Это был вечер загадок и происшествий.

Началось всё не с «Хадсона», а с еврейского вопроса – собственно, как всегда.

Незадолго до наступления шаббата, то есть аккурат в тот самый момент, когда я красила левый глаз перед визитом на церемонию «ТОП-50» в ресторане «Хадсон», мне позвонила Ася. «Простите, что беспокою, – затараторила она, – очень тороплюсь всё рассказать, а то шаббат на носу. У нас потоп, потоп в синагоге! Никому не говорите до среды, хорошо? А то мы всё равно сейчас не сможем дать информацию – шаббат, потом Рош-а-Шана».

Какая у меня интересная жизнь, подумала я. Мало кто может похвастаться таким эксклюзивом, полученным из первых уст. Ах, да, забыла сказать, что Ася – жена раввина Моше Эстрина, и я уверена, мало кому из присутствующих по пятницам звонит жена раввина, чтобы сообщить о потопе в синагоге. Это был, конечно же, знак. «Никому не скажу, Ася!» – мужественно пообещала я, понимая, как трудно будет удержаться аж до самой среды и никому не рассказать про потоп в синагоге. Вы бы тоже с трудом удержались, будь у вас такое знание, и хорошо, что в тот вечер мне было, на что отвлечься.

На церемонию журнала «Собака» в ресторане «Хадсон» я попала с изрядным опозданием, а могла и не попасть вовсе, поскольку все таксисты в этот вечер делались странно уклончивы, когда речь шла о проспекте Карла Маркса. Не знаю, в чём была загвоздка. Говорят, что наш проспект остался единственной трассой, по которой можно проехать из одного конца города в другой, минуя бесконечные котлованы, и потому в тот вечер тут образовалась внушительная пробка. Но я думаю, всё не так прозаично.

Дело в том, что таксисты нашего города утратили чувство прекрасного и потому оказались неспособны оценить всю прелесть предлагаемого маршрута. Если ехать по Карла Маркса в сторону города, недалеко от моего дома с правой стороны открывается ослепительный осенний вид на пришкольный сад и лужайку, где прогуливаются дети, собаки и влюблённые.

И вот пока я пыталась применить аргумент про наши живописные места, вызывая очередное авто, которое в очередной раз не ехало, на улице стемнело, пробка под нашими окнами приобрела монументально-несминаемые очертания. Я вспомнила крылатую фразу Анатолия Ивановича Петрушкина. Анатолий Иваныч Петрушкин читал в университете лекции по англоязычной литературе, был рыж, словно самарский кот с Некрасовской, и добродушно презирал женщин, что выражалось в его традиции исправно ставить всем студентам пятёрки, а всем студенткам – четвёрки. Но не ниже, не ниже! – надо отдать должное Петрушкину, дальше этого его мачизм не простирался, за что он был всеми нами горячо любим. «Лучше б я пошёл копать червей!» – угрюмо заявил Петрушкин, известный рыболов, обнаружив зимним вечером на консультации перед экзаменом двух студенток из двенадцати возможных.

Вот и я, отчаявшись заполучить в тот вечер такси, решила, что копать червей, когда тебя никто никуда не хочет везти, во всех смыслах намного логичнее, и потому отправила полную драматизма эсэмэску своему, не побоюсь этого слова, духовному покровителю Денису Либстеру, который сопровождал меня, мысленно держа за руку, на всех этапах «собакиного» конкурса «ТОП-50»: брал у меня интервью, знакомил с фотографом, грудью прокладывал дорогу к финалу. В эсэмэске я написала буквально следующее: «Я не приеду!» – написала, отлично понимая, что в глазах читающего эти слова они выглядят как «Между нами всё кончено». И пошла смывать накрашенные ресницы.

Денис, однако, не хотел, чтобы между нами было всё кончено. Он позвонил и вкрадчивым баритоном сказал, что МЕНЯ ТАМ ВСЕ ЖДУТ. В пафосном ресторане «Хадсон» – меня все ждут. Перед моим мысленным взором пронеслось – даже не знаю, что именно там пронеслось, но завидущие глаза Божены Рынской среди этого вихря точно мелькнули, и не раз. Я сделала над собой последнее волевое усилие, вновь накрасила наполовину смытые глаза, позвонила в Убер и такси приехало. Нет, это не реклама, это всего лишь голый факт: именно такси Убер совпало с точкой бифуркации, когда пробка под нашими окнами вмиг рассосалась.

В «Хадсоне» выяснилось нечто неожиданное: оказывается, меня там все действительно ждали, и не просто так, а чтобы вручить деревянную собаку, похожую на крокодила без зубов и с задорно поднятым хвостом. Слегка проморгавшись от света софитов (не знаю, возможно, это были не софиты, а просто фонарики, но куда приятнее называть их софитами, чувствуя себя при этом звездой), я присмотрелась к публике.

Публика выглядела нарядно. Дам в боа я не заприметила, но уверена, что они там были. Катя Бородай носилась туда-сюда, подметая пол подолом зелёного платья с голой спиной. Ресторанный критик Рита Горкина, в нарушение всех дресс-кодов, явилась на церемонию в джинсах, и всё равно была прекрасней многих, что вполне объяснимо: женщина, которая родилась и выросла на 116-м, во что её ни наряди, всегда переплюнет по красоте любую светскую львицу. Повсюду шныряли кроткие, но сноровистые официантки в викторианских чепцах и фартучках. Будучи зажата на сцене между Катей Гущиной, душой всей команды «ТОПа-50» и лучшим самарским конферансье Енотом Козаченко, я не смогла толком рассмотреть туалеты первой и второго, но учуяла тонкий парфюм как справа от себя (женский), так и слева (мужской). Коллега и сноб Илья Сульдин прошествовал мимо меня, хрустя элегантным пиджаком. Театральный критик Ксюша Аитова пощёлкивала замочком красного ридикюля. С дизайнером Машей Яшиной мы светски пощебетали, испив шампанского и обсудив нашу общую страсть к гигантским торшерам. В общем, все блистали, и я очень надеялась, что за всем этим блеском никто особо не заметил, как моё тщательно выбранное для такого случая платье предательски липнет к коленкам: чёртов антистатик, совершенно бестолковая вещь.

«У всех этих красавиц есть свой личный бровист», – с завистью подумала я, ещё раз окинув взором прекрасный бомонд, стрельнула сигаретку у своего коллеги Армена Арутюнова и порхнула на выход, прижимая к себе тридцать три пакета с подарками и деревянную собаку.

Усаживаясь в такси, я почуяла странный запах, будто что-то горит. «Осень, – подумала я меланхолично, – листву на набережной жгут». Через триста метров мне пришло сообщение: «Это ты подпалила “Хадсон”? Сама-то жива?» Что такое, тревожно подумала я, «Хадсон» горит? А в синагоге потоп? И всё это в один вечер? Не звенья ли это одной, кх-кх, удивительной цепи?

Дальше вы уже знаете. Жертв нет, очаг возгорания ликвидирован, переполох оказался круче повода. Противные блогеры на момент моего возвращения домой отчаянно злобствовали в соцсетях по поводу уцелевших в «Хадсоне» «селебрити». Ну что, видела я, ребята, этих «селебрити», больше того – была одной из них. Один реабилитационный центр своими руками создал для детей с ДЦП, другой городскую среду хочет сделать более-менее удобоваримой не только для глаз, но и для жизни, третья – ну пусть третья буду я, с вашего позволения, обычная журналистка, за которую проголосовала чёртова уйма хорошего народа. За глотку никого не держала, подкуп и шантаж не применяла, мило шутила и забавлялась, а оно вон как получилось, будто бы даже с элементами невероятного волшебства, поскольку не только я, но и масса читателей получили удовольствие.

Не было среди номинантов ни одной персоны, с которой было бы неловко конкурировать – да мы ведь и не конкурировали, если уж на то пошло, мы с детским азартом играли, чему свидетельством вот эта деревянная собака, похожая на крокодила, и в моём частном случае довольно бессмысленный, но приятный сертификат на скидку при покупке авто премиум-класса.

Глядя на этот красивый автомобиль, я уже не раз ловила себя на меркантильно-сладких грёзах о монетизации лайков в фейсбуке. При таком обилии френдовой любви мне бы по нынешнему курсу и на два автомобиля хватило, честное слово, да ещё и на мой любимый марципановый батончик осталось бы. Без скидки.

Екатерина Спиваковская
Фото отсюда