Если когда-нибудь некие высшие силы всерьез озаботятся кормлением Земли самой сокровенной духовной пищей, поваром на ту кухню непременно следует определить живописца Станислава Васильевича Федорова

 

Даже по совокупности им уже достигнутого: заслуженный художник РФ, почетный член и обладатель золотой медали Российской Академии художеств, кавалер медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, завкафедрой и профессор архитектурно-строительной академии и прочая, и прочая.

 Собственно, все эти звания да регалии поначалу как-то не способствовали нормальному диалогу. Мэтр в мастерской, как в привычной для себя аудитории, будто начал очередную обзорную лекцию. Несомненно, познавательную и обстоятельную, но слушателю здесь оставалось разве, кивая, довольствоваться ролью персонажа подзабытой уже песенки Константина Беляева: «И я, пролетарий, пришел в планетарий»…

Да, понятно, что всего им за жизнь сотворено более полутора тысяч работ. Большинство из которых, пометим, успешно разошлось по музейным и личным коллекциям, в том числе: сорок пять – в испанской галерее «Рибера», около восьмидесяти – в Подмосковье, с пару десятков – в красноярском частном собрании, более двухсот – . Поскольку многие картины масштабны, ясное дело, всякий раз возникают хлопоты с их доставкой зрителю или покупателю. Иной раз даже к помощи пожарных приходилось прибегать, чтобы из мастерской на землю опустить; а зачастую автор загодя делит произведение на части и уже на месте монтирует их в единое целое. Еще не забыть бы, что иные герои картин в равной степени любы и художнику, и почитателям его творчества – тот же, скажем, колоритный мужичок, которому в «Воскресный день в деревне» явно выпить не на что, а раздухариться хочется.

 

- Станислав Васильевич, да ведь негоже, когда здесь, в мастерской, без зрителя пылятся три-четыре сотни работ. Как с ними?

Вот с этого момента наше одностороннее доселе общение счастливым образом повернуло в русло беседы. И обоим, кажется, стало и полегче, и поинтереснее.

- По-хорошему, мне одному таких мастерских надо еще три-четыре, - Федоров даже погрустнел. – Некуда работы девать. Есть и такие, что держу исключительно для себя как ориентир, ниже коего нельзя опускаться, вон «Иоанна Крестителя» за одну ночь написал. А что до публики, последняя выставка у меня была тринадцать лет назад. Негде у нас выставляться. В Чебоксарах, к примеру, в 2007-м показывал картины в музее аж на трех этажах; вспомню – плакать хочется. У них и в Новочебоксарске есть вполне приличный зал. В Саранске замечательное помещение. В Казани. Короче, везде, кроме Самары. У меня давние творческие связи с руководством «ГазпромТрансгазСамара». Уже договорился, было, что их дочерняя фирма «Новые технологии» за год смонтирует нам из морозостойких и теплосберегающих материалов добротное здание под выставки и вернисажи. За свой счет. С моими бывшими учениками, известными архитекторами Леонидом Кудеровым и Виталием Стадниковым подготовили проект, присмотрели место на пустыре в районе ул. Осипенко, 18-20, документацию передали строителям. И – как коса на камень: какие-то пикеты местных жителей с поддержкой депутата – дело застопорилось окончательно. Благо бы, взавправду на том месте какой детский стадион собирались возвести, так до сих пор – ни коня, ни воза. В итоге у одних – несбыточные надежды, как их недоросли переплюнут в футбольном мастерстве бразильцев с аргентинцами, у других – растиражированная в СМИ неразрывная связь с электоратом. А у художников зачахла последняя надежда на обретение творческого дома. Ну, пока не совсем еще умерла, будем бороться. В правительстве области обещали посодействовать.

 

Вот сколько уже общаюсь с художниками, всякий раз слышу про насущное отсутствие того самого выставочного центра. Только все предыдущие разговоры заканчивались разведением рук в стороны и многозначительным закатыванием глаз вверх. Федоров же сызмала научился не наблюдать жизнь, а участвовать в ней. Нет, не так, не научился – просто таким вырос.

Война, крепко зацепившая свои окаянным крылом родившегося в 1937-м маленького сталинградца Стаса Федорова, часто присутствует в его творчестве. Она приходит к нему из разных эпох в самых различных ипостасях. Война – и трудолюбие. Не показушное, во имя чего-то там, а детдомовское, голодное и потное. Когда убейся – но сделай, иначе не выжить. С этими принципами он учился рисовать, до рези в глазах копируя в четвероклассном малом детстве классических «Турчанку», «Опять двойку», репинских эпистолярных «Запорожцев». Им же эти принципы отражены и в собственных зрелых работах, сделавшихся уже классикой современной живописи.

 

Юлия Цезаря до него не писал никто в мире. Ганнибала тоже. Скульптуры есть, и немало, картин нет. Чтобы отважиться на такое (да еще в каком масштабе!), мало быть хорошим и даже сверхзамечательным художником. Необходимо с головой уйти в эпоху, перелопатить уйму литературы, чтобы после кропотливо и достоверно передать все детали. Уверен, немногие в курсе, что римляне впереди войска всегда гнали на варваров собак; единицы в состоянии указать породу. Федоров, и на секунду не заморачиваясь, называет цену, по которой ушел на последнем аукционе чистопородный мастиф – навроде запечатленного им на переднем плане работы 2002 года.

Шпага в руке великого русского полководца Багратиона – именно та самая, что за ратные заслуги подарена князю императором Александром I. Еще долго искал натуру возбужденной боем и скачкой лошади. А каждый орден, каждую деталь мундира тщательно изучал по каталогам и потом как бы заново примерял к образу героя. Картину Станислав Васильевич передал в дар столичному Музею современного искусства.

- Там у меня вообще хорошая компания вокруг, - улыбается художник, - Пабло Пикассо, Рокуэлл Кент, Зураб Церетели…

 

Образцом подлинной русской классики является известный многим портрет Петра Алабина, находящийся сегодня в одноименном музее. И совсем в иной манере, но с той же дотошной исторической достоверностью выполнены изображения выдающихся российских флотоводцев Нахимова, Макарова, Ушакова, Крузенштерна. Фоновый пейзаж здесь достаточно условен, зато сами профили просто медально чеканны. А вот всяких там народных бунтарей, вопреки установившейся на родине утеса имени Стеньки Разина традиции, Федоров писать не собирается. Бандиты, говорит, и есть бандиты, только измараешься об них.

 

Иногда мастер не прочь похулиганить, причем разнопланово. В жанровой картине «Игроки в карты» всё у персонажей, что называется, на рожах написано. Кажется, сработано легко и непринужденно. На деле художнику пришлось в поисках подходящих колоритных типажей достаточное время провести внутри и возле самарских пивнушек, прикидываясь своим среди завсегдатаев и рискуя не жизнью, так печенью. Зато как узнаваемо.

И совершенно из другой оперы, но не без лукавства – «Гном Вася», себе на уме мужичок, эдакий мелкий прохиндей, принципиально не вызывающий дурных ассоциаций

Есть у Станислава Федорова и очень страшные, обжигающие работы. Не только за счет всегда заранее подготовленных, тщательно подобранных красок, когда в палитре ничего лишнего. Эти творения жгут сюжетно. «Формула фашизма». Застывшее мгновение безысходного кошмара размером почти 2,5 на 2,5 метра. Того же калибра и с тем же попаданием в душу – картина «Помни Вьетнам».

 

Это произведение, написанное еще в середине 70-х прошлого века, похоже, и самого автора до сих пор напрягает:

- Остерегаюсь показывать. Теперешнему Вьетнаму оно уже не нужно, а американцы, глядишь, от обиды и злости, как всегда, пакостить начнут. Я вообще Штаты не люблю. Там никогда собственной культуры не было, за исключением разве Рокуэлла Кента. Все наносное. Ухватились однажды за Джексона Поллока в качестве доморощенного художника (у него папаша фермером был) – да ведь не ахти какой мастер. Разрекламированный на весь мир Дэмьен Херст со своими дохлыми акулами и бриллиантовыми черепами - вообще не художник. Поколбасился, подурил публику – заработал уйму денег. С деньгами-то у них порядок, а вот окультуриться никак не могут…

Удивительно, но у Федорова даже нелюбовь к чему-то не абстрактная (вот не дыбится он при звуках заморского гимна), а вполне осознанная, основанная на реальных знаниях. А уж с привязанностями – тем паче. Может долго, толково и со вкусом рассуждать о творчестве Дали, Пикассо, Ван Гога. С такими биографическими деталями, какие и близким родственникам великих живописцев были неведомы. А уж коли обратится когда творчески к их персонам или сюжетам – исключительно в порядке дружеской беседы, никакого копирования («Реинкарнация», 2006 год). Мол, пообщались два мастера, и вон чего из этого вышло.

 

Отсюда высокая (может, даже чересчур) требовательность к ныне здравствующим собратьям по ремеслу. По словам Федорова, 130 членов Союза художников РФ в нашем 63-м регионе не есть беда. В Нижнем Новгороде, говорит, таких вообще 400. А по-настоящему худо. Это уже не только его мнение как члена правления регионального отделения Российской Академии художеств в Поволжье. Академия художеств проверяла — училище слабое, вузовская подготовка тоже. По мнению Станислава Васильевича, на такую оценку повлияло засилье пейзажей и этюдов в творчестве молодых художников. Охота бы поспорить, но, наверно, глупо вступать в прения с человеком, через кафедру рисунка, живописи и скульптуры которого прошли за время преподавания порядка 6000 дипломированных специалистов. Каждому из которых он не просто чего-то там внушал словесно, а при надобности помогал личным примером, собственной рукою. Студенты, кстати, своего профессора весьма ценят: в группе сейчас занимаются двадцать четыре человека вместо восьми плановых.

В этих заметках я намеренно избегаю развернутого жизнеописания живописца. Телеграфным стилем оно выглядит примерно так. Чтобы поступить в Ташкентское художественное училище, ему пришлось незадолго до защиты диплома бросить горный техникум в Казахстане, предварительно (не без нахального задора) смотавшись за поддержкой аж к самому тогдашнему президенту союзной Академии художеств А.М. Герасимову. Затем учеба в Ленинградском институте им. Репина (знаменитой худакадемии), где в мастерской В.В. Моисеенко каждый семестр вместо эскиза сдавал полноценную картину. Распределение в Ульяновск, работа над полотном «Музыка в семье Ульяновых» (больше никто не брался, так как биографического материала не хватало). Куйбышев. Первая заказная работа – геройский пулеметчик Мамистов. И пошло-поехало.

Кому интересны подробности, есть полно публикаций других авторов; у меня почему-то прямо от знакомства со Станиславом Васильевичем так все и выстроилось. В смысле, иной биографии у моего нынешнего героя и быть не могло. И лишь под занавес нашего общения до меня вдруг дошло, что разговариваю не с обитателем художественного Олимпа, а с очень ранимым, эмоционально тонко организованным человеком. Настолько переживающим за свое дело, что даже хворь, собственное непомерно высокое кровяное давление он мотивирует как неизбежную составляющую творческого процесса. Вот тут самое место упомянуть, как однажды в мастерскую Федорова за материалом нагрянула некая акула пера из теперешних гламурных. С тех пор с каждым на его пути щелкопером художник заранее уговаривается: «Вы уж там постарайтесь, чтобы без «стёба», ладно?» Хотя сам в тот раз еще как отыгрался, и отнюдь не без упомянутого в просьбе условия.

 

Графика является предметом особой гордости художника. Работы, где божий дар мастера совокупляется с его же адским терпением. В результате рождаются такие шедевры, как «Медитация» или «Носорог», состоящие каждый из неимоверного числа, почитай, молекулярных штрихов и точек. Иногда творческую мысль настолько зашкаливало, что приходилось изобретать абсолютно новую авторскую технику исполнения.

- Беру бумагу, намазываю с одной стороны черной масляной краской, за ночь она бумагу пропитывает и уже не пачкает, - рассказывает Станислав Федоров. – Затем беру чистую бумагу и с обратной стороны давлением делаю изображение. Вручную. Жуткая работа, зато, когда повернешь, – и форма, и все есть. Когда году в 77-м впервые показал на выставке серию «Народа не сломить», все принимали за печатную монотипию. Предложили мне по три экземпляра сделать для закупки в худфонд – пришлось от руки месяц самого себя копировать. Графика еще тем хороша, что исправлений не терпит. Любая ошибка – и начинай все сызнова. Карандашом, тушью, гуашью замазывать бесполезно; даже если углем, сверху ничего уже не ложится, все расползается. Каждая линия должна быть взвешена на чутье. Этого Дали с болезненно напряженным лицом делал, как в сумасшедшем сне, как в невесомости (после выяснилось - всего 6 часов)…

Внеземная жизнь и все с нею связанное давно занимали внимание художника. В свое время космонавт Петр Климук рассказал ему, как их там натаскивают на специальных тренажерах, чтобы от космических цветных феерий разумом не подвинуться. А где-то на четвертом-пятом году третьего тысячелетия художник заболел космосом всерьез и надолго. Работы «Звездный человек», «Рождение Венеры», «Космическая музыка» не только хороши в техническом исполнении, но и познавательны.

 

По признанию Федорова, он многое в этой бесконечной, как выясняется, серии пишет по какому-то наитию извне. И, случается, что-то напрямую предвосхищает реальность. Вон однажды изобразил инопланетян верхом на животных - вышла готовая иллюстрация к «Аватару»... Кабы фильм Кэмерона не появился на экранах четырьмя годами позже живописного произведения. Кого как, а персонально меня эдакая не от мира сего прозорливость малость того... настораживает. А вдруг да пророчески прицельно несется с картины прямо на нас со скоростью 200 км в секунду убойный астероид Апофиз?

- Да его уберут к чертовой матери, - успокаивает Станислав Васильевич. – Я про космос столько всего успел узнать – будь здоров…

Похоже, в межзвездных проблемах Федоров разбирается столь же досконально, как и во всем, что берется писать. Свободно оперирует новейшими научными сведениями о сверхсветовых скоростях. Уверенно утверждает, что, мол, Эйнштейн во многом не прав, да, собственно, и теорию относительности-то не сам придумал; скорее уж его вторая жена Мирева Малич (вот так бы помер и не знал – Авт.). Как о только что увиденном в окне повествует о черной дыре в центре нашей галактики. Где не течет время, откуда не выходит свет, зато там полно дармовой энергии и комфортная температура в + 24 градуса Цельсия. А само мировое пространство, говорит, не пусто, в нем наличествует глицин – составная часть нашей ДНК, несущая в себе общевидовую память.

Когда он за всем этим успевает следить – одному Богу известно. Или Вселенскому Разуму, как сам Федоров характеризует все неподвластное нашему пониманию. Может статься, тот неведомый разум и транслирует нам свои высшие соображения посредством художника. Через картины и слова. Сквозь жизнь и творчество. Помаленьку, но убедительно. Дабы взамен очередного съезда крыши у нас, у вечных (можно и в одно слово) студентов, наступил сплошной День знаний. Коли так – да возрадуемся:

Vivat Academia!

Vivant professores! 

Александр Владимиров