Если бы я работала в многотиражной газете “Красный торпедоносец”, я бы начала этот текст с чарующего газетного штампа.

Старожилы не припомнят, написала бы я, такой грязной Самары - и это была бы, конечно, неправда, потому что подлинные самарские старожилы, когда речь идёт о грязи, грудью становятся на защиту своего славного прошлого: они-то хорошо помнят, что грязь была всегда, и это была самая лучшая грязь на свете.

Есть надежда, что в этом смысле тут ничего никогда не изменится, потому что за последние семь-восемь лет Самара, как и другие российские города, привыкла эксплуатировать рабский труд гастарбайтеров из Средней Азии, и какое-то время те поддерживали здесь подобие порядка.

В прошлом году с нелегальными мигрантами принялись бороться с таким отчаянным рвением, что в нашем городе, похоже, не осталось ни одного дворника.

Казалось бы, коренное самарское население, включая старожилов, должно с гигантским трудовым энтузиазмом помчаться занимать освободившиеся вакансии дворников - ведь оно, коренное население, так роптало все эти годы, что “понаехавшие” отнимают у них, у титульной нации, законный заработок.

Но этого отчего-то не произошло, и наш город зарос сначала пылью, потом грязью, потом льдом, а теперь вот снова грязью, которая с наступлением летнего зноя обещает обратиться в мохнатую серую пыль.

Это моветон - писать, что в городе пыльно летом, скользко зимой и грязно весной и осенью, так же, как и моветон - ругать самарские автотрассы, но что прикажете делать человеку, который, хоть и старожил, а всё равно никак, решительно никак не может преодолеть свою печаль из-за того, что ему приходится коротать свой век в таком грязном городе, как Самара?

Впрочем, зря я это спросила. Я знаю, что вы не станете предаваться ненужным рефлексиям. Вы просто лаконично посоветуете этому человеку валить отсюда куда подальше - вы сделаете так вовсе не потому, что вам не нравится этот человек, нет. Вы это сделаете потому, что это ещё одна из старых традиций, без которых наш город не имел бы своего подлинного лица - хамского, перекошенного дурацкой ухмылкой и припорошенного той самой серой пылью самарских дорог. Вы посоветуете валить из Самары, потому что вы точно такой же хам, как и всё коренное население нашего города. Хамство принято - так же, как принято жить в грязи все четыре времени года, поругивая межсезонную кашу под ногами и чертыхаясь при очередном падении с обледенелого крыльца в январе, но втайне гордясь тем обстоятельством, что более грязного города на свете не существует. Разве что Саратов, как рассказывали вам другие старожилы, ваши поволжские соседи, но пусть ещё докажут, пусть докажут, что их Саратов грязнее нашей Самары, ого-го!

Я жду апреля. Мне интересно, какими звонкими призывами на этот раз будет свистать нас с вами на субботник наша городская власть, которая решила, что раз снег после зимы всё равно растает, то его можно и не убирать, а мусор на улицах - это тоже явление неизбежное, ведь повсюду жизнь, и не следует сопротивляться её естественному течению. Мне ужасно хочется, чтобы кто-нибудь из чиновников горадминистрации подошел ко мне и укоризненно прошептал в ухо: “Что же ты игнорируешь субботник, голубушка? Разве ты не хочешь жить в чистом городе?”

А я прошепчу ему на ухо в ответ: “Хочу, голубчик. Но сначала я хочу, чтобы ты, который не поставил ни одной урны на проспекте Карла Маркса от Советской Армии до проспекта Кирова, пришел ко мне домой и вытряхнул из всех моих карманов фантики от конфет, мандариновые шкурки и трамвайные билетики - их скопилось так много, что у меня нет ни одного пустого кармана. Я складывала в карманы всё, что обычно принято выбрасывать в урну, но на моем пути не было ни одной. Я могла бы выбросить билетики и мандариновые шкурки на газон или в сугроб - и ты, чиновник горадминистрации, скорее всего, именно так и делаешь, я вижу это по твоему открытому лицу. Но я не привыкла мусорить в своем городе, вот и запихиваю всё в карманы. Приходи ко мне, милый, наведи в моих карманах порядок. Заодно включи пылесос и пройдись по всем углам - я убираюсь каждый день после прогулки с дочерью, потому что мы приносим на своих башмаках килограммы жирной грязи, и я боюсь, что её мелкие частицы, превратившись в незаметную пыль, разлетелись по всему дому и забились в углы, куда мне бывает некогда забираться. Вот будь добр, почисть мою квартиру пылесосом. Ведь  ты мне должен - это ты содержишь мой город в такой грязи, которую я притаскиваю к себе домой”.

“А как же субботник? - возмутится чиновник из мэрии, сверкая фиалковыми глазами. - Разве ты не хочешь весело поработать на благо родного города в едином порыве со всеми остальными горожанами?”

Я не стану спешить с ответом. Ведь надо дать ему время, чтобы сообразить, можно ли приплести к этим увещеваниям Крым, годовщину победы в Великой Отечественной войне, а также намекнуть мне, что пыль и сосульки есть неизбежные для средней полосы России природные катаклизмы.

И вот когда он всё это мне расскажет, я дерзко отвечу ему: “А катись-ка ты колбаской”.

И не пойду ни на какой субботник, господа.

Екатерина Спиваковская