытались вас поддержать, помощь какую-то оказать?
- Мне трудно судить. Думаю, что как-то пытались. Мамедов, например, в различных публикациях всегда обо мне положительно отзывается. Не думаю, что где-то в кулуарах он говорит, что да, правильно посадили. Тем более что у нас с ним хорошие отношения остались.
- А ваши коллеги  - депутаты городской думы?
- Тоже трудно судить об этом отсюда. Манифестаций депутатов около тюрьмы в мою поддержку не было.
- Никто из депутатского корпуса с вами не встречался?
- Нет, никто.
- Семья, надеюсь, вас поддерживает?
- С семьей все нормально. Поддерживают, жена и ребенки приезжают.
- А как они перенесли то, что суд вам не позволил перебраться в колонию-поселение? Все-таки канун Нового года, и была, наверное, возможность встретить его вместе с семьей...
- Это, конечно, для них был очередной удар. Бедная моя жена, как она терпит это всё. Мне тяжело, и я представляю, как ей тяжело.
- В этой вашей истории фигурирует очень известная фамилия. Вы ведь, наверное, хорошо знакомы с Игорем Александровичем Путиным (двоюродный брат В.В. Путина — Ред.). Его в Самару, насколько я помню, Ищук привез. Вы с Игорем Путиным общались до всей этой истории?
- Общались, конечно.
- И с чем тогда связано его такое поведение, что он вроде как и не при чем? Его ведь и на суде не было.
- Не было. Кто у нас его на суд приведет? Он был после меня директором всего лишь один месяц и то на следующий день, как его назначили, уехал в командировку. Он практически ничего не знал, что и как делается. Путин был номинальным директором и вскоре уволился. 
- Он что, не понимал, что его используют?
- Если бы он понимал... Сейчас во многих газетах какие-то бизнесмены трубят, что предприятия были успешными несколько лет назад — и Волгабурмаш, и Самарский резервуарный завод. Их, скажем так, накачали долгами, обанкротили, очистили. Часть людей получили чистый бизнес, оставив при этом в дураках, без работы многие сотни людей. Если это все всплывет и кто-то эту историю дожмет и поймет, какой урон эта группа людей наносит государству, какие использованы деньги, чтобы осуществить эти планы, конечно, Игорь Путин тоже поймет, что его использовали. А сейчас он особо и не вникает и какая-то мелкая сошка, которую посадили, наверное, его не интересует. У каждой медали есть две стороны, когда один и тот же случай можно представить человеку в определенном свете. Кто находится рядом с ним, тот и формирует его точку зрения. Может, ему сказали: вот тут украли, и либо ты будешь отвечать, либо Богданов. Куда ему деваться.
- Все равно когда-нибудь для вас все это закончится, рано или поздно на свободу вы выйдете. Чем дальше Сергей Богданов будет заниматься? Будете бороться за реабилитацию своего имени или махнете рукой и будете жить дальше с чистого листа?
- Все возможности, которые дает закон, я, само собой, буду использовать. Если почитать мое уголовное дело и взять консультации наших ведущих юристов, дело это можно по-другому повернуть. У меня есть заключение Уполномоченного по правам человека — тогда еще Скупова была — о том, что приговор незаконный и несправедливый. То есть люди, которые хорошо знают это дело, говорят, что там есть над чем поработать. Я уверен и верю, что правда и справедливость победят. У вас, я знаю, есть такой опыт — когда хочешь добиться правды, ее в итоге все равно добиваешься.
- На это придется потратить огромное количество энергии, сил и времени.
- Время есть, энергия есть, силы тоже. Жизнь еще долгая впереди. Выйду я пускай или через три месяца по УДО, или через полтора года, но буду этим заниматься. Может, конечно не так, что всю жизнь этому посвящу. Постараюсь найти время и на работу, и на семью, на воспитание детей.
- Вы следите за тем, что за «забором» происходит?
- Да, конечно. Я получаю газеты, есть телевидение. Вот Интернет-издания, где другой взгляд на события, возможности у меня посмотреть, конечно, нет.
- Как вы относитесь к тому, что выборы мэра отменили?
- Я то же самое предлагал еще два года назад. И в четвертом созыве думы большинство депутатов предлагали именно такой, как сейчас, способ избрания мэра. Я даже выходил в 2011 году с такой инициативой, но ее тогда отклонили.
- Что вам отсюда интересно из того, что происходит сейчас на воле?
- На самом деле сейчас все мысли о своем деле, о семье. Тем более, когда происходят такие удары, когда подаешь заявление на перевод в колонию-поселение, месяц ждешь, а потом получаешь оплеуху. Потом обжалуешь и снова удар. Честно говоря, с ума можно сойти. Я представляю, что в тюрьме люди так и сходят с ума, когда человек постоянно думает об одном и том же. Я пока что не сошел, но тяжело очень. Книги стараюсь читать, но трудно думать о другом, беседовать с кем-то, реагировать на информацию о происходящем в общественной жизни. Потому что есть свое дело и постоянные мысли о том, как так получилось, думаешь о том, что надо было в суде то-то сказать, а ты не сказал, что столько много было упущено, ну и так далее.
- Здесь же сидельцев таких, как вы, по уровню образования, занимаемому в обществе положению, мало совсем, наверное? 
- Действительно, интеллектуалов во всех местах лишения свободы мало. Правда, в последнее время их стало прибавляться. Но в основном попадают уже совсем бедолаги.
- Вы с кем-то здесь общаетесь?
- С кем-то общаюсь, получается иногда. А так в основном некогда, заняты целый день — работа. В выходные только.
- А в чем работа заключается?
- Тот же снег почистить, разрузка чего-то, уборка и оформление помещений, подготовка к каким-то мероприятиям, всякие мелкие дела.
- У многих людей, которых минула чаша сия, представление о колонии, зоне складывается под впечатлением от сериалов определенного свойства. У вас, когда вы сюда попали, поменялось впечатление, или то, что показывают по «ящику», соответствует действительности?
- Нет, в сериалах все немножко не так, но что-то есть похожее. Гораздо хуже все, чем показывают в кино, тяжелее. Сериал ты смотришь, ужасаешься происходящим. Здесь такого кошмара, который порой показывают в фильмах, конечно, нет, но все воспринимается на этой стороне по-другому совсем, чем сидя на диване дома. Веселого здесь мало.
- Обидно?
- И обидно, и жалко потерянного времени, и все бы хотелось по-другому...
- Выглядите вы нормально. Бодрость духа, несмотря ни на что, тоже в наличии. Что помогает держаться?
- Помогает поддержка. В том числе и ваша. По характеру вопросов я чувствую, что вы на моей стороне и меня поддерживаете. Совсем расклеиваться не хочется, стараешься поэтому, чтобы день быстрей прошел здесь и думаешь о завтрашнем, как быть, работать дальше. Только это помогает.
- На ваш суд в декабре ваш коллега, бывший депутат гордумы Алексей Офицеров приезжал, мы потом с ним общались. Знаю еще многих людей которые к вам хорошо относятся и все понимают...
- Все всё понимают, но никто не может излечить наше общество. А какая-то кучка не боится этого. Да, десять лет назад был беспредел полный, я считал, что все сейчас изменилось, но почему-то такое и сейчас долетает — мой пример этому налицо. С Тилежинским (адвокат — Ред.) разговаривал после того как была апелляция прокуратуры, он мне рассказал, что это все делается не по закону, а по указанию сверху. А указаний сверху, как вы, наверное, понимаете, просто так не бывает.
- По закону вы через определенное время можете снова подать на УДО...
- В апреле. Но сначала обжалование декабрьского решения областного суда — в коллегии облсуда (Коллегия областного суда оставила решение в силе — Ред.), потом в Верховном суде. Вот буду опять готовиться к этому суду, все переваривать, как бы снова не случилась неудача.
- Когда ложитесь спать, перед сном о чем думаете?
- Все о том же. О друзьях, которые остались друзьями, и о друзьях, которые стали недругами в зависимости от того, что я очутился на этой стороне. Вы прожили уже долгую жизнь и, наверное, вам приходилось сталкиваться с предательством.
- А многие предали?
- Нет, немногие. Но некоторые их тех, кого я считал настоящими, надежными друзьями, предали.
- То есть слили сразу, не моргнув глазом?
- Ну не сразу, немножко тянули, пытались устоять. Но поступило выгодное предложение — и всё.
- А друзья, которые остались, семье вашей помогают?
- Да, помогают. 
- А с детьми вы как? Они ж вырастут за время вашего отсутствия. Несмотря на то, что время от времени вы встречаетесь, это же уже будут чуть-чуть другие дети.
- Да, для детей, я понимаю, это тяжелый груз, и непонятно, как это отразится на становлении их характера. 
- С ними придется объясняться. Они вам поверят?
- Да уж. Папа был самый-самый, на него равнялись, хотели быть такими, как он, а тут раз и такое. Мне дети поверят, но не все же можно объяснить. Есть еще школа, улица, которые формируют мнение, взгляды. С этим будет тяжело, с этим еще нужно будет справиться.
- У вас, как я понял, с администрацией колонии нормальные отношения.
- Просто я не делаю ничего такого, чтобы ко мне плохо относились. Я не нарушаю порядок, стараюсь как-то разнообразить мероприятия, которые организуются в колонии, пытаюсь положительно влиять на заключенных. И администрация видит, как некоторые люди рядом со мной начинают меняться в лучшую сторону: кто-то курить бросил, кто-то спортом заниматься начал. Я по утрам зарядку делаю, по вечерам — спорт. Администрация видит, что сначала я один там занимался, а через месяц и другие присоединились.
- Вы довольны работой своих адвокатов?
- Если почитать мое дело, то адвокатов упрекать в чем-то бессмысленно. Хоть какой бы адвокат был, решение суда принято вопреки всему.
- Так все-таки откуда ноги растут у идеи пристроить вас в это «замечательное» место? 
- Ноги растут... сверху.

Сергей Курт-Аджиев