Историческая Самара не дает покоя никому: застройщикам, рассматривающим эту территорию как неосвоенную строительную площадку, жителям, много лет ожидающим расселения, и ценителям исторической среды, градозащитникам, которые за «позорными гнилушками» видят территорию смыслов и нереализованный потенциал красоты. Как открыть эту красоту, придумал Андрей Кочетков, идеолог фестиваля «ТомСоейрФест». Очень просто: покрасить грустные серые дома, восстановить наличники, подлатать растрескавшуюся штукатурку – то, что можно сделать руками обычных людей, волонтеров, небезразличных к судьбе города.

 

Прошлогодний пример «ТомСойерФеста» уже вдохновил градозащитников в других городах – в этом году одноименный фестиваль стартовал в Казани. А на открытии «ТомСоейерФеста-2016» был настоящий аншлаг - пришли около 50 человек, готовых собственными руками возвращать Самаре цвет. Мы обсудили с Андреем Кочетковым, как получилось собрать их на фестиваль, какие уроки принес опыт прошлого года и что делать со старой Самарой в будущем.

- На открытии было много участников «ТомСойерФеста-2015», но и большое количество людей, включая меня, которые пришли на фестиваль впервые. Как ты думаешь, почему? Что такого показал людям «ТомСойерФест-2015», что они решили присоединиться в этом году?

- Во-первых, есть картинки «До» и «После», которые лучше всяких слов показывают, что произошло. Многие, кто приходил в начале фестиваля в прошлом году, не верили, что это будет доведено до конца, до логического финала. Теперь участникам фестиваля становится понятен его смысл. И нам самим, потому что начинали мы с одним видением, а сейчас у нас появились сотни новых смыслов. После фестиваля много прекрасных людей высоко оценили его, мне удалось с ними поговорить, послушать их идеи. Их видение отличалось от нашего, и в итоге фестиваль обогатился смыслами.

- Как я понимаю, цель фестиваля — не просто покрасить один-два-три дома. Наверное, цели фестиваля выходят за рамки ремонта конкретных объектов. Как они формулировались в прошлом году и во что трансформировались в этом?

- Все начиналось с того, чтобы продемонстрировать, что такое преображение в принципе возможно и оно не дорогостоящее. Это доступные работы, в том числе и для непрофессионалов. В этом году появилось понимание, что этот винтик, образованный в одном фестивале, превращается в систему. И эти люди — одни из немногих в России, которые задают новый тренд в охране исторической среды, являются примерами для России. Я очень рад, что это случилось . Это тот редкий случай за последние лет, наверное, пятнадцать, когда Самара прозвучала в этой отрасли с чем-то новым и интересным на федеральном уровне. Потому что ничего хорошего в последнее время показать мы не могли.

Это достижение десятков людей, командная работа. Я здесь выступаю как некий глашатай, я взял на себя такую функцию, потому что очень важно выйти на федеральный уровень. В Самаре в этой сфере достаточно печальная ситуация, и, чтобы чего-то добиться, нужно идти куда-то выше, вести диалог на другом уровне.

О градозащитном движении

- В каком-то смысле вы стали тренд-мейкерами градозащитного движения. Какова реакция градозащитников? Стало для них открытием, что люди откликнулись на фестиваль. Потому что, освещая тему сохранения исторического наследия, в сознании остается мысль, что это никому не нужно, кроме нескольких десятков людей. Какой была реакция градозащитного движения – и российского, стало ли для них открытием, что они не одиноки?

- К сожалению, о самарском градозащитном движении как о чем-то едином говорить нельзя. Это достаточно печально, потому что, как нам показывает пример Казани, когда эти действия скоординированы, власти приходится прислушиваться к этим людям вплоть до назначения их советниками президента республики (Олеся Балтусова, помощник президента Татарстана заняла этот пост после того, как смогла обратить внимание главы республики на сохранность исторического наследия – Авт.). В Самаре нет единого понимания, что нужно делать. Почему так получилось, сложно сказать. Но фестиваль ценен тем, что абсолютное большинство его участников не были никакими градозащитниками. В лучшем случае они ходили и фотографировали дома, что-то о них писали. Но никакой целенаправленной деятельностью они не занимались. Это объем некоторого теневого социального сектора, который еще достаточно велик. И это один из способов вовлечь людей в эту деятельность. Потому что не всем интересно разбираться в бумажках, вести скрупулезную работу. Это замечательно, когда ведется юридическая целенаправленная деятельность, медийная деятельность. Но людям нужно предлагать и другие форматы участия, разные варианты.

- Я думаю, это также дает ощущение связи с городом. Что не только им нужен город, но и они нужны городу. Это помогает себя с городом идентифицировать.

- Это очень крутое ощущение, когда понимаешь, что это ты, ты меняешь город. Здесь и сейчас ты меняешь его лицо. Не просто трубы меняешь в своем доме, не поливаешь цветы на подоконнике, а меняешь улицы, по которым ходят твои друзья, родные. По-моему, это очень кайфово. И такой возможности у жителей практически нет, потому что инициативы по благоустройству часто упираются в какие-то бюрократические препоны. Какое-то удачное расположение звезд сыграло, что нам удалось все это провернуть и люди смогли проявить себя таким образом.

- А наши друзья из других городов, какова была их реакция? Для них такой формат стал открытием?

- Да, везде. Мы не только градозащитникам про это рассказывали, мы рассказывали разной аудитории, и PR-щикам, и людям, которые занимаются управлением, находятся во власти. И у всех вызывало удивление, что это так вышло. Обычная реакция: «Мы же сами хотели это сделать. Почему взяли и сделали вы?».

О низовых инициативах

- Ты говорил, что волонтеры, участники фестиваля меняют город. Есть это ощущение, что действительно меняется город, а не отдельно взятые дома? Потому что, как говорит Сергей Малахов (самарский архитектор – Авт.), смысл не в том, чтобы сохранять дома, а в том, чтобы сохранять город, среду, уклад…

- И сам процесс сохранения среды, он бесконечный. Невозможно сказать: «Ребята, мы все отреставрировали! Расходимся!». Это бесконечный, очень увлекательный и красивый процесс. И да, конечно, город меняется, и меняется отношение к нему. Понятно, что не у всех. Но мы же видим, как за последние 5 лет изменился исторический центр. Появился приличный ритейл: кофейни, бары на Молодогвардейской, они тоже немало делают, чтобы Самара оставалась живой. Конечно, с одной стороны, старая Самара сносится колоссальными темпами, но с другой стороны, стало больше внятных социальных инициатив внутри города, больше интересных точек. И этот процесс общественный. Не какая-нибудь корпорация развития области сказала: «Нам срочно нужно 500 баров, чтобы быть экономически привлекательными». Это же люди делают, значит, это им нужно.

- Участие какой-то руки сверху, чтобы сохранить старую Самару, нужно? Или это может быть сделано низовыми инициативами?

- Конечно, нужно. Потому что трава может пробиваться с трудом, но, если полить, она будет расти гораздо лучше. Пока, к сожалению, поливают достаточно мало.

- В прошлом году, когда вы запускали фестиваль, звучало большое количество скептиков и я, признаться, зачастую я была на их стороне. Говорилось, среди прочего, что покрасить фасад старого дома — то же самое, что прилепить пластырь на сломанную руку. Что ты можешь на это ответить?

- Никогда в истории старой Самары не были разработаны какие-то типовые решения по реставрации домов, они в принципе никогда не реставрировались, даже не ремонтировались фасады, не говоря уже о какой-то внятной реставрации. Честно говоря, я надеюсь, что рано или поздно мы придем к комплексной реставрации. Это вопрос дальнейшего развития событий. Сейчас мы прощупали ситуацию, очень многое поняли. Поняли, что сколько может стоить, если на этом не пилить деньги. Какие задачи сложные, а какие не очень. Но с глобальных задач начинать нельзя, нельзя с волонтерами взять и перебрать дом целиком. Значит, нужно решать задачи, которые нам под силу, даже если это и не решает проблем общего состояния. Но ближайшие десять лет эти дома будут находиться примерно в таком состоянии, и люди, проходящие мимо, будут наслаждаться их видом.

- И не будут думать, что это все нужно снести, построить здесь многоэтажку. Это кажется мне очень важным.

- Да, потому что мы для многих открыли глаза, как это может выглядеть. Очень важен живой пример, как историческая застройка может выглядеть здесь и сейчас.

О новых форматах

- Как ты думаешь, может движение по «фасадной реставрации» запустить полноценное обновление? Механизм – низовой, или же механизм, на который откликнутся носители капитала, строительные компании, власть — который пойдет уже не по отдельным объектам, а будет иметь характер прогрессии? Видишь ли ты такое развитие событий? И как может выглядеть этот механизм?

- Во многом это зависит от стечения обстоятельств. Но в целом нужно наполнять эту историю какими-то культурными смыслами и событиями, что мы и пытаемся сделать. Потому что среда и культура создают ауру места, а аура места зачастую приводит к его капитализации. Когда место становится популярным, насыщенным, туда интересно заходить бизнесу. Здесь можно вспомнить примеры из Осло, где на заброшенный завод сначала на три года запускают панков, которые расписывают там стены, устраивают выставки и концерты, на них начинают ходить люди другого уровня, площадка преображается, а панков переселяют на другой завод, где они творят что-то более осмысленное, для более осмысленной публики, а на первой площадке делают полноценный лофт, потому что место превращается из деградирующей территории в региональный бренд.

С большими оговорками, корректировками на местную специфику, мы хотим идти по этому пути. Бизнес уже начал видеть в этой истории какой-то свой интерес. Мы видим это по новому составу спонсоров. Потом, может быть, удастся выйти на другой формат сотрудничества.

- Какой это может быть формат?

- Например, попробовать отреставрировать капитально один из домов и запустить в нем социально-коммуникационный центр, где будет вестись не только культурная деятельность, но и деятельность, посвященная исторической среде, технологиям ее реставрации и ремонта. В этом году, например, мы хотим снять образовательные ролики для YouTube, как и что нужно делать с определенной фактурой, с такой стеной, чтобы люди могли включаться в процесс самостоятельно.

- Реставраторы откликаются на фестиваль, предлагают свою профессиональную помощь?

- Мы еще в прошлом году работали с реставраторами, и в этом году они нам помогают. Они сейчас все в подвешенном состоянии, потому что ни у кого нет заказов, но все готовятся к чемпионату (чемпионат по футболу 2018 года – прим. Авт.), поэтому все очень заняты. Нужно немножко подождать, когда эта горячка закончится.

О деструктивном отношении

- Вообще, чемпионат для Самары несет потенциал позитивного преобразования или он грозит деструктивными последствиями?

- Судя по тому, что на дворе июнь 2016 года, даже при большом желании серьезных деструкций он нанести не успеет.

- Деструкции у нас за одну ночь устраивают…

- Капитальных, комплексных деструкций. Для всех городов, где проводят такие спортивные соревнования, это огромный вызов, насколько умно они поступят с поступающими ресурсами, и как они потом будут распоряжаться новыми построенными объектами. Я пока не вижу целенаправленной стратегии, что будет на чемпионате, все постоянно корректируется из-за кризиса. О том, что будет после чемпионата, не думает вообще никто. Но я думаю, мало что изменится, и нам нужно просто переждать этот период.

- От представителей застройщиков мне приходилось слышать, что «вы сидите, ждете чего-то, а эта ваша старая Самара сама через пять лет развалится»? У тебя нет таких опасений?

- Во-первых, если ей никто не поможет, старая Самара не развалится. Глядя, как сделаны эти срубы, как сделаны эти фундаменты, я могу сказать, что она еще 100 лет простоит, если ее не жечь и не сносить. Тут мне близка позиция, которую занимают археологи, которые практически не ведутся раскопки, если нет необходимости в какой-то спасательной функции. Копается только то, что может быть разрушено, потому что с каждым годом совершенствуются технологии, растет понимание общества ценности наследия. Поэтому, чем позже объект будет изучен, тем более полная информация будет извлечена. Похожая ситуация и с архитектурным наследием. То, что многими сейчас не осознается как ценность, я уверен, через 20-30 лет будет 100%-ым трендом в России. Даже дискуссий таких вестись не будет. Потому что 300 лет назад никто из римлян не считал Колизей чем-то интересным, его растаскивали на стройматериалы. Но все меняется, мы должны подойти к определенной зрелости общества. Поэтому, если сейчас эта среда выстоит, лет через 30 Самару ждет большое будущее. И сама она, конечно, не развалится.

- Опасения возникают, потому что к ней неровно дышат застройщики. Бывало ли, что, приходя на какой-то объект, дом, который вы хотите отреставрировать в рамках фестиваля, возникал конфликт интересов или вам давали понять, что вы зашли на территорию, на которую есть планы у застройщиков?

- У нас пока не настолько широкая география. Понятно, что мы не будем заниматься каким-нибудь домом на улице Полевой, потому что это бессмысленно. Несколько домов, которые там остались, не имеют уже никакого отношения к среде и не представляют ценности в том окружении, в котором они сейчас находятся. Мы стараемся заходить в уголки, которые представляют средовую ценность. Один объект, который стоит среди высоток, каким бы памятником он не был, уже не интересен.

О человеческом потенциале

- Люди, которые живут в исторических домах и обшивают их металлическими листами или по 20 лет живут на чемоданах в ожидании, когда же их выселят, этим людям нужен старый город?

-Это, кстати, абсолютно разные люди: те, кто обделывает свои дома сайдингом и те, кто сидит на чемоданах. Это разные люди, и к ним нужен разный подход. У первых могут быть трудности с осознанием архитектурной ценности, но они что-то делают, чтобы в силу своего понимания совершенствовать свою среду проживания. С этими людьми можно и нужно разговаривать, объяснять, помогать им восстанавливать дома, просто не таким образом, как они это делали. А те люди, которые сидят на чемоданах, я боюсь, с ними уже ничего не сделать, их не изменить, это патерналистское сознание, оно очень глубоко укорено в психологии многих людей. В наше время такая психология не соответствует окружающей экономической действительности. Тут уже ничего не изменишь, поэтому нужно идти с открытой душой к тем, кто хоть что-то делает.

- А что делать с теми, кто на чемоданах? Их большое количество и я вижу в этом корень проблемы.

- Я не возьмусь рекомендовать какой-то однозначный рецепт. Нужно пытаться внедрять в эту среду людей, которые готовы принимать решения, участвовать в судьбе своего города. Такие люди есть. Есть примеры людей, купивших там жилье и изменивших в корне свою жизнь, чем больше таких людей будет, тем лучше. А чтобы они появились, нужно дать возможность людям приватизировать землю под этим жильем.

- То, к чему всегда разворачивается разговор об историческом центре Самары... Что ты думаешь о человеческом потенциале старого города? Возможно, что его восстановлением будут заниматься не только случайные люди, начитавшиеся умных книжек? Эти люди на чемоданах, мы ставим на них условный эстетический крест и отправляем в «Кошелев», или этот потенциал можно в них разбудить? Потому что теория разбитых стекол действует не только в одном направлении, но и в обратном…

- Действует, да. Просто нужно накопить критическую массу положительных примеров, после которых разбитых окон будет меньше. Тогда сознание будет меняться. Для этого нужно больше ресурсов, но здесь главное – не останавливаться, идти дальше. А там, уж как повезет.

- Для исторических городов в Европе, в Штатах зачастую актуальна проблема, последствие градостроительной политики, когда центр становится рафинированной антикварной территорией, где живут люди, которые могут себе позволить эту антикварность. Возникает социальная сегрегация. С другой стороны, вот люди, у которых есть деньги, они могут себе позволить содержать этот дом. Территория смыслов имеет определенную капитализацию, пусть там живут люди, которые могут эту капитализацию поддерживать. Что ты думаешь об этом? Как избежать социальной сегрегации и нужно ли её избегать, когда мы говорим об историческом центре?

- Некая социальная сегрегация неизбежна, потому что это самая ценная территория в городе и, так или иначе, этот процесс будет идти. Другой вопрос, в каком формате он будет проходить. Либо в формате сохранения среды, либо в формате, который мы видим на пересечении улиц Садовой и Вилоновской. Какой из этих вариантов лучше? Потому что, если там появится еще 5-6 таких домов, эта среда перестанет быть элитной, не будет никакого вида на Волгу. Они превратятся в высотные трущобы.

- Но ведь среда – это не только дома. Можем мы в обновленных домах сохранить человеческую среду, бабушек, вывешивающих белье на веревках?

- Я думаю, что это возможно. Есть два пути. Пример Москвы, когда практически все жители центра были выселены в Бутово и центр города стал практически нежилым. Прогуляться от Чистых прудов до Пушкинской площади, там можно ни одного жилого дома не встретить, ни одного горящего окна вечером. Есть другая программа, которая была реализована в Тбилиси, когда людей на время реставрации выселяют в маневренный фонд, потом их возвращают обратно. Но это можно сделать только мощной государственной волей, по-другому, боюсь, эта проблема не решается.

- Что бы ты мог сказать людям, которые сомневаются, что старая Самара имеет ценность? Почему эту историческую среду нужно сохранить?

- Самара действительно уникальный город. Это единственный крупный волжский купеческий город, в котором сохранилась эта среда. Мы рискуем потерять то, что сохранилось, и то, что неминуемо станет огромной ценностью в самое ближайшее время. Если посмотреть на современную политику Татарстана… У нас очень любят ссылаться на их опыт, но это опыт пятнадцатилетней давности, при этом мало говорят о том, что происходит там сейчас. Они сейчас сдувают пылинки с наследия. Вот куда нужно смотреть. И в целом купеческая, в первую очередь купеческая архитектура — это один из немногих действительно важных архитектурных пластов, которые есть в России. Если ее убрать, историческая среда может превратиться в третьесортную Вену, в пятисортный Париж, не более того, это будет плохая копия чего-то, при этом наш город потеряет нечто собственное, чего нет ни у Вены, ни у Парижа.

Беседовала Елена Вавина