«Ещё хочу сообщить вам — дислокация наша протекает гладко,
в обстановке братской общности и согласия.
Идём себе по пескам и ни о чём не вздыхаем, кроме как об вас,
единственная и незабвенная Катерина Матвеевна.
Так что, вам зазря убиваться не советуем — напрасное это занятие». 
(«Белое солнце пустыни», 1970 г.)

Не представляю, с чем я буду обрушиваться на своего читателя через неделю, когда он сделается ещё в семь тысяч раз осведомлённее, чем в данную минуту, но сейчас у меня наготове поток сознания. Чтобы вызвать к себе повышенное доверие, теперь следует в самом начале говорить примерно так: «Обычно я этого не делаю. Я не спасаю котят из горящих домов, не собираю деньги на операции больным детям, не подаю нищим, не строю бесплатное жильё. Но сегодня — случай исключительный. Именно поэтому я прошу вас обратить внимание на мою просьбу. Давайте скинемся, чтобы я мог купить себе новую машину! Старая мне страшно надоела, я на неё смотреть больше не могу. Обычно, напоминаю, я никогда ни о чем вас не прошу, но случай, подчёркиваю, исключительный». В этом иррациональном нахрапе столько отваги, что действительно хочется поддержать человека в его «беде». Все, как заколдованные, лезут в кошельки, дают несчастному деньги на новую машину, хлопают по плечу и говорят: держись! Так и я хочу сказать, что обычно никогда этого не делаю: никогда не смотрю фильмов, жанр которых маркируется каким-нибудь кашицеобразным термином наподобие «дизельпанк». Именно поэтому, уважаемый читатель, сегодня я требую к себе особого внимания и надеюсь, что в знак поощрения ты похлопаешь меня по плечу. Вряд ли ты этого ожидал, но за время нашей разлуки я посмотрела фильм про безумного Макса.

Только не вороти нос, читатель. Во-первых, это КРУТОЕ кино (там всё жужжит и очень много песка), и ты, как человек, без конца заигрывающий с подрастающим поколением, не должен на этом месте воротить нос, ибо сам то и дело используешь эти странные слова, когда тебе надо немножко полебезить перед собственными детьми. Если бы ты и впрямь был таким уж непредвзятым, ты бы, например, никогда не употреблял задорные слова наподобие «жесть», ведь такие слова одинаково больно царапают тебе душу и нёбо. Но мы же должны заигрывать с подрастающим поколением, верно, читатель? Все, кто вымирает, делают это, таков закон природы.

Посмотрев «Дорогу ярости», я отчётливо поняла, что вымираю — особенно когда увидела столько машин-ёжиков, вернее, дикобразов. Но что ёжики, то есть дикобразы! Это были цветочки, ягодки начались потом, когда азартный режиссёр Миллер взялся искусно воплощать Сокровенную Мужскую Радость: он весело и обильно извалял группу красивых девушек во главе с самой Шарлиз Терон в песке и машинном масле, и их красе от этого не случилось ровным счетом никакого ущерба, и даже куцые тряпочки, условно наброшенные на стратегически важные части тела, тоже ничуть не запачкались, не порвались в клочки и даже не измялись! Вот! А вы говорите — ёжики-дикобразы.

И вот уже который день прошёл после просмотра, а я всё никак не очухаюсь от детской радости, мысленно гуляю туда-сюда по набережной мимо памятника товарищу Сухову и бормочу: «Фуриоса, покажи личико!», представляя при этом, как Шарлиз Терон откидывает на секунду чадру — ну, при условии, что та у неё есть.

Не то, чтобы мне сильно нравился этот памятник, но если ты превозмог свои взрослые понты и тоже посмотрел «Безумного Макса», дорогой читатель, ты уже понял, что я только что совершила великое культурологическое открытие. Каким именно фильмом, помимо предшествующих «Максов» собственного изготовления, воодушевлялся Джордж Миллер при создании «Дороги ярости», а, читатель? Как ты думаешь? Меня очень греет идея, что именно «Белое солнце пустыни» вдохновило Миллера на очередной ремейк «Безумного Макса», и ничего невероятного в этом я не вижу. «Бывают странные сближения», ещё как бывают. Некоторые даже не кажутся странными, пока их толком не разглядишь. Вот я, например, целых полгода прожила в безмятежной уверенности, что из окна моего дома виден призрак, сработанный неведомыми волшебниками персонально для меня, и это призрак моста Золотые Ворота, который, как известно, расположен в городе Сан-Франциско. Настойчивость этого призрака, который не исчезал НИКОГДА, меня нисколько не смущала, и даже напротив, радовала: теперь наш горизонт украшали не одни лишь трубы Безымянской ТЭЦ. И только совсем недавно я поняла, что это не призрак. Это и есть Кировский мост. Да, тот самый унылый Кировский мост, раскритикованный любителями прекрасного и лично Ростехнадзором. Издалека он выглядит так же красиво, как самый открыточный фрагмент Golden Gate Bridge, а когда в ясную погоду над ним встаёт солнце… Так и слышу, как сардонически смеётся этот самый Ростехнадзор над моими фантазиями, а между тем в них нет ничего плохого: они просто помогают мне жить.

Тем более приятно воображать, что однажды поутру режиссёр Джордж Миллер страдал жестоким похмельем и в неврастенических попытках его развеять скачал старинный русский боевичок. Посмотрел, страшно вдохновился и снял своё собственное кино про Большую Мужскую Песочницу С Машинками.

Конечно, к услугам авторов апокалиптических полотен всегда имеется три миллиона мрачных антиутопий с удобными лекалами, куда при наличии хорошего бюджета легко подогнать любой «дизельпанк». Но согласись, читатель, не всякая, ой, не всякая антиутопия лепится из сюжета о шествии райских гурий по заунывной пустыне, и чтобы при них состоял геройский герой, который со всех сторон герой, но особенно он герой от того, что гурии — гуриями, а он — «всегда сам по себе», как лаконично выразил своё кредо Макс. Судя по этому правилу, кстати, не такой уж и безумный.

Екатерина Спиваковская