Теперь я понимаю, как хорошо, что у моих друзей есть я.

Друзьям всегда казалось, что моя жизнь, как и жизнь мамы дяди Фёдора из мультика, - совершенно беспросветная, как у крепостной крестьянки. Поэтому когда они узнали, что я нашла свидетельство о том, что мой дедушка был еврей, друзья начали действовать. Для начала они сказали: «И правильно! Давно пора валить, потому что хунта Путина всё равно тебя сгноит!» Я подумала, что с их стороны было нечестно сообщать мне о намерении хунты Путина сгноить меня только сейчас, когда у меня в руках имеется драгоценная метрика. Могли бы и раньше предупредить, что за планы в отношении меня вынашивает эта хунта, и я бы загодя подготовилась. А так – словно обухом по голове.

Но вслух я не стала укорять друзей, а принялась их расспрашивать, что они знают об эмиграции.

О, оказалось, они знают всё, просто и об этом всегда помалкивали, очевидно, подозревая, что от их изобильного знания собеседник может изнемочь. И были совершенно правы, потому что я действительно изнемогла. Вы бы тоже изнемогли, если бы трое суток подряд выгребали из своей личной почты на Фейсбуке ворох сообщений, похожих друг на друга, как близнецы, смонтированные в одной пробирке учёным, помешанным на стопроцентном сходстве. Почти все писали мне о том, что самое главное – верить в себя и любой ценой вырваться из России. Почти все рассказывали мне о райской жизни на пособие – по безработице, по инвалидности, пенсионное и ещё целый ряд пособий, которые только и ждут, чтобы прыгнуть на мою банковскую карту, едва российская граница останется у меня за спиной. Почти все говорили, что там я перестану бояться выходить на улицу (имея в виду, конечно, не пальбу по мирным гражданам, а вечные насмешки прохожих над моей дочерью-инвалидом). Почти все использовали один и тот же оборот: «Ты-то нигде не была, а я-то был, и знаю, что такого бардака, как в России, нет нигде».

Я действительно нигде не была, кроме одного ближнего зарубежья до перестройки, и другого – во время неё, поэтому парировать розовые сказки про рай в Италии, Франции, Норвегии, на Гоа, в Таиланде, Мексике и ЮАР мне было нечем. Правда, я прочитала немало книг, и по художественной литературе разных стран у меня за время моей жизни сложилось впечатление, что весь мир – концлагерь, просто в одних бараках более жёсткие правила, в других - более мягкие, и надзиратели повсюду разные, но не могла же я брякнуть такое людям, которые всего лишь месяц назад сфотографировали свои ноги на острове Гран Канария.

Потом друзья прислали мне человека «от синагоги». Я никогда не бывала в синагоге, но зато слышала одну историю от своего брата. Когда он работал сержантом патрульно-постовой службы в Ленинском РОВД, они с напарником по дежурству как-то раз зашли в синагогу – погреться. Там им очень обрадовались и даже зааплодировали, чему мой брат и его напарник премного удивились, поскольку оба считались представителями самого что ни на есть презренного класса охранителей порядка, склонного к насилию, мздоимству и прочим видам притеснений. Когда смолкли бурные приветственные аплодисменты, раввин спросил: «Молодые люди, вы евреи?» Интуиция, развившаяся у моего брата и его напарника благодаря работе с проблемным контингентом граждан-правонарушителей, подсказала им правильный ответ. «Да», - с лёгким сердцем сказали они. «Вы себе не представляете, как это хорошо! – вскричал раввин. – Нам как раз не хватало двух человек, чтобы начать службу». Раввин начал службу, а мой брат и его напарник отлично согрелись. Вот и всё, что я знала про синагогу, поэтому, когда ко мне пришел от неё человек, я почувствовала себя не в своей тарелке: вдруг спустя много лет подлог раскрылся и он пришел высказать мне всё, что думает про моего брата, который вовсе и не еврей никакой?

Но человек от синагоги просто смерил меня взглядом, пробормотал себе под нос какие-то слова на шуршащем наречии, а потом сказал: «Если вы решили ехать, это вы решили правильно. Там вы наконец-то примете гиюр и выйдете замуж за приличного человека, а не за то, что тут». - «Тут? – возмутилась я. – А что вам не нравится в «тут»? У меня «тут» всё замечательно!» - «Глядя на вас, этого никак не скажешь», - заявил человек от синагоги, после чего я обиделась на него и постаралась выставить за дверь как можно скорее.

Потом мне позвонила старая знакомая Туся и разрыдалась в трубку. «Мне сказали, что ты уезжаешь, - сдавленно сказала она сквозь слёзы. – Это очень мудрое решение, Россия катится в пропасть, в нашем магазине уже нет гречки и сыра бри. Бегите, бегите с Сашенькой скорее, пока мы все не умерли голодной смертью!» - «Туся, но в нашем магазине есть сыр бри, - робко сказала я. – И гречка тоже. Хочешь, я куплю тебе?» - «Нет! – воскликнула Туся. – Я хочу, чтобы ты жила в свободной стране и не чувствовала оков, бряцающих при каждом шаге!» Я хотела заверить её, что не чувствую оков, ну или они сделаны из такого хитрого материала, который не бряцает при каждом шаге, но она так разрыдалась, что нам пришлось экстренно распрощаться.

Но самые острые ощущения я испытала, когда читала форумы, посвященные отъезду из России на ПМЖ. Я не питаю иллюзий насчет нашей страны точно так же, как и вы, и у меня нет слезливой любви к петушиному кукареканью или стройным берёзкам. С недавних пор я вообще намного проще отношусь к вопросам эмиграции – может быть, потому что мои родители и брат уже умерли, а может быть, просто стала старше и ничего не боюсь. Но я прочитала немыслимое количество историй про молодых людей, которые «наконец-то вырвались из сраной России» и живут на пособие, и самое главное – не хотят ничего делать, потому что им и так хорошо. Собственно говоря, такие истории преобладают. После них меня перестало удивлять, что большинство моих знакомых стараются убедить меня в том, что я смогу «ничего не делать и жить припеваючи на пособие», если уеду из России – и не хотят понять, что я вовсе не стремлюсь жить на пособие и ничего не делать.

Впрочем, я уже сдалась и на всё, что говорят мне друзья, отвечаю – да. Мне хочется сделать им приятное.

Моим друзьям крупно со мной повезло. Я умею слушать, разинув рот, их восторги про паэлью, которую они где-то съели, стюардессу, которая им улыбнулась, портье, который помог тащить чемоданы. Почему-то они решили, что я не подозреваю, как устроен мир. Ну так и пусть же, разве не сказано – «Будьте как дети»? Пусть мои друзья будут как дети. Я думаю, это должно быть очень приятно, когда тебя слушают с таким видом, словно ты марсианин, а из твоей головы торчат такие синенькие штуковинки, похожие на маленькие зеркала, как в кабинете у зубного врача. Как хорошо, что я есть у вас, друзья. Как хорошо, что мне удалось создать себе образ блаженной дурочки, лишённой представлений об окружающей жизни. Как хорошо, что вы рассказали мне о таблетках от укачивания и о том, что от жаркого климата вполне можно спасаться кондиционером — вряд ли я где-то ещё могла почерпнуть эту ценную информацию. Как хорошо, что вы, такие умные, осведомлённые, продвинутые, объехавшие весь мир и сфоткавшие свои босые ноги на самых знаменитых пляжах, можете зудеть теперь, как опасна для меня хунта Путина, стращать дефицитом гречки и падением рубля. Как это классно, что вы, которые отродясь не были ни на каких выборах, рассказываете мне о демократических свободах в цивилизованном мире.

Я рада, что искренностью своих намерений — отыскать документы своих еврейских предков, решиться на эмиграцию — дала вам возможность всё это высказать мне, которая сидит на шестом этаже на проспекте Карла Маркса и думает, что эмиграция — это не драма. Я действительно именно так и думаю. Это замечательное приключение, особенно для журналиста; это выход из сложной ситуации, особенно для мамы особенного ребёнка; это возможность почувствовать связь с предками, особенно на исторической родине.

Только не нужно говорить мне, как попугай из бородатого анекдота: «Зяма, чучелом, тушкой - надо ехать!»

Я сама.

Екатерина Спиваковская