Имея, как я, несильную близорукость и комплексы в отношении очков (мне, мол, они не идут, делают лицо шире-уже-квадратнее-ушастее и пр.), вы получаете прекрасные шансы прожить сказочную жизнь. В этой жизни все, от мала до велика, будут нестандартно мыслить и специально для вас украшать ваш город удивительными надписями.

Склонные к сантиментам люди уверены, что нет ничего лучше способности удивляться: если, говорят они, таковая у вас функционирует в режиме нон-стоп, как Вечный Огонь, то поздравляем, вы сохранили молодое и горячее сердце. Отчего-то никто при этом не уточняет, что в механизме удивления задействовано не только сердце, но и мозг, самой природой приспособленный для аналитического препарирования полученной информации.

Месяц назад я шла мимо белого, как новые шнурки, стенда для расклейки афиш, и краем глаза разобрала на нём предостережение, набранное сверху мелким шрифтом: «Самодовольная расклейка рекламы карается штрафом до 5 000 рублей». Ничего, решительно ничего в этой фразе меня не насторожило, больше того – сам ход мыслей её автора показался мне очень гуманистическим, потому что надо же когда-то покончить с апломбом: самодовольные расклейщики рекламы буквально заполонили город.

Восхищённая красотой новой репрессивной практики, я дошла до следующего такого же стенда, готового к расклейке свежей рекламы, и что же? Небольшое замешательство среди прохожих, толкотня на тротуаре, расстояние между мной и стендом трагически сокращается, и вот, прижатая к нему вплотную, я вижу то, чего никак не могла разглядеть на приличном расстоянии: «Самовольная»!

Какая проза, чёрт побери, какой облом. Выходит, нет на свете никакого надёжного рецепта по сбитию спеси с тех людей, которые так нахально улыбаются, расклеивая повсюду свою бездарную рекламу. А жаль.

Но ничего, моя песенка ещё не спета, город полон сюрпризов. На расстоянии сотни метров от себя вижу аршинные буквы – уж тут-то я не ошибусь, а? – «Бойлерное родео». Какие молодцы, восхищённо думаю я, не сбавляя шаг, это же надо такое удумать: «Бойлерное родео»! Как это упруго звучит, какие ассоциации навевает, как полирует кровь! Вот только причём тут эта пивная кружка, нарисованная под надписью? Ах, «Бойлерное родное»... что ж, родное так родное, но как досадны такие разочарования. Всё равно, что лишиться веры в Нарнию, обнаружив за дверцей шкафа прозаичные вешалки с платьями. А всё так удивительно складывалось.

Небольшая интерлюдия: то удивительное, которое рядом, чаще всего повергает в ступор, а не в восторг. Вот, предположим, сколько-то лет назад на поставки сыра в Россию были наложены экономические санкции, и что же в результате? В результате народ виртуально взбунтовался, принялся горевать на тему «Как выжить без дор блю», и я обнаружила, что пока я тихо и скромно завтракала – нет, не плавленым сырком «Дружба», не до такой степени – брынзой из сети супермаркетов «Магнит», вовсе не считая себя при этом обделённой остротой вкусовых ощущений, половина моих знакомых тучнела на заморском камамбере, заедая его заморским же пармезаном. Ну да, разумеется, я шучу: не половина, а одна треть. Остальные всё это время тщательно избегали моцареллы из Удмуртии, поскольку она «неаутентичная».

Сказать, что я этому удивилась – в принципе, сделать неуместный комплимент моей подлинной реакции, которая свелась к недельному оцепенению. Нет, я тоже нормальный, взрощенный постмодерном человек, мне не нравятся политические игры, вследствие которых людей лишают чего бы то ни было, будь то сыр или избирательное право. И всё же, всё же, как я упустила момент этого лавинообразного огурманивания всех и вся? Только что все хвалили бабушкину манную кашу с комочками, мамины оладьи на вчерашнем кефире, трёхкопеечную городскую булочку из детства – и вдруг эти подозрительные вопросы: «Ты что, белорусскую моцареллу кладёшь в пиццу? Ну-ну, а я думаю, что за СТРАННЫЙ ВКУС!»

К чему это я про сыр? К тому, что посреди октября я несла кусочек сыра в авоське и два яблока, и набрела на живую черепаху в парке Молодёжном. Не в парке Юрского, как можно было бы вообразить, периода, а в Молодёжном, в парке расходящихся тропок. Его чудом пощадили экскаваторы грядущего мундиаля. Черепаха сидела на горе листвы, вжавши голову в панцирь, и тихо замерзала. Естественно, сослепу я приняла её за старый башмак, прошла мимо, успела мысленно вознегодовать на каждого, кто имеет обыкновение швыряться старыми башмаками в парках и скверах нашего города, а потом вдруг интуиция моя разборчиво произнесла в полный голос: «Не бывает башмаков, как две капли воды похожих на панцирь черепахи. Не бывает». И я вернулась, чтобы поделиться с черепахой кусочком сыра и двумя яблоками.

Дальше начались события поистине невероятные. Скажите, пожалуйста, вы когда-нибудь пристраивали в нашем городе котят, которых ваша блудливая кошка исправно приносила в подоле каждые полгода? Я – да, неоднократно, особенно в ту пору животнофильного мракобесия, когда за высказанную вслух идею стерилизации кошек и собак можно было схлопотать кличку из списка имён видных деятелей Третьего рейха. Моя кошка Василиса была доброй и оттого плодовитой барышней, готовой откликнуться на призыв любого окрестного кота, поэтому знакомые сторонились меня, опасаясь оказаться хозяевами незапланированного котёночка, до самой её смерти. А жизнь Василиса прожила не только полную африканских страстей, но и длинную, почти семнадцать лет.

Так вот, , где на одного взрослого жителя приходится по три кошки, практически невозможно пристроить котёнка, все приюты и котокафе переполнены, все подвалы и чердаки оккупированы. Кошек слишком много, уже никакой жалостью не пронять потенциальных усыновителей, никакие мордочки, хвосты и ушки никого не умиляют. Это навело меня на тревожную мысль о том, что черепаха – зверь, которого не почешешь за ухом, к которому не прижмёшься щекой, чтобы помурлыкать с ним дуэтом, не потискаешь, ухватив поперёк пушистого пуза, – что скучная черепаха тем более никого не умилит, и мне придётся оставить её себе, кормить капустой, следить, чтобы та вовремя пробуждалась после зимней спячки и не исчезала с радаров, уползая под диван.

Как бы не так. В первый же вечер, когда я оповестила население о своей находке, на горизонте нарисовались трое желающих её забрать, на следующее утро – ещё четверо. И всё бы хорошо, можно радоваться, что квест «Отдай черепаху в хорошие руки» завершился на первом же уровне, но мне всё ещё хочется протереть свои близорукие глаза, чтобы понять этот мир если не в первом, то хотя бы в третьем приближении: люди! вы не хотели брать у меня чудесных котят с голубыми и жёлтыми глазами, лаптастых, пушистых, нежных и с хвостами морковкой! Котят, которые умели делать всё, что угодно. Которые баюкали детей и облизывали им макушку. Уютно сворачивались клубочком в кресле, так, что их хотелось немедленно сфотографировать или даже написать акварелью в стиле Рауля Дюфи. И вдруг флегматичная черепаха, навевающая тоскливые мысли о науке геронтологии, с довольно грозными когтями на лапах, без признаков голубизны или желтизны в тусклом взгляде – эта черепаха пользуется ажиотажным спросом? Я даже сделала исключение и надела свои единственные очки, совершенно ненавистный мне аксессуар, который делает меня похожей на тётку из регистратуры детской поликлиники. Но как было их не надеть, ведь мне надо рассмотреть этот мир, где черепах любят сильнее кошек, как можно лучше.

«Она не дерёт мебель, не линяет, мало ест и не требует особого ухода. В этом всё дело. Она – не кошка», – грустно сказал мне один человек, большой любитель кошек, проникший в их тонкую душу глубже, чем это возможно, если вы сами не кот. Мне захотелось немедленно снять очки. Нет, я совсем не враг черепахам, я им друг, потому что подбираю их в середине октября в холодном парке и угощаю сыром. Мои кошки облизывают им панцирь, пыхтят на них вместо обогревателя, отдают лучшие куски из своих мисок.

Что ж, вы хотели, чтобы я сохранила способность удивляться, так я её сохранила, потому что в этом городе, захваченном кошками, любая черепаха имеет шанс на тёплое жилище. Иду по городу дальше, хлопаю глазами, вижу только то, что мне хочется: самодовольных расклейщиков рекламы, бойлерное родео, черепах в парке Юрского периода, простите, – в Молодёжном. И поминутно, поминутно удивляюсь.

Екатерина Спиваковская