Действующий уже третью неделю «антипиратский закон» заставляет задуматься о вещах, совершенно не соприкасающихся с воровством интеллектуальной собственности, а совсем наоборот

О распространении своей интеллектуальной собственности в виде электронных писем. А вдруг это тоже будет нельзя? А вдруг государство признает такой вид телекоммуникации недостойным своих граждан; как тогда будут обходиться деловые партнеры, служащие на аутсортинге и удаленные возлюбленные? Придется скрипеть пером по настоящей бумаге, ждать почтальона, а если кто забыл, как это бывает, у меня есть история. У меня часто есть история.

Случилась она в период моей беременности на поздних сроках, приближался новый год, и мы собирались праздновать. Отправились в непонятные гости: удаленный район, холод, тьма, огромный живот и нет такси. Четырнадцать лет назад часто возникали трудности с такси. Добрались до гостей, где небеременные члены семьи немедленно начали со всеми дружить и пить много водки, а я злобно цедила ромашковый чай, со смехом поданный хозяйкой дома. Намекнуть, что красное вино способствует лактации, я не решилась.

Хозяйка дома была одета в кимоно нежно-лиловых оттенков, расписанное лохматыми хризантемами. Раньше мы были незнакомы, моего имени она не усвоила и называла - Светой. Спорить не хотелось. Я осматривалась, прогуливаясь с чашкой. Часть рабочей поверхности кухонного гарнитура была заставлена картонными стаканчиками, наполненными водкой, это называлось – бар. Отвечала за бар хозяйкина сестра-близнец, тоже в кимоно, но жемчужно-сером. Она ловко собирала использованные стаканчики, возвращала их на место и заполняла вновь.

Здесь же, на кухне, стояла большая кастрюля, укутанная байковым одеяльцем. Иногда к ней подходили гости, разворачивали кастрюлю и вынимали оттуда котлету. Котлета выкладывалась на кусок хлеба и поедалась. Хлеб был нескольких сортов.

Тот вечер с переходом в ночь получился насыщенным. В районе полуночи хозяйка дома ушла с сестрой в ванную комнату, закрылись там. Я насторожилась. В ванной рыдали и выкрикивали отдельные слова, неразличимые из-за плеска воды. Вдруг замок звонко щелкнул, вышла сестра хозяйки и схватила меня за руку. Рукав кимоно скользнул вниз, обнажив смуглую мускулистую руку со следами прививок «БЦЖ».

- Ольке плохо, - сказала она хмуро, - займись-ка ей, Светк. А я к гостям пойду.

Квартира была типичной планировки, девятиэтажный панельный дом, две смежные комнаты, одна отдельная, крошечный коридор; мы в тесной ванной разместились с трудом, не стоит забывать об огромном животе. В раковине изобильно громоздилось мокрое белье. На стеклянной полочке под зеркалом стояла пивная кружка с рисунком: немецкая девушка с широкой улыбкой. В кружке угадывались зубные щетки и несколько бритвенных станков.

- Мальчик мой, - всхлипнула Оля, - разлука с ним становится невыносимой!

- Все будет хорошо, - дипломатично сказала я.

- Нет, - возразила Оля, - он разбивает мое сердце! Не принесешь ли мне немного водки?

Я принесла в мокром стаканчике. В пути думала о том, что Оля вроде бы хозяйка дома и жена хозяина, который находится непосредственно за стеной, милый парень, слегка кудрявый.

- Конечно, - кивнула Оля, запив водку из-под крана, - конечно, но я не о нём. У меня есть любимый. Он в Америке сейчас, в соединенных ее штатах. На самом деле нас муж и познакомил, чтобы я не была одинока с его отъездом. С отъездом мужа. И Аллы Вадимовны. Но получилось наоборот!..

Тут начали бить часы, гореть бенгальские огни, гости кричать радостными голосами, Оля нахмурилась и осмотрела мой живот.

- А садись на пол, - предложила она ему, - я сейчас халат постелю, махровый, и полотенце сверху.

Я села на пол, прислонившись спиной к кафельной стенке и вытянув ноги в теплых колготках. В дверь стучались разные люди, Оля коротко отвечала всем: «На фиг!»

Она рассказывала про своего мальчика. Дело было так: Олиному мужу предстояло по службе ехать в Москву и долго там жить в пригородных Мытищах, чтобы выполнять важное задание. При всем этом он собирался туда со своей коллегой Аллой Вадимовной. У них были серьезные отношения с перспективой нового будущего. Муж беспокоился о душевном равновесии своей супруги, и решил устроить ее жизнь. Для этого он пригласил к ужину своего товарища и рекомендовал его в качестве опоры, поддержки и прочее. Оля внезапно прониклась к дальнему товарищу, уже через несколько дней обратив его в своего «любимого». Все складывалось прекрасно, прогулки под лунами, охапки цветов, флаконы духов и дорогой коньяк, но тут командировку мужа отменили. Алла Вадимовна бешено скандалила в отсутствие нового будущего, а дальнему товарищу предложили в Америке какой-то грант - не грант, но надо было ехать. И он поехал. А Оля с мужем остались, причем она была преисполнена намерений дождаться любимого. Муж намерений никаких не имел, он хотел покоя и чтобы все замолчали. На момент новогодья Оля не видела американского уезженца уже более двух лет.

- А как вы общаетесь, - спросила я, - потому что тогда еще не было интернета. Или был, но только в Америке, соединенных ее штатах.

- Пишем письма, - сказала Оля вдохновенно, - я их храню, и конверты тоже… Купила специальную шкатулку, вместительную и с замком. Иногда копирую. И вклеиваю в тетрадь. Чтобы уж точно ничего не потерять.

Оля оставила меня сидеть в ванной, а сама сбегала за дополнительной водкой и тетрадью. Это была хорошенькая тетрадочка с глянцевой обложкой и двумя целующимися котиками на ней. Тетрадные внутренности Оля декорировала аппликацией, выклеив целые пестрые коллажи. Рассматривая ее, разглаживающую пальцем одну из страниц, я разрыдалась. Беременные женщины состоят из гормонов. Гормоны велят рыдать. Все это так, но и сейчас мне грустно от этих воспоминаний: Оля в роскошном кимоно на бортике ванной одной рукой пьет водку, другой ласкает бумагу и все повторяет, все повторяет: «Два года, три месяца, пять дней».

Она же меня еще и утешала потом, гладила по волосам:

- Ты что, перестань, я же не жаловаться! Я просто… Рассказать…

Мы уже выбрались тогда из ванной комнаты и сидели с гостями в зале, я ела котлету, Оля пила водку. К двум где-то часам ночи сделалась ожидаемо пьяной, заснула на стуле, уронив голову на нежно-лиловую шелковую грудь в лохматых хризантемах. Муж, милый парень, слегка кудрявый, покачал головой и отнес ее в запроходную комнату. Укомплектовал эмалированным тазиком. Сестра навещала Олю каждые полчаса, бегала с водичкой.

Отыскав пальто, я вышла на балкон и стояла долго, мерзла, смотрела вниз на город, дальний район, плохо знакомый, улицы полны народа, и я точно знала, что у меня есть новое будущее. Вернувшись утром домой, была счастлива уснуть. Наступил 1999 год, такие дела.

Потом прошло время. Мы случайно встретились в больнице Калинина, где мой сын-первоклассник подозревался в сотрясении мозга, а Оля работала медицинской сестрой. Сын себя чувствовал плохо, и у меня не было возможности о чем-то ее подробно спросить, поговорить и все такое. Она не изменилась, почти. Выглядела усталой. Похвалила кудри моего сына. Сказала, что заочно учится в медицинском университете. Сказала, что живет одна. Сказала, что писем от «американца» ждала пять лет. Сказала, что выклеила ими восемнадцать общих тетрадей. Сказала, что показательно сожгла их буквально полгода назад. Сказала, что бывший муж эмигрировал в Италию, у него - две маленькие дочки. Сказала, что думала, что и у меня родится девочка. Такой был огромный живот. «Нет, - сказала я глупо, - это с самого начала был мальчик». Оля засмеялась и просила звонить. Я не позвонила. Да и телефона она мне не оставила.

Наталья Фомина