1. В зоомагазине «Любимчик» страдает блондинка

 

Вам казалось, что такие уже сняты с производства года два назад, но нет: золотые сапоги выше колена, розовые джинсы, розовая жилетка из меха кого-то ценного, золотая сумка, в пригоршне мелкая собачка породы йоркширский терьер. Точнее, это терьерица, потому что собачка наряжена в платье и сверху бант. Золотой. Блондинка занятно произносит слова, растягивая гласные и прибавляя к некоторым звукам некстати «а». В целом выходит милое мяуканье, вполне уместное в зоомагазине:

- Моя Афродита ничего (ничегоа) не ест (не еаст). Абсолютно ничего не берёт (не берёат) в рот (роат). Кроме парного куриного филе, причем только от настоящих куриц. Я имею в виду – деревенских, покупаю на рынке ежедневно, чтобы Афродита кушала свежее. Но теперь она отказывается и от филе (филеа). Посоветуйте что-нибудь. Посоветуйте! Из кормов. Для моей девочки.

Девочка, вопреки ожиданиям, не выглядит истощенной и не падает в голодный обморок. Она выстегивается из рук блондинки и ходит по стеклу прилавка, остро цокая когтями. Вы бы не удивились, рассмотрев на них алый лак с блестками. Но ничего такого, зато у блондинки ногти с фантазийным рисунком, и в центре каждого – маленькое солнце. Золотое. Вы смотрите с интересом на продавца, женщину в цветастой косынке. Из-под косынки кудри. Чем она сможет помочь Афродите в ее нежелании питаться?

- Сварить гречу, - трубит продавец, - разбодяжить бульоном. Говяжьим. Моркови натереть. Поставить. Два дня не поест, на третий – как миленькая.

Блондинка в ужасе распахивает перламутровый рот. В середине переднего зуба сверкает синий камень, небольшой. Вы не удивляетесь.

- Я не могу никого кормить гречкой! – визгливо кричит она. – Вы сами-то ее пробовали? Эту дьявольскую кашу! Она же черная!

Сгребает Афродиту в горсть, на двенадцатисантиметровых золотых каблуках бежит к выходу, выдергивает из розового кармана сияющий телефон. Командует в трубку невидимым Виталику и Эдику подавать машину к выходу, и побыстрее. Не оборачивается.

- И чего на гречу вызверилась, - приподнимает плечо продавец. – Мы всегда гречу едим. В понедельник сваришь – всю неделю при обеде, ужине, да и на завтрак тоже можно, с холодным молоком. Купили двадцатипятикилограммовый мешок. Перезимуешь – не заметишь.

Вы киваете, суете к оплате кошачий корм и повторяете:

- Перезимуешь – не заметишь.

 

2. На территории областного наркологического диспансера страшно, начиная от въездного шлагбаума. Пользуясь рекордно высокими температурами ноября, еще живут астры и род гиацинтов, известный под названием «веселые ребята», это разноцветные цветы, похожие на усложненные ромашки. Несколько корпусов, оштукатуренных белым. На окнах – решетки. За решетками тоже веселые ребята, в своем роде. Дверь приемного покоя также сопровождается решеткой. В приемном покое ремонт, вынесены деревянные скамьи для посетителей (некоторым разрешены посетители), письменный стол с грудой бумаг и названием «пост» тоже вынесен и полированный ларь для «вязок» - вязки, это такие веревки, которые удерживают пациентов на кровати. «Фиксация – золотое правило наркологии», - комментирует психиатр-нарколог, белый халат не застегнут.

На втором этаже среди десяти мужских палат – одна женская. Мужчины, протрезвев, немедленно выглядят бодрыми, дееспособными и орлами. К ним слетаются их послушные уточки: жены, подруги, матери, сестры. Коллеги по работе, соседки, черт-те кто, недавние собеседницы по распивочной на улице Венцека. Проститутки-товарки, вон сидят, чирикают, привезли конфет «Кара-Кум» и минеральной воды. Обсуждают прейскурант цен.

Из женской палаты выгребает по виду абсолютная старуха. Вы искренне удивляетесь, как ей удается глотать столько этанола, чтобы находиться на лечении именно здесь. По вашему мнению, ей больше подходит отделение какой-нибудь геронтологической клиники или, на худой конец, желудочно-кишечное, или протезное. Старуха без лишнего стеснения задирает полы ворсистой юбки и подтягивает детские хлопчатобумажные колготы невнятного цвета. Облокачивается на крашенную в синий стену, неторопливо съезжает вниз, замирает на корточках.

Мимо проходит крупный мужчина в футболке с портретом волка из старого советского мультфильма. Потом уже говорили, что этого волка срисовали с Тома и Джерри, а сначала вы прекрасно смотрели про волка, как он повторял «ну, заяц, погоди». Лицо мужчины в мультяшной футболке цветом и фактурой напоминает кирпич. Но глаза блестят и отражают перспективы будущего. В левой руке он несет пакет пряников, в правой – связку бананов, подмышкой зажал розовобокий гранат, и под другой – тоже. Кто-то заботится о мужчинином гемоглобине.

- Ну что, - говорит он старухе в плюшевой юбке, - твои опять не приходили?

- Нет, - отвечает старуха через маленькую паузу, - да оно и понятно. Самому-то некогда – ему девок в сад, девок – из сада. Но Левка бы мог. Наверное. Большой парень, тринадцать в декабре. Не знаю.

- Факт, мог бы, - соглашается мужчина и присаживается на корточки рядом. – К матери-то.

- Не едет, - говорит старуха, и вы вдруг понимаете, что только что она вела речь о своих личных детях, двое из которых посещают дошкольное детское учреждение. Старуха обретает реальный возраст, сбрасывая лишнее; иногда реставраторы так поступают с картинами – если поверх «Рождения Венеры» кто-то случайно намалевал солнечный круг и небо вокруг. Счищают слои. Слои слетают со старухи, и вы видите, что ей не больше сорока. Скорее, даже около тридцати пяти. Она закрывает глаза и раскачивается из стороны в сторону.

- Ну ты, мать, ты, это, - говорит мужчина в бананах и гранатах, - на-ка вот, возьми. С Танькой только поделись. К ней ведь тоже никто не ходит?

Не дождавшись ответа, сует бывшей старухе пряники, все бананы и один гранат. Та принимает дары, продолжает сидеть, склонивши голову, сидит долго, пока не возникает санитар, косая сажень в плечах, пока санитар не загоняет её обратно в палату. Бывшая старуха вяло сопротивляется.

- Ты здесь зимовать, что ли, собралась, старая, - смеется санитар. – Давай по койкам, мертвый час.

Фомина Наталья