8-го февраля в концертном зале филармонии состоится творческий вечер музыкальной династии Загадкиных. Зрителей порадуют своим искусством фортепианный солист филармонии Сергей Николаевич Загадкин и его дети, скрипачка Ольга и пианист Александр (оба лауреаты международных конкурсов).

Это теперь он по имени-отчеству, заслуженный артист России, профессор, лауреат, дипломант и Бог весть кто ещё. Я-то помню Сережу Загадкина одним из друзей моего солнечно-бесшабашного музучилищного студенчества. Пожалуй, более сдержанным, чем большинство из нас, так это его положение обязывало: мама, Магдалина Николаевна – заведующая нашим фортепианным отделением, папа, Николай Михайлович – многолетний концертмейстер филармонического оркестра. Да оттуда династия и начинается. Страшно подумать, но с тех пор мы с моим сегодняшним собеседником толком не общались лет, поди, сорок.

Потому не хотелось бы встречаться с маэстро где-нибудь в педагогических или творческих кулуарах, с непременным королевским роялем в качестве антуража. Настораживало оно. Это, знаете, как однажды на концерте в честь освобождения Одессы от оккупантов решили показать номер «борьба нанайских мальчиков» (там еще мужик в специальном прикиде ловко выгибается и в одиночку изображает противоборство сразу двоих). А чтобы всем ловчее видать было, того мужика водрузили на рояль. Так по окончании номера взамен обычных в цирке аплодисментов в гробовом молчании оперного зала прозвучала единая скорбная реплика: «Зяма, такого себе даже фашисты не позволяли».

К чести принимающей стороны, меня пригласили просто на дружеский домашний ужин. Где диктофон с блокнотиком – отнюдь не основной столовый инвентарь, а хозяину неоднократно приходилось охолаживать мой профессиональный раж. Однако же после первой волны воспоминаний и размышлений разговор сам собою перетёк в творческое русло. Я попытался телеграфно вывалить Загадкину сведения, добытые о нем в интернете. Мол, исполнитель 20 фортепианных концертов с оркестром и 10 сольных программ, лауреат конкурса «Послы Самарского региона» в номинации «Высокая культура», председатель и член всяческих жюри, инициатор уймы творческих новаций и прочая. Как с таким багажом можно оставаться деятелем все-таки регионального масштаба?

- Начнем с того, что сольных программ уже не 10, а, думаю, 12-14, – поправляет Сергей. – Для периферийного пианиста это более, чем достаточно. Понимаешь, когда я выступаю на площадках Москвы, Питера, других стран, я ощущаю себя просто российским пианистом, отнюдь не провинциалом. Но для каждого музыканта есть своя первая сцена, которая является мерилом ценностей, таланта, способности его воздействия на публику. У меня это, конечно, большой зал филармонии, здесь я всех знаю и все знают меня. Хотя много играл, может быть, на более серьезных сценах, эта – prima partia.

В 1985-м, окончив Российскую Академию музыки им. Гнесиных в классе профессора А.Г. Севидова, Сергей Загадкин вернулся из столицы в тогда еще Куйбышев и с тех пор живет и творит здесь, что называется, на стационарной основе. Множество сольных и концертных выступлений в залах и соседних поволжских филармоний. Сцены обеих российских столиц. Диплом международного конкурса им. Виотти в Италии в 1991-м. Пекинские гастроли в 1995-м с легендарным, считай, Первым концертом Чайковского для фортепиано с оркестром. Фондовые записи на радио и ТВ. Выход в свет собственных компакт- и видеодисков. Звание заслуженного артиста РФ в 2002-м.

А случалось и по-иному. Когда работал в филармоническом лектории, афиши (скорее, объявления) порою были такого содержания: «Сегодня к вам приедет художественная самодеятельность филармонии». Вот выступает, бывалоча, эдак анонсированный музыкант перед представителями некоего трудового коллектива, а его там не то, что не слышат и не видят – напрямки ненавидят.

Понятно, что всякому артисту нужен зритель. Но когда он на концерте, скажем, жует чипсы или балакает по мобиле, тут много не наиграешь ни на рояле, ни даже на бубне. При таком раскладе, может, пустой зал и предпочтительнее: оттарабанил свое, галочку поставили – и с глаз долой, из сердца вон. Человек на сцене связь с народом чувствует всеми нервными окончаниями, вот кое-кому бы так не мешало.

- Помню, раз приехал в Италию и играл там Большую сонату Чайковского, его самую крупную и значительную фортепианную вещь, - рассказывает Сергей Загадкин. – Это был мой первый такой концерт по тем временам. А публика почувствовала, что пианист волнуется. И хотя итальянская публика очень грамотная – знает, что между частями произведения хлопать не надо, вдруг после первой части мне устроили овацию. И с меня как будто упал такой вот свинцовый костюм, понял, что все нормально. Или наоборот. Относительно недавно был у меня концерт в Вене с заранее заявленной программой: Моцарт, Скарлатти, еще что-то. А меня в Австрии уже немного знали и попросили исполнить Бетховена. Да без проблем! Играю «Апассионату», чувствую, нормально идет, к концу зал должен вскочить. И – полное молчание. То есть, я 23 минуты персонально для них играл 23-ю сонату Бетховена, вложил туда всё – и где-то, выходит, накосячил? Посидел грустненько, доиграл отделение до конца – и тут зал взорвался, шесть раз на бис вызывали. Хотя после первого отделения такое тоже не в традициях.

Классный пианист – отнюдь не голая виртуозная техника; вернее, не она одна. Творческому человеку вообще не с руки все делать исключительно по канонам, пускай даже высокоточным. В противном случае у нас лучшими художниками слыли бы учителя геометрии, а взамен концертов – сплошь соревнования, кто шибче гамму сыграет. Понятие «интерпретация» — тут тебе и психология, и философия – вообще все целиком мироощущение исполнителя. И хотя великий Ашкенази, в свое время переигравший и записавший практически всю фортепианную классику, утверждал, будто весь секрет – в нужное время с нужной силой нажать на нужную клавишу, подозреваю, это он кокетничал.

Потому у всякого приличного музыканта среди самого обширного репертуара достаточно легко выделишь особо любимых композиторов. Нет, даже не так. Тут, наверное, не в привязанностях дело, а в какой-то внутренней вибрирующей общности, что делает творца и исполнителя соавторами. Собственно, да чего это я тут разумничался, куда интереснее мэтра послушать:

- Когда играю Чайковского – как это ни банально – мне кажется, как будто я прихожу домой, - делится Сергей Загадкин. – Я дома, мне хорошо, комфортно, тепло и радостно. Рахманинов – в принципе, то же самое, но с большей, пожалуй, экзальтацией. И это ни в коей мере не истерика. Человек с громадной болью в себе как бы доносит ее до тебя, а ты уже – до слушателя. Сочинять, как Рахманинов, вообще нельзя. Мне сдается, он напрямую включался в ноосферу и оттуда качал свои ощущения. Так с нами, наверно, общаются высшие силы. И играть трудно. У Рахманинова очень хлопотно выучить текст, он всегда довольно сложный. Нужна еще определенная физика, особая тяжесть удара руками; какая-нибудь даже одаренная маленькая девочка этого не сможет. Моя исполнительская интерпретация может отличаться от кого угодно: от Горовица, от Рихтера, но от Рахманинова… Это – бог, а я – только пианист.

Вспоминаю не больно приличную хохму времен музыкального училища. Мы садились перед телевизором, где транслировали какого-нибудь чрезмерно эмоционального лицом и телом клавишника, дожидались, покуда оператор «возьмет» его анфас (то бишь, рояль и туловище примерно по локоть), выключали звук и начинали эту пантомиму комментировать. Ну, кто-то понял, а? Так вот, с Загадкиным такая фишка не пройдет. На сцене он брутален – ни дать, ни взять Каменный Гость. Такую его исполнительскую манеру приметил не я один, о ней уже писали многажды. Но она, право слово, завораживает – и уж наверняка не мешает воспринимать музыку. Сам Сергей утверждает, что оно не нарочито. Говорит, это как раз от напряга.

А ведь случается, пианист работает не только на пределе техники и физической выносливости. Он и занедужить может, и в поганом настроении пребывать, да в конце концов, элементарно перебрать накануне. Тут уже, дабы зритель ничего не заподозрил, нужны поистине самурайские качества. Это я не ради красного словца. Пару лет от 2006-го С.Н. Загадкин проработал приглашенным профессором японского Кобе-колледжа. Мало, что выдержал конкуренцию нескольких довольно известных в мировом музыкальном сообществе претендентов, так еще помимо преподавания успел дать в Японии с полдюжины сольных концертов. Ну, гейш и прочую сакуровую экзотику мы, конечно, обсудили, но это пускай остаётся на диктофоне. А вот насчет необходимых пианисту силы воли и характера – извольте:

- Я приехал однажды в Дом творчества Союза композиторов в Рузу, где часто был членом жюри музыкального фестиваля. Это был как раз тот год, когда умер мой замечательный друг Евгений Давыдович Терегулов, удивительный человек и специалист. И мне пришлось играть на концерте, посвященном его памяти. А там и так атмосферное давление, вроде, прилично ниже нашего, и тут еще такая горестная нагрузка. Смерил собственное давление – 175/100, для меня это самый настоящий кризис. Выхожу, играю целиком «Патетическую сонату» - чувствую, что плыву. Но деваться некуда, посреди исполнения не встанешь. Отыграл – и почти сразу вырубился. Так у нас случается, к несчастью. Музыкант вообще бывает либо состоявшийся, либо мертвый; хворым он никому не нужен.

Раз уж о друзьях зашло, Загадкину в этом плане можно сильно позавидовать. Он близко и творчески общался с ныне, увы, покойным великим нашим пианистом Николаем Петровым. Блестящий джазовый импровизатор Даниил Крамер («Данечка») все годы учебы в «Гнесинке» был его соседом по комнате в общежитии. Весь список оглашать ни к чему – получится перечень известнейших людей; как у Форбса, только гораздо приличнее.

А еще у Сергея двое талантливых детей, один внук и совершенно дивная супруга, Вероника Петровна, Вика. Одна на всю жизнь с той самой музучилищной поры. Я тут перерыл в памяти всех без исключения своих знакомых – и не сыскал более такой пары, чтобы сорок лет в одноразовом браке.

И – ученики, само собою. Более двух десятков питомцев профессора С.Н. Загадкина, среди которых Маша Васина, Кристина Кондаурова, Наташа Хуббеева, Аня Коляда, уже проявили себя на международных профессиональных конкурсах, и, скорее всего, мы о них еще услышим в недалеком будущем.

В свободное время у Сергея – Волга и рыбалка. Это не хобби, а страсть сродни музыке. Про свою новую лодку или какую-то пойманную рыбешку он горазд рассказывать еще более обстоятельно, нежели о секретах профессии. Кстати. Чтобы иметь возможность держать плавсредство под Вилоновским спуском, нашему профессору, заслуженному артисту и прочая пришлось вступить в дружину, где он вместе с остальными лодочниками по графику сторожит и обихаживает стоянку. Чего-то на ум приходит история, когда после Октябрьского переворота Александру Блоку вменили ночами караулить собственный подъезд, и один просвещенный прохожий продекламировал по данному поводу автору: «И каждый вечер, в час назначенный, или это снится мне»... Ох, ни черта на Руси в судьбах интеллигенции не меняется!

Сюда же – к месту и до кучи. Сергею Николаевичу Загадкину многое не нравится в нынешнем отношении к культуре. Причем, это вовсе не достаточно скудная при его регалиях и опыте зарплата. Его больше беспокоит, когда в филармонии декларативно решают, что за год можно проводить только шесть фортепианных концертов (это на всех исполнителей, с учетом приглашенных; в соседних регионах кабы не втрое больше). Он искренне негодует насчет реверсного переименования нашей Академии искусств обратно в институт культуры (опять способные ребята в чужие консерватории поедут). Да много еще чего, нет смысла портить вечер.

Тем более, засиделись изрядно. Как я ни кобенился, Сергей пошел провожать меня на последний трамвай. Коего, как водится, не было на протяжении многих подряд выкуренных сигарет. А ведь ему с утречка на работу. Это мне особо устремляться некуда. Разве что в филармонию сходить?..

Александр ВЛАДИМИРОВ